Сергей Набока — живая история несогласия. За организацию «Украинского демократического клуба» был лишён свободы. 1981-1984: три года на зоне, вместе с убийцами и насильниками.
Сергей Набока — живая легенда украинской журналистики. В 1989 году сделал первую массовую неподцензурную газету Киева — «Голос відродження». Всегда оставался независимым — в газетных колонках, радиопередачах на «Свободе», прямых эфирах на несвободном ТВ.
***
Он дважды просыпался знаменитым.
В начале 1981 года, сразу после ареста, западные радиостанции коротко сообщили о четвёрке киевских интеллигентов — Сергея, Инны Чернявской, Ларисы Лохвицкой и Леонида Милявского, арестованных за распространение каких-то листовок. Но то была популярность для избранных — тех, у кого было время и вдохновение часами липнуть ухом к радиоприёмникам, настроенным на свободные голоса:
«Я был редактором издательства „Искусство“ и одновременно студентом заочного отделения факультета журналистики. А вокруг собирались люди с определённым мироощущением, разные люди, но все понимали, что Украина должна быть свободной. Бухали, устраивали философские, религиозные семинары, обсуждали что-то. Ну, как-то надо было конституироваться, вот и выдумали „Киевский демократический клуб“».
Мы были оторваны от украинского движения в Киеве потому, что большинство из них в 1972-м году хлопнули, а остальные сидели тихо и общались только между собой.
Я, конечно, страшно уважал и преклонялся перед людьми, которые провозгласили себя членами Хельсинкской Группы, шли открыто и знали, куда идут. Мы тоже знали, что рано или поздно сядем, но хотелось сесть немножко позже, успев хоть что-то сделать. Хоть что-то!»
С осени 1987 года, с первой же разгромно-погромной публикации в «Вечернем Киеве», он стал известен и на родных просторах.
Лично для меня имя Сергея Набоки начало ассоциироваться с понятием «украинского буржуазного национализма» значительно раньше имён Вячеслава Чорновола, братьев Горыней и Левка Лукьяненко.
Брутальная кампания в столичной прессе породила любопытство, подкреплённое желанием лично услышать, чего же на самом деле хотят «господа из УКК», «неравнодушные», «экстремисты из Демсоюза».
«...Это было определённым толчком. Я почувствовал, что делаю полезное и нужное дело. Я люблю, когда на меня есть давление. Когда есть давление, значит я жив. Тогда я почувствовал — о, зашевелились „сволочи“, „врут“, пишут „подлые“, „гнусные“, „идиотские“, „гэбистские“ статейки, но ведь было и приятно — да, мы всё правильно делаем! Надо, значит, дальше, наращивать силы, вперёд, ребята!»
На Троицу в 1989-м: слева направо: Леонид Милявский, Лариса Лохвицкая, Инна Чернявская, Сергей Набока
Не желая популяризировать «особо опасных государственных преступников», только что вернувшихся из лагерей и ссылок, власть сделала роковую для себя ошибку — стала писать о Набоке и других активных «неформалах».
«Уроженец города Тулы Сергей Набока нигде не работает, оставив должность грузчика гастронома. В своё время был осуждён Киевским городским судом к трём годам лишения свободы» (орган столичного горкома КПУ «Прапор комунізму», 5.03.1989 г.).
Это не стилизация под печальной памяти советскую партийную журналистику. Это реальный, однако, вырванный из оригинального (на самом деле, совсем неоригинального!) текста, фрагмент одной из сотен статей о тех, кто «прикрываясь демагогическими лозунгами поддержки перестройки...». И так далее, и так далее...
Набока остался бы в истории нашей независимости даже тогда, если бы сделал только одну вещь — основал Украинский культурологический клуб. Или, как тогда модно и выразительно антисоветски говорили, «клюб».
Полулегальная организация просуществовала около двух лет: удалось арендовать кафе где-то на окраине — хорошо, есть частный домик и маленькая комната — пусть.
Резонанс от дискуссий УКК был сумасшедший. Одни лишь впечатления от личного общения с Набокой, Олесем Шевченко или Евгением Сверстюком в то время освобождали от советской лжи лучше любого агитпропа.
Иными словами, Набока и другие УККовцы смогли остановить «информационную блокаду» и даже перевернули ситуацию в свою пользу.
Заседания клуба проходили с участием сотен людей. Старательная партийная пресса, из номера в номер печатавшая письма ветеранов, обеспечивала УКК неплохой пиар!
Слово «культурологический», и это признавал сам Набока, было ничем иным, как удачно найденной ширмой.
«Мы все прекрасно осознавали, что наша организация — антисоветская, антикоммунистическая и националистическая. Мною просто двигало желание что-то сделать. Я не знал, что делать, но знал, что что-то делать всё-таки надо, даже несмотря на убеждённость возможно несколько уставших, слишком вялых или старых некоторых „отсидентов“, или некоторых „умников“, которые были убеждены в том, что делать ничего не надо, потому что всё равно ничего не получится».
Коммунисты всё-таки изрядно почистили человеческую породу. Добросовестно и методично выбивали хороших «овец» до тех пор, пока не остались лишь те, кто покорно шёл на убой. Если бы не горбачёвские реформы, сознательные украинцы исчезли бы ещё до начала нового тысячелетия. Их уже не надо было убивать, они сами вымерли бы как мамонты или выродились как белорусскоязычные белорусы.
Как позже писал Сергей Набока, тогда бытовало мнение, что «каждая несанкционированная „сверху“ инициатива (пусть даже абсолютно невинная — как скажем, сбор подписей в защиту архитектурных памятников) воспринималась в тогдашнем обществе как мероприятие заранее обречённое на неудачу: бытовала убеждённость, что всякий самочинный шаг влечёт за собой ливень репрессий».
Набока и его друзья не были самыми смелыми. Они просто чётче других осознавали, что уже их дети не будут иметь возможности быть украинцами.
Новая историческая общность — единый советский народ — не пропагандистская затея, а историческая неизбежность. Отсюда и дерзость, цинизм, с которыми УКК плевал на запреты.
«Как-то меня вызвал на разговор в парк полковник КГБ. Мне всегда было интересно, что они от меня хотят, я тогда уже был членом Всеукраинского координационного совета Украинского Хельсинкского Союза. Он сказал, что вы у нас номер четыре или три на посадку. И я попал в такую симпатичную компанию с Хмарой, Чорноволом и другими. Мне это очень понравилось...
Он сказал — но ведь вы не экстремисты в культурологическом клубе, вы же не ставите вопрос о „независимости Украины“. На следующий день я созвал клуб и сказал: давайте не будем забывать, что наша цель — независимая Украина.
В тот день было не столько собрание, сколько „напоминание“ — не забывайте, чьи мы дети и какова у нас цель».
Националист Набока не мог не иметь хороших контактов с националистами других порабощённых народов — прежде всего, балтийских. Из Вильнюса, Риги и Таллинна приходили посылки с документами народных фронтов, открытками, выдержанными в национальных цветах, и самиздатом.
Журналист Набока не мог не стать редактором независимой газеты. Но до того отказал Чорноволу стать членом редколлегии только что возобновлённого журнала «Украинский вестник» — мол, мы с единомышленниками декларируем антикоммунизм, а у вас в программе какие-то неприемлемые марксистские тезисы.
«Потому что — или ты украинец, или коммунист! Или ты, блин, демократ, или коммунист! Или ты хочешь строить независимое государство, или ты — коммунист! Tertium non datur никогда! Что мы и видим. Подтвердилось — с коммунистами не построишь ничего. Вот коммунисты себе и строят — эти кучмы, кравчуки...».
В марте 1989 года Сергей Набока вошёл в анналы отечественной истории как «ответственный за выпуск» газеты «Голос відродження». Скромность на пару с пофигизмом не позволили ему самоназваться «главным редактором».
«Я начал долбать руководство УХС о необходимости ставить этот вопрос на координационном совете — надо, ребята, надо! Уже пора издавать „боевой листок“».
Все соглашались, но никто не шевелился. И тогда мы с женой Инной садимся: я пишу тексты, она вырезает, клеит, делаем макет. Я везу втихаря, тишком-нишком, на электричках с пересадками через Минск, в Вильнюс. Даю, кажется, сто рублей — на тысячу экземпляров пробного тиража «Голоса відродження». Несколько номеров мы вообще выпустили с женой дома.
Я ни у кого не спрашивал разрешения и сделал это за собственные деньги. Я по жизни, так сказать, журналист, редактор и издатель. Мне это хотелось делать, мне это было интересно делать».
Это была бомба! Газетку со «слепым» и, надо признать, довольно неуклюжим текстом выхватывали из рук. Десятитысячный тираж разлетался за несколько дней, даже несмотря на то, что цена этой газеты в десятки раз превышала любой тогдашний официоз.
Затем курьеры из числа активистов УКК и УХС (чем не агенты ленинской «Искры»?) снова брали макет, рюкзаки и айда в Литву. Власть сходила с ума от такой наглости.
Первую книгу стихов Сергей так и не увидел, её издали друзья
«К характерным чертам „редакторского стиля“ Набоки следует отнести и грубую брань в адрес многих наших сограждан. Так, известного писателя, народного депутата СССР Валентина Распутина он называет „чудовищным империалистом“. Таким же оскорблениям подвергает „Голос відродження“ и других народных депутатов — рабочего из Запорожья Калиша, прославленного врача-подвижника Касьяна, воина-интернационалиста Червонописского...» (орган ЦК КПУ «Правда Украины», 13.10.1989 г.)
В отличие от большинства коллег и единомышленников, Набока не пошёл в политику. Отчётливо дистанцировался от неё ещё весной 1990-го, когда УХС превратилась в первую самостийницкую партию — УРП.
Не имея желания становиться партийным журналистом, он отправился в свободное плавание — создал первое в Украине информационное агентство УНИАР, помог реализоваться многим ныне известным журналистам.
«Я никогда не любил быть в первых рядах. Иногда просто приходится. Вот тогда [в конце 1980-х] мне пришлось, ведь я знал, что если не я, то всё — гаплык — в дерьме будем сидеть. Я выступал на митингах до того момента, когда появились нормальные политики, которые хотели заниматься политикой, или просто знали, что им это нужно. А мне лично оно не очень надо».