Выступление Василия Овсиенко на творческом вечере Евгения СВЕРСТЮКА «На празднике надежд» 16 декабря 2008 года в Филармонии, 13.12.2018 в Доме Актёра и 12.01.2019 в Киевском горсовете в 17:00.
В 2004 году я готовил к печати книгу Оксаны Мешко к 100-летию со дня её рождения и собирал у людей её письма. Обратился и к Евгению Александровичу Сверстюку. Он предоставил не только письма Оксаны Мешко, но и два письма Василия Стуса из ссылки — от 8 марта и 30 апреля 1979 года.
Тогда Стус был в ссылке в Магаданской области (на Колыме), а Сверстюк, по сибирским меркам, недалеко — в Бурятии.
Я спросил адресата, почему он более 25 лет не публиковал эти письма.
Оказалось, что он очень ценил эти письма и боялся, чтобы их кагэбэшники не изъяли во время обысков, спрятал их в конверт с самым невинным письмом из села и сумел привезти их в Киев, и хранились они у Веры Ткаченко. «Но когда что-то прячешь, то будто нарочно забываешь, где оно спрятано».
Василий предлагает в письмах помощь: может, нужна тёплая одежда, книги, проигрыватель.
В. Стус: «Думаю, между нами здесь не будет никаких фигур — неудобно, жаль времени и т. д. Я — это Ты. И я в Тебе лучше, чем я в Себе. Так дай мне возможность вышколиться! Знаешь, Ты — мне снился в великую новогоднюю ночь! Для меня Ты — синоним Совести, самая высокая, самая яркая Звезда моего небобратства. Ты, Паруйр /Айрикян/, Размик /Маркосян/, Зорян Попадюк, Сергей Солдатов, ещё два-три человека. Но Ты — и в этом ряду — сияющий».
Василий Стус
Е. Сверстюк: «Наверное, он в своём диком одиночестве и размещал гостей своего „круглого стола“. Я знаю, что „просто так“ Василий Стус никогда не пишет, и догадываюсь, что все свои видения он вынашивал долгими колымскими ночами».
И Сверстюк ответил Стусу — только через 20 лет, перед Рождеством 1999 года:
«Базилеосе,
Ты поздравил первым — как-то всегда успеваешь первым…
Пока там спорили, горят ли рукописи, Ты писал на той земле, что под ногами горела, и Бог берёг. Дошли даже Твои два стихотворения для меня в мой седой день милости. Итак, „не доходят ненаписанные письма“, это точно. И не освещают нашу Украину в мире люди погасшие — тоже точно. Твои… долго, но доходят…
День не всем светит, не все светятся, никакое прошлое не освещает человека для будущего. Но зажжённое от любви и боли слово не погаснет, ибо сродни Слову — Свету. Слава Богу, что нашлось кому собирать Твои искры в сумерках конца века.
Спасибо, Базилеосе! Приветствую Тебя, как летящую звезду, на том берегу».
Евгений Сверстюк с крестом «Убиенным сынам Украины» в урочище Сандармох (фото: Владимир Щербина, 27 октября 1997 года)
Первой публикации этих стихотворений в газете «Наша вера» за январь 1999 года предшествовало слово Дмитрия Стуса:
«Когда почти всё из архива поэта было обработано, Оксана Дворко наткнулась на несколько неизвестных черновиков стихотворений, объединённых одной темой — уважением к Евгению Сверстюку».
Как эти стихи перекликаются с упомянутыми письмами!
Вот они.
Василий СТУС
Из-за решёток, из-за потерь, из-за немоты
медно-серебряный звон.
То прозвучал, Евген, ты,
как динь, как дон — и динь.
Ко мне склонялись дерева,
шли тучи, ревучи
и запорошенные слова,
и заклятие: молчи.
И вдруг так тихо стало нам,
и немо стало нам,
и мы отдались слезам
и траченным годам.
Василий СТУС
Рубашка трепещет — из белой боли-огня,
струится дорога — от белой, белой боли.
В белой, как лето, в белой, как зной, рубашке
по белой дороге вельможно товарищ ступал
(в каком это времени, в веке котором, в году?),
какой он весёлый, словно на свадьбу шагал.
Я следил за ним, ведь сам я к нему принадлежал,
ведь и сам танцующим и радостным глазом глядел
по сёлам — над купола, а коль города — то над башни,
тревожный и зычный, из родникового голоса пил.
Так только Евген, лишь Евген так один говорит —
ручей весенний иль плаем нагорная вода.
Кого он оставил? И кого так долго ждёт?
Какая же прекрасная, красивая настигла беда?
Тюремные друзья, в три цепа нас чёрт не смолотит,
хоть и взялся уже кровавиться ток.
Кого же несёт ещё, кого там со злости колотит,
у кого из них забежал аж куда-то осторожный язык?
В белой, как лето, в белой, как лето, рубашке
по белой дороге вельможно товарищ ступал.
А я на той, а я на той самой стороне.
И пан иль пропал? Но пан иль пропал? Иль пропал?