с. Росохач, 3 апреля 2000 года
В.Овсиенко: Здесь, во дворе Витивых, идёт стройка, в которой участвует много родственников. Пожалуйста, пан Пётр, расскажите о себе — когда родились-крестились, о своей семье, а потом — как вы пришли в организацию.
Пётр Витив: Я родился в 1956 году, 15 июля. Так и рос в селе, гонял корову пасти, ходил в школу, в 1971 году окончил 8 классов. Отец мой,
Смотри также Интервью Витив П., Витив С., Росохач, Винничук М., Сенькив В.
Иван Витив, 1916 года рождения, был в 1939 году на польской войне, в 1941 году снова был взят на войну, но вернулся. Нас в семье было пятеро детей. Самый старший Степан, 1941 года, потом Василий, 1943 года, потом сестра Ольга, 1946 года, и сестра Славка (Ярослава), 1949 года. Я — самый младший. К тому времени они все поженились, я остался один с родителями. Мама с 1924 года, имя Мария, в девичестве Грех.
Степан Витив: Это польская фамилия.
П.Витив: Потому что мамины родители — отец был поляк, а мамина мама была украинка. А мой отец тоже украинец.
Мы дружили с Мармусами, потому что, во-первых, мы ещё и родственники: мой отец и отец Мармусов — двоюродные братья. Хотя Владимир и Николай были старше, мы дружили, вместе ходили по селу, а когда уже зародилась эта организация, то у нас в той кладовой, которую будем разбирать, мы собирались, там писали листовки.
В.Овсиенко: А как возникла мысль создать организацию, от кого вы это услышали?
П.Витив: Прежде всего — это Владимир Мармус. Я с ним больше всего из этой группы общался. Мы вместе гоняли коров, а позже он во Львове работал, но мы общались — как родственники, хоть я и был молод по сравнению с ним. Мне тогда было 16 лет, но я был здоровый, так что мне тогда никто не давал 16 лет, а считали старше.
В.Овсиенко: Были события ещё до вывешивания флагов — что памятник повредили, красные флаги посрывали. Вы принимали в этом участие?
П.Витив: Когда срывали флаги перед теми Октябрьскими праздниками, я там не был, а вот памятник — это мы с Владимиром Сенькивым разбили. А потом мы флаги и листовки вывешивали. Когда всех нас взяли — сначала Степана Сапеляка, а потом Владимира Мармуса, Николая Слободяна, после уже Николая Мармуса, Петра Винничука, Андрея Кравца, — то взяли и меня. Не помню, какого числа* (*11 апреля. — В.О.).
С.Витив: Это было весной 1973 года, тогда я строил дом и ты мне помогал.
П.Витив: Меня взяли дома, на рассвете. Мы ещё спали, отец и мать были. Приехали на машине, постучали в дверь. «Кто? Что?» Показали бумагу. Я тогда не понимал, что это за бумага. Они делали обыск, по комнатам ходили и сказали, что берут меня как участника вывешивания флагов. Мама в слёзы... Всё обыскали. Были какие-то патроны от ружья, но они их не нашли.
Повезли меня в Чортков. В Чорткове продержали до вечера. Я отпирался, говорил, что ничего не знаю, они парни старше, я с ними не был, ничего не знаю. Меня продержали до вечера, а вечером — в машину и в Тернополь. В Тернополе продержали до утра. Потом надавили, мол, что ты, мальчик, если тут написано чёрным по белому, что ты был там, ты был там, ты был там — чего отпираешься?
Меня держали под арестом неделю, а потом отпустили домой под подписку о невыезде. Сказали, что вызовут уже только на суд. Но приходит из сельского совета дежурная, приносит повестку, что должен явиться в КГБ на такой-то час. Ну, еду. И они там ко мне, что я не сказал ещё про Сенькива. Где-то до обеда меня продержали и выпустили на час. Но специально ли они так сделали, я не знаю. Иду на вокзал, думаю купить себе какой-нибудь пирожок. И тут навстречу идёт Владимир Сенькив в военной форме. Я ему: «Здоров, Володя!» И перешёл через дорогу к нему. А он: «Ты чего тут?» — «А ты чего тут?» — «Да вот что-то меня вызвали, не знаю чего». Я говорю: «Дело немного дрянь...» Хотя он тогда, 21 января, когда флаги вывешивали, с нами не был, потому что служил уже в армии.
Мы, может, минут пять поговорили, и тут с другой стороны кагэбэшники — и меня за шиворот: о чём я с ним говорил? Говорю, что ничего, сказал, что такое и такое дело... Больше я его не видел. Сколько меня ни вызывали в Тернополь, очной ставки не было, только вот уже на суде я их увидел.
Потом уже забрали меня в армию, как обычно.
В.Овсиенко: Подождите, на суде вы прошли как свидетель. А не выносил ли суд в отношении вас какого-нибудь частного определения? И ещё скажите: вот вы, 16-летний парень, — как вы восприняли арест, суд? Был ли какой-то страх? Осознавали ли вы, на что идёте, участвуя в организации, — ведь предполагалось, что за это может наступить ответственность?
П.Витив: Сначала страха не было, я, наоборот, радовался, что меня приняли в такую организацию, что я со старшими ребятами. А потом, конечно, был страх. Да и после того. Когда ребят уже осудили, то в селе говорили, что это будто бы я их сдал, потому что почему их осудили, а я не сижу? Знаете, как неприятно такое слушать, когда кто-то тебе говорит, даже в глаза, даже старшие: «О, ты их сдал, они как выйдут, тебе покажут». Я говорю: «Что они могут мне показать? Я тут ни при чём». Следователь говорил, что если бы я кого-нибудь там избил, то посадили бы в трудколонию. Ещё я запомнил, что если бы был совершеннолетним, то мне было бы от 7 до 9 лет. Потому что я везде принимал участие и даже те флаги в Чорткове, как самый младший, лазил и вешал.
В.Овсиенко: А расскажите, как вы это сделали?
П.Витив: Мы посовещались заранее, как лучше. Думали про машину — был у Мармуса приятель, который ездил на машине, чтобы он нас завёз. Но была очень сильная зима, и мы решили, что пойдём пешком. Так мы через лес, через Берду, пошли в Чортков и там начали сверху расклеивать листовки, а позже флаги. Один флаг Мармус вывешивал на кинотеатре, а мы с Николаем так стояли. Как раз выходят из кино люди. А зима сильная была — такой ветер, снег, а мы с Николаем стоим и смотрим, как он вывесил и слез оттуда, ждём его. А некоторые из тех, кто вышел из кино, заметили флаг, оглянулись, но никто не останавливался, все почти убегали.
В.Овсиенко: Чтобы не быть свидетелями!
П.Витив: Ну, испугались, и так быстро ушли. А потом на лесхозе, а затем на педучилище, ну и вроде закончили, потому что это как раз в ту сторону, где нам удобнее домой идти. И мы снова через лес пошли домой. Ясно, что дома никто не знал, где я был — был в селе с ребятами. Дома ничего не знали, пока не приехали из КГБ.
Когда всех осудили, я остался дома, ещё ездил на работу с мужиками, потому что от нас выезжали в восточные области на работы — надо же на что-то жить. Но меня ещё мучили: всё время преследовали, всё время вызывали в КГБ. Хотели знать, общаюсь ли я, переписываюсь ли с ребятами, хотели ещё что-то выведать.
А так я закончил автошколу, забрали меня в армию. Служил сначала в Белой Церкви, а через две недели отправили в Житомир. Это 1974–76 годы. В армии ещё с полгода всё было тихо. А потом вызвали в тот «особый отдел». Так я прослужил полтора года, отправляют меня в Полтаву. Я уже был шофёром и возил там командира, это был батальон связи. Иногда вызовут в тот «особый отдел», но чтобы командиру не признаваться. Но я с ним езжу каждый день, говорю, что не знаю, чего они хотят. И потом где-то через две недели говорит: «Тебя срочно требуют отправить в Полтаву». Говорю, что я не знаю, почему и что. А там был майор, такой седой, я его раза два видел, он меня вызывал. Так он с прапорщиком меня привёз на вокзал, я сел в поезд, поехал в Полтаву.
Приезжаю в Полтаву — неделю никто ко мне не подходит и я ни к кому. Командир говорит, что нам не нужно никаких солдат, причём, говорит, ты прослужил уже полтора года, что тебе? Я так проходил, говорю, почти неделю. Там были ребята из Львовской области, я им говорю: «Парни, я иду с вами в парк, может, дадут мне там какую-то машину, какую-то работу». Потому что не знаю, что делать, никто мне никакого наряда не даёт. Идут в столовую — я иду с ними, потому что есть хочу. Потом прошло ещё дня два, приходит тот самый майор, что был в Житомире, говорит: «Вон в тот дом зайдёшь в такое-то и такое-то время». Пришёл я под вечер. Говорит: «Ты общаешься с теми парнями из Львовской области?» — «Да, общаюсь, потому что язык один и тот же». Потому что там-то немного другой язык. «Ты там к ним присмотрись, может, выведаешь чего». А там фактически ничего не было. Ещё ко мне, когда красили казарму, кто-то там сказал, что надо было покрасить в сине-жёлтый — только и всего. Те ребята уже ушли домой.
Я те полгода должен был дослужить в Полтаве.
Когда пришёл домой из армии, то сразу пошёл на машину. Снова вызывали и меня, и жену в КГБ в Чортков, чтобы я с ними как-то сотрудничал, чтобы что-то выведывал. Я всё говорил, что ни с кем не связываюсь, ничего я не знаю, ни с кем не общаюсь.
Ещё когда я служил, меня отпустили было домой в отпуск, я тогда женился на Павлине Синишин, устроили такую вечеринку. Так что я пока пришёл из армии, уже была дочь Мария, как и мама, 1975 года. В 1977 году — вторая дочь, Иванка. В 1979 году — сын Владимир, вот уже год назад вернулся из армии. Я его назвал в честь Владимира Мармуса, потому что в нашей семье Владимира не было. Жена хотела назвать Антоном, а я говорю, что будет Владимир.
В.Овсиенко: А вот когда уже пали эти железные путы, принимали ли вы участие в создании общественных организаций, таких как «Мемориал», Рух, УХС, УРП?
П.Витив: В УРП я немного был с ребятами, в Рухе и «Мемориале» не был. Это уже теперь мы больше общаемся. А то всё не было времени, потому что там, где живу сейчас в зятьях, я всё отстроил, потому что всё старое было, валилось. Там жена и тёща, а тесть умер давно. Неоткуда было взять денег, так что немного поработал шофёром в колхозе, а так ездил на заработки. Кое-что там немного отстроил, а теперь и тут, у брата Степана, надо что-то сделать, потому что тоже валится.
Отец умер уже год назад, как раз на самую Пасху, 13 апреля. Я утром даже пошёл в церковь, потому что уже целую ночь сидели возле него. Жена пошла на час раньше. Отец говорит, иди и ты, может, недолго будешь, но пока я дошёл до церкви, отец умер, только мама была возле него. На годовщину я заказываю службу Божью.
В.Овсиенко: А вот вы, старший брат Степан, как вы восприняли то дело, какие тут в селе были разговоры?
Степан Витив: Я как раз строился в 1973 году. Пётр ещё был молодой, но помогал мне возле дома — там фундамент заливать или что. И вот приехали, забирают его то ли в Чортков, то ли в Тернополь. А у меня там, в отцовском доме, была какая-то мебель, шкаф, потому что я строился. Приходят и говорят: «Пойдёмте откроете там свою мебель, что вы там имеете, мы посмотрим». И показывает ордер, что имеет право на обыск. Пришёл я, открыл, они посмотрели. Правда, они не издевались: что взяли, то на место клали, не выбрасывали так, со злостью или что. Но пересмотрели всё, какие там были вещи, какие-то бумаги — всё пересмотрели и одно за другим поскладывали. «А что вы знаете про брата?» Говорю: «А я что знаю? Ничего, ещё молодой, 16 лет, что он такое может понимать?» — «Да они что-то понимают. Видим, что строительством занимаетесь, так что и времени у вас нет. Но вы бы что-нибудь сказали, было ли у них какое-то оружие или листовки?» Говорю: «Я ничего не видел и ничего не знаю». — «И мать не знает, и отец не знает?» Говорю: «Так они вот живут, пусть они вам и расскажут».
П.Витив: А родителей тоже вызывали в Чортков, и маму, и папу.
В.Овсиенко: А вот вы, Пётр, ходили в лес с оружием и учились стрелять. Вам нравилось это дело?
П.Витив: Да, нравилось. Отцу уже сказали, что у меня есть втинок. Втинок — это карабин, но обрезанный. Они меня привезли из Тернополя на «бобике», как раз грязь была, там есть такая Грабская, я там в рву держал, и патроны. Но я патроны почему-то отдал брату.
С.Витив: Я всё забрал к себе, закопал за ручьём под скалой.
П.Витив: А тот обрез они заставили показать. Так они меня привезли туда так, чтобы люди меньше видели. И сошли туда с горы по тропинке, я там полез в ров, а они все повытаскивали пистолеты и залегли. Они думали, что я, может, буду стрелять, а там не было патронов, только сам обрез был. «А где патроны?» А я уже не мог сказать, что отдал брату. Говорю, что я высыпал их в ручей, потому что там ручей — вода течёт. Они лазили, лазили, искали, но как они найдут, если их там нет? Так я им те патроны не отдал, где-то, Степан говорит, закопал их. А тот обрез забрали — и меня ещё раз в Тернополь.
В.Овсиенко: А как родители такое дело восприняли? Здесь у вас ещё жива была память о вооружённой борьбе, так что, это, может, не было для них неожиданным, что сын тоже пошёл таким путём?
П.Витив: Нет, нет, никто ничего не имел против.
В.Овсиенко: Родители не упрекали?
С.Витив: Нет, никого — ни меня, ни брата, ни сестёр.
П.Витив: Ни папа, ни мама никогда меня не упрекали, чего ты туда пошёл...
В.Овсиенко: То есть это воспринималось как должное, что нужно оказывать сопротивление оккупантам?
П.Витив: Да, это надо было делать — и всё. Да когда-то наш отец с отцом Мармуса всё время были вместе.
В.Овсиенко: А что, они принимали участие в подпольном движении?
С.Витив: Они прямого участия не принимали, но помогали. Если где-то надо было везти оружие или что, то у отца был конь, и у Василия Мармуса, дяди нашего (брата отца), так же. Приезжают и: «А ну, давай, поехали». А у отца был хороший конь, и надо было везти на второе, на третье село, целую ночь не спать. Так одну ночь, вторую. А ведь когда-то и спать надо! А дома дети есть, и надо завтра идти то ли пахать, то ли сеять, то ли полоть, а они приходят и не дают спать, потому что надо везти ночью, днём не повезёшь. Говорит отец: «Больше я не поеду, хлопцы, я уже не в силах. Что хотите, хоть расстреливайте, хоть что. Берите коня, берите воз, а я больше не поеду». И уже больше не ехал, оставили в покое. Кого-то там другого брали, но уже к отцу не приходили.
А там ещё забрали шинель дедову, сапоги забрали. Было дело немного нехорошее, как говорится. Такая была история...
В.Овсиенко: А что в селе говорили о том, что случилось в Чорткове в 1973 году? Какая об этом слава пошла?
П.Витив: Всякие люди были: большинство хвалили: «О, это такое сделали!»
С.Витив: А другие говорят, что всех бы таких посадить, потому что, мол, наделали неприятностей в селе, на село беды навлекли.
П.Витив: Я знаю много таких ребят, которые тоже пошли бы, только бы им сказать.
В.Овсиенко: Спасибо вам за рассказ.
С.Витив: Здесь всё, как говорится, от чистого сердца. Как было, так было.
* * *
В.Овсиенко: Это ведь вы мама Петра?
Мария Витив: Да, да. Витив Мария Петровна. Я 24-го года.
В.Овсиенко: Я хочу спросить вас о деле 1973 года. Как вы это пережили, что сына задержали? Было ли это для вас неожиданным?
М.П.Витив: Наплакалась я... Это было неожиданно. Знаете, он маме не сказал, что они сделали. Аж пришли, мы спим — он, муж и я. Другие дети уже поженились. Вдруг на рассвете загремели: «Мы делаем у вас ревизию». И туда, в другую хату, а там Степанов шкаф у нас стоял запертый. Так меня под карабином вели к сыну, чтобы пришёл и открыл шкаф.
А потом в Страстную пятницу меня держали пять часов в Чорткове: «Скажите, а что вам сын говорил?» Говорю: «А ваш ребёнок, когда идёт в кино, вам что-нибудь говорит? Вот и мой сын пошёл в кино и мне ничего не говорил». Тогда дальше: «А вы знаете, кто ходил разбивать памятник?» — «Нет, — говорю, — я ничего такого не знаю. Я дома, двое маленьких детей, двое внуков — ничего не знаю». Так мужа держали 20 минут, а меня пять часов в Страстную пятницу. Ну, говори, говори, говори, говори — так уже он ко мне, знаете ли, прицепился, что я уже дальше не могла выдерживать. Говорю: «Знаешь что, ты чего хочешь? Бери меня убей — а я что знаю, если я ничего не знаю?» — «А вы не знали, что они ходили вешать флаги?» Говорю: «Нет, мне никто этого не говорил. Откуда я могла знать?».
В.Овсиенко: А после того, как Петра отпустили и суд состоялся, к вам приходили кагэбэшники, вызывали?
М.П.Витив: Нет, нет. Петра таскали, а нас уже больше не трогали. Его в Тернополь навозили, так что я наплакалась — я же не знала, отпустят ли его. Если бы ему было 18 лет, то они бы его осудили, а ему было 16 лет.
В.Овсиенко: Здесь, в вашем краю, ещё совсем недавно перед этим бои были, повстанцы были, так что и эти ребята пошли той же дорогой, что и отцы. Вот уже имеем независимую Украину. А то ведь мы в постоянном страхе жили.
М.П.Витив: И я говорю — нет, при москалях страшно было, не было права. А сейчас и дети в церковь идут, и никто уже не боится. Но пережили, я так пережила... Потому что это, знаете, молодой парень... Может, позавтракаете?
В.Овсиенко: Спасибо, мы позавтракали, а сейчас пойдём к Николаю Слободяну. Уже мы тут всех обошли, а ещё надо будет поехать к Владимиру Сенькиву в Борщёв.
Опубликовано:
Юнаки з огненної печі / Харківська правозахисна група. Упорядник В.В.Овсієнко. – Харків: Фоліо, 2003. – С. 104 – 110.
Снимок:
Vitiv1 Пётр ВИТИВ в юности.
Снимки В.Овсиенко:
Vitiv Фотоплёнка 9770, кадр 35. 3.04. 2000 г. с. Росохач. Пётр ВИТИВ.
Vitiv2 Фотоплёнка 9770, кадр 36. 3.04. 2000 г. с. Росохач. Павлина — жена Петра, Пётр Витив, мать Мария, брат Степан.
