И н т е р в ь ю Георгия Митрофановича МОСКАЛЕНКО
(Последнее прочтение 6 февраля 2008 года)
В.В.Овсиенко: 18-е марта 2002 года, Москаленко Георгий Митрофанович. Г.М.Москаленко: Ну, начну рассказывать, пусть оно пишет. Родился в 1938 году в городе Одессе. Родители мои были рабочей семьей. Отец работал в одесском порту, не знаю, что он там делал, а мать в санатории где-то работала поварихой.
В.В.Овсиенко: А как отца звали?
Г.М.Москаленко: Митрофан мать называла его.
В.В.Овсиенко: И мать тоже вспомните.
Г.М.Москаленко: Мать Нина, девичья фамилия Диянова. Она вроде как из болгар. Диянова Нина Парфентьевна. А отец Митрофан Пантелеевич.
В 1944 году началось освобождение Одессы, подходили советские корабли с моря и очень обстреливали Одессу, она вся в дыму была, во взрывах. Отец нас забрал и перевез в село Акимов Яр Ширяевского района в Одесской области. В 1944 году мне было шесть лет, и в селе я жил с 1944 года по 1954 год, десять лет я рос в селе. После этого приехал работать в город Киев на восстановление столицы. С января – если взять по трудовой книжке – 1955 года и по сегодняшний день я работаю сантехником. Был слесарем, был бригадиром, был мастером, был прорабом. Все сантехнические работы по монтажу сантехнических систем Киева и Киевской области делал. Имел людей в подчинении до сорока душ – бывали такие периоды. Работаю и по сегодняшний день. Можно сказать такие слова: мой ровесник, президент Кучма, тоже тридцать восьмого года, работает, а что же я буду не работать? Я хожу и кручу потихоньку трубы.
По сути дела, насчет вывешивания флага, что можно сказать? С малых лет у нас были переселенцы из западных областей, рассказывали о самостоятельной Украине. Это меня интересовало, я всегда тянулся к тем дядькам, послушать, что же это за самостоятельная Украина, что это такое, чего они хотели. Они были выселены из западных областей, расселены в Одесской области. Из литературных произведений – может и вы учили когда-то – у Корнейчука в пьесе «Гибель эскадры» об Украине много сказано. Рассказ «Шумейко и Шафранский» – там об арсенальцах. У вас такого в хрестоматии не было – это где-то в четвертом классе изучалось. Там синежупанники, серожупанники – они с Коновальцем штурмовали «Арсенал». Так это меня начало интересовать – значит, было какое-то государство. В дальнейшем, уже в процессе обучения, я изучал статистику, «Кобзарь», историю Украины. Я знал, что со времен Киевской Руси Украина имела государственность, при Богдане Хмельницком имела государственность, в семнадцатом или в восемнадцатом была независимая Украина – так она и должна иметь государственность. В шестидесятых годах, накануне вывешивания флага, – это был период образования в мире многих государств: Малайзия, Лаос, Камбоджа, Панама, Уругвай, Парагвай – все образовывали свои государства. Народ протестовал, выходил на демонстрации, их стреляли, разгоняли водой, а они требовали независимости или освобождения от колониального ига.
В.В.Овсиенко: Это был крах колониальной системы.
Г.М.Москаленко: Да. Плакаты были, что они разбивают цепи колониализма. И у меня в это время возникал вопрос: а чего же у нас тихо, никто ничего не делает, никакого сопротивления? Надо было какой-то лозунг народу бросить, чтобы увидели, что мы тоже порабощенная страна. Мы должны напомнить и своим, и чужим, что мы имели государство и мы должны иметь свое государство. Кроме того, изучая статистику – я же учился в экономическом институте – я знал, что Украина производит 60 процентов стали, проката, чугуна и сахара, муки, сала, мяса, а 20 процентов национального дохода Украина давала в казну Советского Союза. А национальный доход составлял в те времена где-то 300 миллиардов рублей – значит, Украина давала пятую часть, то есть 60 миллиардов дохода. И если бы образовалось свое государство, то нам жилось бы, наверное, лучше...
У нас было единомышленников десятка два на работе, мы не скрывали своих взглядов, мы везде об этом говорили. Собирались молодые люди в общежитии и на работе – везде, что Украина должна иметь свою государственность, чтобы быть в таком положении, как Чехословакия или Венгрия – свои армии, свои символы, своя денежная единица, своя форма государственности.
Я встретил единомышленника, с которым мы жили в общежитии, в одной комнате, – Кукса Виктор Иванович. Встретил я его как своего единомышленника, начал с ним обсуждать этот вопрос. О флаге я думал еще до армии, был у меня один товарищ, но как-то это отошло. Он сказал, что нас постреляют на той крыше. Тот товарищ отказался (еще до армии). А этот товарищ согласился, мы начали готовить это дело.
В.В.Овсиенко: А кто он такой? Скажите о нем немного больше.
Г.М.Москаленко: Он был рабочий, работал на стройке трактористом.
В.В.Овсиенко: Откуда он родом?
Г.М.Москаленко: Из-под Богуслава, там есть село Медвин.
В.В.Овсиенко: Он из Медвина? Это знаменитое село.
Г.М.Москаленко: Там была Медвинская республика, там было большое сопротивление советской власти. Из села Медвин. (Виктор Кукса из села Саварка, неподалеку от Медвина. – В.О.). Он тоже со своей стороны интересовался этим вопросом, люди много рассказывали, что там делалось. Решили: «Пойдем?» – «Пойдем!». Я учился в Институте народного хозяйства, рассмотрел, как туда добраться. Сначала мы хотели на Центральном вокзале это сделать, но там прожектор освещает крышу, так нам бы там не дали повесить флаг, сбили бы оттуда, с крыши. Выбрали крышу Института народного хозяйства, где я учился. Я присмотрелся: там была пожарная лестница наверх. Я рассмотрел все подходы. Пошли закупили синий и желтый материал, образец трезубца взяли с ассигнации УНР – Украинской Народной Республики, на флаг его нанесли и написали: «Ще не вмерла Україна, ще вона не вбита». Не ДП, а ДПУ – как и сегодняшнее название. Это Валерий Кравченко сказал «ДП» – нет, «ДПУ». Наша организация называлась «Демократическая партия Украины». Мы даже значок изготовили – видите на мне на снимке? Те, что были подброшены, они украли в общежитии. У нас есть значок, но я не знаю где он сейчас – крылышки, ромбик такой, в нем «ДПУ» написано. Так что это был своего рода зародыш Демократической партии Украины. Вот после того, как повесили флаг на Первое мая 1966 года, мы сфотографировался. Есть у меня и лучшие фотокарточки, но эта более ясная. Мы готовились это сделать. Я самопал сварил, потому что я электрогазосварщик, сантехник. Там была общая кухня, пол-общежития ею пользовалось. В общежитии как: у кого-то что-то есть, там ложка, вилка, а у кого и нет, то все сбегались на кухню.
В.В.Овсиенко: Где это вы жили в общежитии?
Г.М.Москаленко: В Святошино. До армии я жил на Красноармейской, напротив стадиона, а после армии в Святошино поселили, потому что это была подрядная организация по строительству. Нам строительные заказчики давали работу и там расселяли нас. Была у меня такая чешская папка, в ней уже готовый флаг. Папка на замок застегивалась, я с ней на учебу ходил, у меня было вечернее отделение. Туда я вложил изготовленный в общежитии флаг с трезубцем, с этими надписями.
В.В.Овсиенко: А как вы его сшивали – это же в общежитии, так?
Г.М.Москаленко: Это были такие длинные шарфики. Один мы распустили, синий, желтый был целый. Сейчас флаг наполовину синий. Негде было увидеть – в нашем представлении он должен был быть похожим на советский, где была красная полоса две трети и синяя одна треть. Мы сделали синей две трети и желтой одну – как бы символ: синее небо над пшеничным полем. Сшили, поместили трезубец, надписи.
В.В.Овсиенко: А трезубец как, вы вышивали или из чего-то сделали?
Г.М.Москаленко: Вырезали из черной материи и пришили туда.
В.В.Овсиенко: То есть он черный был?
Г.М.Москаленко: Да-да, черный. Почему? Мы знали такого Римаренко, что все памфлеты писал на национализм. Римаренко писал, что когда наступали немцы, то бандеровцы призывали: везде на заборах рисуйте черным цветом национальный символ – трезубец. Сейчас золотистый трезубец, а мы с того взяли, что везде рисовали для агитации и пропаганды в черном цвете. Так и мы сделали.
Нож я делал на работе, и самопал сварил я, за что мне и дали часть первую и часть вторую 222-й статьи: самопал я делал и нож делал. Кукса этот нож брал на крышу. Почему там Кукса оказался? Собирался я с этой папкой на лестницу лезть, когда он говорит: «Я не смогу из твоего самопала стрелять, ты, наверное, побудь здесь, а я полезу». Ну, полез он туда. Он там разрезал, повесил, ветер подхватил...
В.В.Овсиенко: Как оно там было, это же сколько там этажей?
Г.М.Москаленко: Это нас сфотографировали недавно, а это, видите, 1968 год. Там наверху есть шпиль, над входом в институт. Там висел красно-синий флаг. Это напротив завода «Большевик», возле танка.
В.В.Овсиенко: Теперь это Киевский национальный экономический университет – КНЭУ.
Г.М.Москаленко: А тогда был Киевский институт народного хозяйства. Когда он срезал флаг, то его ветром понесло, пока он повесил наш. Было такое чувство радости, что вот свой – а того ветром сдувает. Так мы утром поехали посмотреть… Считайте, это сделалось где-то в два часа ночи. Мы пешком оттуда шли до Святошино.
В.В.Овсиенко: А когда вы приехали утром?
Г.М.Москаленко: Где-то в десять, я точно не могу сказать. Уже флага не было. Там пришел какой-то парторг к сторожу: «Что это такое?» Сразу вызвали КГБ, сфотографировали. Это все у нас в деле показано, там все сфотографировано, в цветах. В их архивах все это сохранилось.
В.В.Овсиенко: Так это вы сфотографировали?
Г.М.Москаленко: Не мы, а кагэбэшники сфотографировали. В деле это есть на цветном фото. Дело в трех томах.
Так что полез Виктор, а я остался внизу. А почему мне больше дали – чья идея, кто организовал, «кто кого склонил» и так далее. И дали мне «троячку» за это дело.
В.В.Овсиенко: Я хотел бы, чтобы Вы рассказали, как Вас обнаружили.
Г.М.Москаленко: Как обнаружили. Там в статье все сказано – мы не скрывались со своими взглядами. Мы говорили, что должны быть независимы. Это мы говорили открыто, как говорится, не опасаясь, на институтских семинарах, когда там ставились такие вопросы. У меня была тема дипломной работы о «СЭВ – Союз Экономической Взаимопомощи». Если помните, было такое, сразу же за Варшавским Пактом. Когда мы изучали эти демократические страны, то я выступал. Согласно программе коммунистов – Вы же, наверное, тоже изучали историю КПСС, – в один день Лениным были признаны Финляндия и Украина, где-то в декабре 1917 года. Ну, Финляндию Запад отстоял, а Украину оккупировали и уничтожили. Я на семинарах просто вставал и говорил: «Почему бы не поставить этот вопрос на голосование, спросить у народа, хочет ли он отделиться? Давайте будем социалистами, но будем жить так, как Чехословакия. Будем совместно выступать против захватчиков, но надо отделиться, чтобы не было этого экономического и социального унижения». Так что обнаружить нас было нетрудно.
Это случилось 1 мая 1966 года. Я четвертый курс заканчивал, а потом учился на пятом. Они долго искали. А потом к нам в общежитие подбросили сексота, поселили его в нашу комнату, он начал выведывать. Потом по карманам пошли, украли мой блокнот с адресами и весь Советский Союз перебрали – там и Ташкент, там и Алма-Ата… Они мне потом показывали схему, которую отрабатывали.
Так что обнаружить нас было нетрудно. Они сначала весь стационар обошли, а потом и за вечернее отделение взялись. А я же своей рукой делал все эти надписи на флаге. Нас позвали в военкомат заполнить анкеты печатным шрифтом, будто бы для поездки за границу, меня и моего товарища по комнате. Я понял, что это по этому делу. Так что они уже формально на меня выходили. Тут им уже стало ясно, что писал я.
В.В.Овсиенко: А тот, которого к Вам подселили, – фамилию его можно назвать? Или Вы не считаете нужным?
Г.М.Москаленко: Я могу вспомнить, но нужно время.
В.В.Овсиенко: Ну, тогда позже вспомните. (Алексей Лебедь. – В.О.).
Г.М.Москаленко: А потом ко мне в камеру подбрасывали парня из Макарова, он назывался Школьный, забыл, как его имя. Он будто бы проторговался на складе, гвоздей не хватало две тонны, так его посадили. Это уже в камеру его мне подбрасывали. А к Вам не подбрасывали?
В.В.Овсиенко: Обязательно, но это во время следствия, а мы сейчас говорим о том, как на Вас вышли.
Г.М.Москаленко: Я потом вспомню фамилию. Он у меня, между прочим, на фото есть. Какая-то западенская фамилия – Велега, Гелега или как-то так. Так что подкинули сексота на место жительства.
20 февраля 1967 года я работал мастером-сантехником в Фастове. Приехали оперативники в нашу монтажную организацию в Киев, позвонили на Фастов, послали за мной машину, привезли меня в эту монтажную организацию. Там уже стоял так называемый «бобик» и три сотрудника КГБ в гражданской одежде, оперативники. И повезли меня на улицу Розы Люксембург – Вы там не бывали, на Розы Люксембург?
В.В.Овсиенко: Был я там тоже.
Г.М.Москаленко: Мартынюк – не слышали такого?
В.В.Овсиенко: Нет.
Г.М.Москаленко: Как раз этот меня задерживал. Начальник следственного отдела Поддубный и Мартынюк. Там начали меня допрашивать, что и к чему. Мы, конечно, чувствовали, что нас скоро заберут, и все отвергали.
В.В.Овсиенко: Вас же одного задержали?
Г.М.Москаленко: Меня взяли и того, что со мной в военкомат ходил, что сексотом был. А потом и третьего взяли, Виктора Куксу. Их взяли, может, туда-сюда, а меня уже точно брали, согласно моему почерку. Я сутки отвергал все обвинения, когда этот Мартынюк говорит: «Мужчина, не морочь головы нам и себе – на, читай». Дает признания Куксы – Кукса: «Да, мы сделали то и то». Уже признался. Я говорю: «Ну, раз человек уже рассказал, то я продолжу рассказывать, а этого третьего – Алексей Лебедь, что жил с нами в комнате – вы отпускайте, потому что этот человек ничего не знал и ничего не видел». Третьего они отпустили, а нас перевезли в следственный изолятор КГБ, там мы спали на диване под кагэбэшными шинелями. Прошмонали и поселили в камеры, начали следствие.
В.В.Овсиенко: А сколько вас держали на Розы Люксембург?
Г.М.Москаленко: Одни или двое суток, забыл. Может, двое суток. Но ведь это было 35 лет назад. Вас там меньше держали?
В.В.Овсиенко: Мне 5 марта 1973 года там только оформили какие-то бумажки и повезли ночевать на Владимирскую, 33.
Г. М. Москаленко: А этот мне говорит: сознавайся в том-то, том-то и том-то. Всё по полочкам не раскладывали, они хотели, чтобы это было моё признание. А я говорил, что ничего не видел, ничего не знаю, ничего не слышал. А когда дали прочитать написанное рукой Куксы, то что я уже буду отрицать, когда всё сказано? Ясно было, что они меня «закроют». Повезли меня на Владимирскую, в следственный изолятор. Водили на допросы по два-три раза в день. В конце, когда уже выяснили насчёт флага — кто, что, куда, откуда и как это делалось, — то следователи говорили, что они побывали в Крыму, загорелые вернулись: «О, хлопцы, вы ещё тут? Ну, давайте мы ещё немножко что-то допишем. А, самопал? Ну, он нас не интересует, это работа милиции, но пусть он тут будет». Тогда уже пришили этот нож и самопал, будто дополнительной статьёй. «Вас, — говорят, — будут судить по статье за флаг, а нож и самопал — это сопутствующее, для смягчения». Сначала мне готовили четыре года, а потом дали три. Судили, три дня суд длился.
В. В. Овсиенко: Когда проходил суд?
Г. М. Москаленко: С 31 мая по 2 июня. Но там не сказано, сколько длился суд. После суда нас снова перевели в изолятор. Это было 1 июня, как раз в День защиты детей. Нам весь этот период, пока шло следствие, не давали читать никаких газет — у них там своя кагэбэшная тактика, чтобы к нам не поступило никакой информации, потому что, может, в газете появится какое-то объявление или что — это как будто для меня знак, что всё хорошо. Поэтому я это и запомнил, что 1 июня нам принесли газеты. Нас держали отдельно, мы друг друга не видели. До суда мы не встречались. А там была какая-то кагэбэшная библиотека, они приносили художественную литературу. А после суда нам впервые дали газеты. Весь июнь мы там были, нас только где-то 18 июля повезли в Харьков на Холодную Гору — вас не везли через Харьков?
В. В. Овсиенко: Вы запомнили фамилии следователя, судьи? Стоило бы помнить таких людей.
Г. М. Москаленко: Да-да. Следователь был майор Разумный, начальник следственного отдела подполковник Дубовик. Генерал Тихонов приходил посмотреть на нас — это начальник КГБ то ли Киева, то ли Украины, что-то такое, это высокий чин. Там в статьях этот Тихонов упоминается. Хотел узнать, кто нас на такое подтолкнул. Он не раз у нас был. Что я ему говорил? Что в своё время это сделал и Олег Кошевой — тоже пошёл с оружием, его там подстраховывали. «Так то же было за идею, за Родину!» — и так далее. — «А мы же, — говорю, — тоже что-то подобное совершили».
В. В. Овсиенко: А какой суд вас судил?
Г. М. Москаленко: Закрытое судебное заседание Киевского областного суда. Нет, не сказано, что закрытое, но оно было закрытым. Три дня длился суд, народ не пускали. В зале были информаторы, кагэбэшники — с десяток человек и охрана.
В. В. Овсиенко: У вас не было никаких свидетелей?
Г. М. Москаленко: Свидетели были. Вызвали из армии одного парнишку, который в своё время в нашем общежитии жил. Следователи давали мне прочитать показания свидетелей из общежития. Показания были такие нейтральные, а один был — он у нас считался не совсем полноценным парнем, только что вышел из ФЗУ и рвался в карьеру комсорга или парторга, — так он говорил, что мы его просвещали в национальном вопросе, то-то и то-то говорили, то есть как бы обвинял нас. Головченко Дмитрий его звали. Говорил, что мы воспитывали его в украинском духе. Его Митей звали. Он на меня наговорил. Спрашивали его, где родился, где работал…
Вернулся я в ту же организацию, долго прописку не мог получить.
В. В. Овсиенко: Да Вы расскажите, пожалуйста, как Вам в зоне жилось и где Вы были, — это обязательно.
Г. М. Москаленко: Мы остановились на том, что 18 июля нас повезли в Харьков на Холодную Гору. Это тоже интересный момент. Вы знаете, как это — в «столыпинах», там уголовные заключённые, везли мужчин, женщин и девушек, все за решёткой, конвой нас водил в туалет, мы были с чубами, нас до тех пор не стригли. Заключённые удивлялись: «А, мальчики, почему не стрижены, почему не в форме?» Конечно, уже в зоне нас брили, стригли регулярно.
Привезли нас в Харьков днём. Была большая жара в этом «столыпине». С автоматами и овчарками, как нас и на суд водили. Нас это смешило, мы шли и смеялись — офицер впереди с наганом, а те почти под рёбра тебя автоматом подталкивают. Так же было и во время выгрузки из вагонов. Затолкали нас в вагон — вы знаете, как наталкивают — и пекли под солнцем часа три. Там падали в обморок, там нечем было дышать. Это так делали, чтобы ты почувствовал, что такое этап. В Харькове вас не держали?
В. В. Овсиенко: Я был там, и не раз.
Г. М. Москаленко: Там нас выгрузили, проходит санитарная обработка, там уже нас постригли налысо, бросили в камеру смертников — там железные кровати, всё на цепях, всё в железе.
В. В. Овсиенко: Это точно так.
Г. М. Москаленко: Ко мне одного подселили, он ехал из концлагеря.
В. В. Овсиенко: Из Яваса?
Г. М. Москаленко: Да, ехал уже куда-то на переследствие. Он вроде бы информатор был, судимый как полицай. Потом, уже в лагере, мне сказали, что это лагерный стукач. Он рассказывал, куда нас везут и что там будет. Мы не страшились той камеры.
В. В. Овсиенко: Потому что не знали, что это такое?
Г. М. Москаленко: Мы не знали, что это камера смертников, это он нам рассказывал. Мы с юмором к этому относились. В этих камерах мы пробыли сутки или двое, а потом нас перевели выше, в общую камеру. Там уже мы встретили Михаила Осадчего. Это уже «наш». Мы больше примкнули к Осадчему, чем к этому старику. Осадчий начал нам кое-что разъяснять.
В. В. Овсиенко: А Осадчий куда ехал?
Г. М. Москаленко: Его куда-то на переследствие брали на Украину.
В. В. Овсиенко: Это 1967 год? Потому что он в 1965 г. был заключён. (М. Осадчий был арестован 28.08. 1965, следовательно, его двухлетнее заключение уже заканчивалось, и его возвращали этапом на Украину. — В. О.)
Г. М. Москаленко: Вот в шестьдесят седьмом его везли. Не знаю, в лагерь его везли или из лагеря. Мы там пробыли с десяток дней с Осадчим, это на третьем этаже. Там женщины мужчинам «коня подгоняли», что-то там передавали.
Привезли в Мордовию. Мы уже знали, куда нас везут, что это мордовский концлагерь. Высадили на станции Потьма. Это я впервые был за пределами Украины, будто в другое государство попал — как будто и звёзды не те, и луна будто не та. Впервые за этот период, с тех пор как нас закрыли в феврале, я увидел зелёную траву, потому что я нигде не видел зелени. Уже какое-то облегчение было. В Потьме мы лежали на общих нарах, моего Куксу клопы заедали, он чесался, когда спал.
В. В. Овсиенко: Так вас уже вместе везли?
Г. М. Москаленко: Да. Когда нас везли в Харьков, то утрамбовали в один так называемый «тройник», где должно было быть трое, а нас было девятеро. Сверху уголовники ехали с нами. Девять душ нас было в «тройнике». Они нас расспрашивали, чего это мы нестриженые и что мы такое сделали. Я немного рассказывал, а Кукса не мог. А меня клопы никогда не кусали.
В. В. Овсиенко: А, это есть такая кровь, что они её не любят.
Г. М. Москаленко: Так что я спал спокойно. Повезли нас дальше на сортировку. Там уже пришла машина, привезли нас в концлагерь. Мы уже примерно знали куда. Нам сказали, какие там есть землячества — бандеровцы, полицаи, власовцы, прибалты. Конечно, там каждого, как вы знаете, встречают. Особенно из инвалидных бараков, потому что все работающие на работе. Спрашивают: «Хлопцы, откуда?» — «Из Киева». — «О!» Там украинский язык вообще был господствующим, как вы знаете. И все законы были установлены украинцами — как вести себя в концлагере. Так что все ориентировались на нас. Это наши повстанцы всех там поставили на место, кто пытался нам на голову сесть. Бандеровцам все кланялись — и монархисты, и все остальные. Ну, а прибалтийцы — это уже были наши союзники, всегда с нами в одной футбольной команде, в одной баскетбольной.
Встретили нас с радостью и сказали, что сейчас все с работы придут. Нас повели на то фото, в тех картузах мы уже, друг на друга смотрели и смеялись, на кого мы похожи. А в бараках нас приняли, конечно.
В. В. Овсиенко: Так это в какой зоне? В 19-й?
Г. М. Москаленко: В 11-й. Посёлок Явас. 19-й — это Лесной, в 30 километрах. С очень большим вниманием к нам отнеслись, десятки людей сошлись. Особенно старики с Магадана, с Норильска, джезказганцы — старые кадры, кто по 20 лет уже отбыл. Кофе по кругу пошёл, чаи... Как вы знаете, там не спрашивали, за что тебя закрыли — закрыли, и всё, это уже дальше само собой выяснится.
В. В. Овсиенко: Да-да, там никогда не выспрашивают о деле.
Г. М. Москаленко: А оно от надзирателей пошло. Подошли надзиратели, русские из Ленинграда: «А, знаменосцы — привет!» Уже сами надзиратели сказали. Они и солдатам на вышках рассказывали, кто там сидит — такие-то и такие-то бандеровцы, старые, молодые и так далее.
Встретили нас и начали воспитывать — что мы знали, чего мы не знали, о национальном движении рассказывали. Что там положительное — за три года я не слышал там ни одного матерного слова; к старшим и младшим все обращаются на «вы», ко мне в том числе — мне было там 27 или 28 лет, — «пан Юрий», ведь это же Георгий-Победоносец, имя Юрий из того же корня выросло.
В. В. Овсиенко: Так Вас называли «пан Юрий»?
Г. М. Москаленко: Да, галичане, в основном.
В. В. Овсиенко: Это была хорошая школа.
Г. М. Москаленко: Хорошая школа. Там был Донцов, Михновский — всё, как схроны делать, как прятаться от преследований, вся тактика борьбы излагалась. Там была «Просвита», Круты, Базар — всё это отмечалось, эти наши трагедии под Базаром, под Крутами и многое другое. Между прочим, памфлеты Рымаренко там тоже много чего дают. И роман «Мир хатам, война дворцам» Юрия Смолича, «Реве та стогне Дніпр широкий» — вы читали это?
В. В. Овсиенко: Да-да.
Г. М. Москаленко: Там тоже есть о провозглашении независимой республики, колокола Софии, как батальоны шагали — это всё тоже информация, которая от нас скрывалась. У меня и сейчас эти книги есть, ребята у меня читают.
В. В. Овсиенко: А кого Вы из повстанцев запомнили, какие впечатления они на Вас произвели?
Г. М. Москаленко: А вот тут статья. Мы там встретили Стеценко, который в «Молодой гвардии» Фадеева фигурирует как комендант Краснодона. Так он рассказывал, кто такие были краснодонцы. По-сегодняшнему — это была шайка воров: пришли посылки солдатам немецкого гарнизона, а они обокрали те три машины с посылками, а потом начали их продавать. А за воровство немцы ведь наказывали хорошо. Они за воровство или на месте убивали, или позже расстреливали. Они их похватали, когда те продавали сигареты, всякие шоколадки. Их просто побросали в шурф как воров. А потом Фадееву в 1947 году поручили из этих воров сделать символ сопротивления оккупационным властям. С этим Стеценко я разговаривал. Синявский тоже там сидел, я с ним разговаривал. Хоть они вроде и других взглядов, потому что была всё-таки полемика между русскими и нами. А это районный руководитель Службы безопасности из Коломыи, Василий Якубяк... Сейчас имени Василия Якубяка есть Конгресс украинских националистов в Белой Церкви. Это у них на флаге написано, потому что после отбытия 25 лет он вернулся в Белую Церковь. Уже умер, восемьдесят лет ему было. Уже лет семь, как его нет в живых. Он прошёл страшные этапы. Трижды убегал, догоняли его с овчарками, полуживого обратно в лагерь тащили. Очень умный человек, он многих новоприбывших просвещал, это такой человек.
Ну, может, слышали, Степан Мамчур. Я с его семьёй знаком. Сейчас его семья в Ирпене живёт, я её навещаю всегда. Может, знаете, Иван Гель из Львова был, Богдан Горынь, Ярослав Лесив — это самые близкие мои товарищи. Афанасий Заливаха, Иосиф Тереля, что за религиозную деятельность сидел, из Закарпатья. Он подкоп делал в 19-м концлагере, его цапнули и во Владимирскую тюрьму завезли. Он к нашей группе не очень шёл, нашёл там свой круг. Наши бандеровцы возмущались, что он не очень к нам тянется.
В. В. Овсиенко: Ну, он такой своеобразный человек.
Г. М. Москаленко: Вы его знаете?
В. В. Овсиенко: Немного знаю. Я с ним не сидел, но много о нём слышал.
Г. М. Москаленко: Чернявый такой парень. Так он куда-то уехал?
В. В. Овсиенко: Где-то он за границей сейчас, да.
Г. М. Москаленко: Вот такие ребята. Ещё там был Владимир Калиниченко — не слышали о таком? Он с бородой был. Говорили, что он в своё время был информатором КГБ, а потом взбунтовался, они его бросали в карцеры, в психушку. Он нам всё это рассказывал.
В. В. Овсиенко: Так Владимир — а как фамилия?
Г. М. Москаленко: Калиниченко. Ему «десятку» дали.
В. В. Овсиенко: А какого он возраста?
Г. М. Москаленко: Может, на пару лет младше меня.
В. В. Овсиенко: Так это, может, Виталий Калиниченко?
Г. М. Москаленко: Или Виталий...
В. В. Овсиенко: Из Васильковки Днепропетровской области, сидел за попытку перейти границу с Финляндией. Второй раз он сидел со мной в Кучино на Урале — за членство в Украинской Хельсинкской группе.
Г. М. Москаленко: Может, я забыл — может, что-то такое и было. Он с бородой ходил.
В. В. Овсиенко: На особом режиме с бородой уже нельзя было. Он где-то 1938 года рождения — так?
Г. М. Москаленко: Может и так.
В. В. Овсиенко: Так это Виталий. Если за переход границы, то это Виталий. А были ли в Ваше время попытки сопротивления администрации, забастовки, протесты?
Г. М. Москаленко: Там, в лагере? Было. Там умер один человек, мы считали, что его уничтожили всякими уколами и прочим. Мы его до проходной несли на похороны.
В. В. Овсиенко: Не помните фамилию?
Г. М. Москаленко: Забыл, не могу сказать. Потом — не знаю, было это у вас или нет, — мы по вечерам собирались и разучивали стрелецкие песни.
В. В. Овсиенко: Да-да, было. Но повстанцев в моё время уже стало меньше.
Г. М. Москаленко: А надзиратели подходили: «Разойдись! Разойдись!» На стадионе собирались, там было два или три духовых оркестра, и эстрадный оркестр был. Хоть у нас содержание было 44 копейки в сутки — это такой норматив был на строгом режиме, там у меня справки есть о содержании, — но мы собирались и на стадионе пели, хоть и не стрелецкие, а народные песни. Там за забором сходилась мордва и слушала. Среди надзирателей и украинцы были, так этим вроде нравилось. А за стрелецкие песни гоняли. Мы разучивали гимн, где-то там прячась за брёвнами или по стадиону шпацируя по двое — по трое. Информация там шла — от Прибалтики, нашим из Польши шла, из Чехословакии. В тех газетах расписывалось об украинской жизни, о годах борьбы ОУН, как убили генерала Перацкого. Между прочим, Дмитрий Бесараб, если вы слышали, был в той сотне, которая расстреливала Перацкого. Поляки разговаривали по рации на французском языке. Но ребята знали, они подслушали телефонный разговор и сделали хорошую засаду. Об этом было и в польской газете, которая потом пришла, мы читали. А Дмитрий был с этим MG-42 немецким. Говорит: «У нас сотня называлась, но нас было всего пятьдесят душ в сотне, и каждый третий был с немецким пулемётом». Там хорошая засада была... Нет, Перацкий — это был министр внутренних дел Польши до войны, а это генерал Кароль Сверчевский, он участвовал в войне в Испании. Так это на Сверчевского засаду они сделали…
В. В. Овсиенко: , Да, министра внутренних дел Перацкого убили ещё в 1934 году, а Сверчевский — это уже послевоенное время.
Г. М. Москаленко: Да, сорок пятый или сорок шестой год был. Так, говорит, там и миномёты били. Там засада хорошая была. Там они ехали с охранниками, и этот, прошу пана, генерал в конфедератке выскочил и начал указания давать. А тот Бесараб, говорит, как секанул, что его надвое переломило. Почему его не расстреляли — потому что он совсем неграмотный был, этот Дмитрий Бесараб. Он считал, что он жертва, что его втянули в это дело. Он с Лемковщины, между прочим. Рассказывал, как он там был. Они уничтожили всю эту колонну Сверчевского. Потом на них там целые полки бросились преследовать. А их две сотни в засаде было. Многие погибли, мало кому из тех двух сотен удалось спастись. Он рассказывал такую трагическую историю, что его товарища мина разорвала и все внутренности вывернуло, так он попросил Дмитрия добить его, потому что он не хотел москалям попадаться в руки, чтобы они его пытали. И он вынужден был добить своего товарища.
Это мы говорили о том, кого встречали в концлагере. Может, всех вспомнил, а может, не вспомнил. Отбыв наказание, я вернулся в Киев.
В. В. Овсиенко: А какова была процедура возвращения? Вас освободили прямо в Мордовии или, может, везли в Киев этапом?
Г. М. Москаленко: Процедура возвращения была такая. Когда я приехал в 19-й концлагерь...
В. В. Овсиенко: Вы сказали, что были в 11-м. А потом Вас перебросили в 19-й — а когда?
Г. М. Москаленко: Наверное, в 1969 году нас перевезли в 19-й концлагерь, в 30 километрах от 11-го. Везли поездом. Привезли в концлагерь, который до этого занимали уголовные преступники. Мы там наводили порядок. Там я снова работал в строительной бригаде.
В. В. Овсиенко: А в 11-м что Вы делали?
Г. М. Москаленко: Там я сантехнические работы выполнял, и в 19-м тоже. Профессия была дефицитная, она была нужна и там. Да, наверное, во всём мире это нужная профессия. Так что я всегда работал, у меня характеристика есть.
Оттуда я освободился. Специально для каждого, кто освобождался, присылали из Потьмы «воронок», сажали с охраной и везли на пересылку, уже на отправку домой. Там уже выдавали деньги, которые ты заработал за этот период, выдавали документы, давали мордовский паспорт. Потом уже его меняли на советский...
В. В. Овсиенко: Даже паспорт Вам выдали?
Г. М. Москаленко: Да, мордовский паспорт, на трёх языках. Русский… В Мордовии два языка — эрзя и мокша, — так что на трёх языках. Между прочим, я на Полтавщине мордвина встретил, так он рад был со мной побеседовать, что я его родину видел. Мне дали паспорт, деньги, я вернулся в Киев. Ещё в Потьме нам выдали всё после этого «воронка», в котором я как в бочке ехал — жутко было ехать по этим ухабам. Поехал в Москву, там пересадка, поехал в Киев, в свою монтажную организацию. Если коротко, то меня взяли мастером. Сначала меня приняли рабочим третьего разряда, хотя у меня был пятый.
В. В. Овсиенко: А где это?
Г. М. Москаленко: Это на улице Выборгской, в Киеве.
В. В. Овсиенко: Как то учреждение называется?
Г. М. Москаленко: КСУ-521, Киевское специализированное управление № 521. Конечно, там администрация смотрела на меня искоса, и я всё время чувствовал себя под надзором — мол, пойми, человек, что мы же тебя можем в любой момент снова туда отправить. Между прочим, я общался с Мартынюком. Когда меня не прописывали, я обращался в КГБ, говорил: «Если считаете, что я уже не нужен, если я совершил преступление, то разрешите мне, согласно Декларации прав человека, выехать за границу. Там я буду работать и не буду вашим врагом. Я буду работать в любом государстве мира — разрешите выехать». Мне говорили: «Ты вместо того, чтобы выехать куда-то, поедешь снова туда». Так что выезд был запрещён.
Учитывая, наверное, то, что я свою работу хорошо знал, я быстро с этого третьего разряда поднялся снова до своего высшего, я снова стал бригадиром, потом снова стал мастером, поручили мне людей. А потом и прорабом был, работал на оборонных гособъектах, на «Арсенале», на Белоцерковском шинном заводе, на Броварском заводе порошковой металлургии, на ракетном заводе в Боярке. Я работал и не знаю, почему мне препятствий не было. Через три года я даже квартиру получил — это уже какой-то плюс этой администрации по работе, потому что меня ценили как работника, похлопотали где-то перед райкомами, и мне выдали квартиру. Получил, но, конечно, не в Киеве, а в Буче — это пригород Киева. Я и сам не хотел в Киеве: чем на Оболони получать, так лучше где-то в Ирпене или в Буче.
В. В. Овсиенко: А Вы были один или женаты? Об этом Вы не упоминали нигде.
Г. М. Москаленко: После возвращения женился. Когда получил квартиру, у меня было уже двое детей.
В. В. Овсиенко: Назовите жену.
Г. М. Москаленко: Зовут жену Матейко Вера Григорьевна, с Черниговщины, из Нежинского района, на три года младше меня, 1941 года рождения.
В. В. Овсиенко: Вы говорили, дети у Вас есть? Назовите их поимённо и годы рождения.
Г. М. Москаленко: Один сын — Олег, 1966 года рождения, это ещё до заключения. Второй — Роман, 1972 года рождения. Потом третий парень, 1973 года рождения, — это Саша. Сейчас они кто работает, кто не работает.
Потом что — пошёл на пенсию.
В. В. Овсиенко: А к Вам какие-то претензии власти имели? Кагэбэшники Вами интересовались? Вы видели, может, какую-то слежку за собой?
Г. М. Москаленко: Было. Соседи мне говорили — между прочим, русские Протопоповы (может, не стоило называть фамилию): «Приходили, очень интересуются, Жора, кто к тебе ходит, кто бывает. Так что будь осторожен». Я говорю: «Спасибо за информацию. Я чувствую себя нормально, спасибо, что ты мне сказала». Потому что это женщина пришла и сказала. Когда я обращался по поводу того, что я же пятый курс института не окончил, чтобы восстановиться на пятом курсе и закончить, то мне в том же КГБ в оперативном отделе говорили: «Помогай нам работать, ты имеешь авторитет среди лагерников, ты можешь нам очень много сделать; нас интересует, откуда поступает литература с Запада, кто её распространяет, а наш председатель КГБ по Киеву — депутат Киевского горсовета, он тебя восстановит, чтобы ты окончил пятый курс и получил диплом». Говорю: «Спасибо, я не могу с вами сотрудничать — не такой мой характер, чтобы я на своих товарищей доносил. Лучше я не окончу пятый курс. Я не могу быть доносчиком на своих товарищей и доносить на их деятельность и сотрудничать в этом направлении с КГБ». — «Ну, в таком случае ты пятый курс не окончишь». Мне выдали академическую справку, тут она где-то есть, об окончании четырёх курсов. Вот: пятый курс я не окончил. У меня на пятом курсе к февралю уже была дипломная работа.
В. В. Овсиенко: Так Вы и до сих пор без диплома?
Г. М. Москаленко: Так он уже, наверное, мне и не нужен. Я сейчас на пенсии. Четвёртый курс я окончил, пятый я не окончил.
В. В. Овсиенко: А ведь ещё в семидесятых годах было много чего — Украинская Хельсинкская Группа была...
Г. М. Москаленко: Я всё это слушал по радио «Свобода», «Немецкая волна», «Голос Америки» — я всё это слышал. Между прочим, я Вашу фамилию слышал там не раз. Я слышал, что повторно мои товарищи пошли в концлагерь — Иван Гель, Ярослав Лесив тоже, кажется...
В. В. Овсиенко: Ярослав Лесив тоже. Он был членом Хельсинкской Группы. Ему фабриковали дела о наркотиках.
Г. М. Москаленко: Он был парень такого небольшого роста, он очень активно выступал, энергично себя вёл.
В. В. Овсиенко: Это была личность, да. А когда Вы на пенсию, говорите, пошли?
Г. М. Москаленко: Я пошёл в связи с Чернобылем, в 1994 году.
В. В. Овсиенко: Ага, а перед тем уже становилось свободнее, уже создавались общественные, политические организации — Вы принимали участие в работе каких-либо организаций?
Г. М. Москаленко: Обязательно! Я принимал участие в организациях, я ходил на все митинги, ходил на демонстрации. Я скупал символику, когда она появилась, трезубцы — это же на стадионе тут начиналось. Потом, когда я поехал в 1987 году в Прибалтику, была такая экскурсионная поездка в Тракай, то там наши символы продавались, флажки. Украине сильно Прибалтика помогала в этом — как Вы знаете, это наши союзники по концлагерю, они были с нами заодно всегда.
Потом я встречался со своими товарищами на II съезде УРП в Доме кино. Мне встретился Богдан Ребрик — может, слышали о таком...
В. В. Овсиенко: Конечно, Богдана Ребрика я хорошо знаю.
Г. М. Москаленко: Он из Ивано-Франковска, это мой хороший товарищ и, кажется, моего 1938 года. Там я с Богданом Горынем встретился, мы были рады увидеться. Где-то у меня и мандат был делегата II съезда УРП.
В. В. Овсиенко: Так Вы были в УРП, да?
Г. М. Москаленко: Мне ребята дали мандат, чтобы я прошёл туда на заседание. Там выступал Левко Лукьяненко, там выступил охранник Августина Волошина. Председательствовал Лукьяненко. Там было ещё много товарищей, которые сидели. Потом уже на митингах стрельцов увидел в форме, так я маршировал с ними аж до «Просвиты». Общество «Просвита», кажется, и сейчас там находится.
В. В. Овсиенко: В Музейном переулке, 8.
Г. М. Москаленко: Мне тогда было интересно, так я за ними со своими ребятами маршировал, девушки и парни были одеты в униформу, меня волновало так посмотреть на это всё.
В. В. Овсиенко: Но членом каких-либо организаций Вы были?
Г. М. Москаленко: Не был.
В. В. Овсиенко: Общества репрессированных, скажем...
Г. М. Москаленко: Говорили, Евгений Пронюк сейчас имеет помещение в здании Министерства иностранных дел. Мой товарищ Виктор Кукса там был и говорил, что на него там не всегда реагировали. Так он ушёл оттуда и не ходит больше. Я встречался со Славой Стецько раза два, она расспрашивала о лагерной жизни. Мой товарищ Якубяк — это же бандеровец, так её это интересовало. Степан Мамчур их интересовал. Они больше галичанами интересовались — что они говорили, как они себя вели и так далее. Потом мне от УРП присылались домой партийные газеты. Павловский, по-моему, из ОУН, что возле «Арсенала» (он тоже выехал на какое-то время, а теперь вернулся на Украину). По-моему, ОУН имени Ольжича — там, на Январского восстания.
В. В. Овсиенко: Там издательство имени Елены Телиги, они Олега Ольжича издают.
Г. М. Москаленко: Там есть Павловский. Почему я у него был?
В. В. Овсиенко: А, может, Павел Дорожинский?
Г. М. Москаленко: Может, Дорожинский. Он был в Мюнхене, а теперь вернулся на Украину. Вы знакомы?
В. В. Овсиенко: Да-да.
Г. М. Москаленко: Почему я был у него — потому что я из концлагеря. Мне бандеровцы передали фото Иосифа Слепого — Вы же знаете, что это наследник Шептицкого. Именно концлагерное фото. Он не хотел фотографироваться, но его уговорили. Я ещё не знал тогда, что Слава Стецько вернулась, у неё там на Крещатике было помещение. Я думал, что это единственная ОУН, а потом узнал, что они в КУН переименовались — а это бандеровцы, а то мельниковцы, между ними разногласия с давних времён идут. Но я не знаю, дошло ли оно до него, это лагерное фото. Я считал, что оно важное было бы для истории. Я передал секретарше, а передала ли она этому Дорожинскому или не передала, я не могу сказать.
В. В. Овсиенко: Так это другая организация — это бандеровцы, а то мельниковцы, они не дружат между собой с 1940 года.
Г. М. Москаленко: А в лагере они дружили.
В. В. Овсиенко: Там приходилось.
Вот я заметил, что когда Вы называли год рождения, 1938-й, то дату не сказали.
Г. М. Москаленко: 24 июля.
В. В. Овсиенко: И ещё вот что. Вы учились в средней школе — когда Вы её окончили?
Г. М. Москаленко: В 1962 году. Это было в Святошино, вечерняя школа, ШРМ — школа рабочей молодёжи. Номер забыл. Она была при станкозаводе.
В. В. Овсиенко: Вы сказали, что в армии служили — в каких годах?
Г. М. Москаленко: С 1957 по 1960-й.
В. В. Овсиенко: А когда Вы начали учиться в этом институте?
Г. М. Москаленко: С 1962 года, после окончания вечерней школы.
В. В. Овсиенко: Мне нужно было уточнить эти даты. Назовите свой адрес и телефон — пусть здесь будет.
Г. М. Москаленко: Пожалуйста. После того, как я получил квартиру и вышел на пенсию, то проживаю в посёлке городского типа Буча Киевской области. Это возле Ирпеня. Домашний телефон 26-115, код Бучи 297. Рабочий телефон в штабе Демократической партии Украины (я временно здесь работаю) 229-20-66.
В. В. Овсиенко: Так Вы член этой партии? Вижу, значок у Вас есть.
Г. М. Москаленко: Как видите. С 1998 года.
В. В. Овсиенко: А почтовый адрес в Буче?
Г. М. Москаленко: Почтовый адрес: Новое шоссе, 13, кв. 100. Почтовый индекс 08292.
В. В. Овсиенко: Это считается Киево-Святошинский район?
Г. М. Москаленко: Писали так, но сейчас, когда я обращаюсь по каким-то делам, то говорят, что у нас Ирпенский район, но я такого не слышал.
В. В. Овсиенко: Я тоже такого не слышал. А как искать Вашего коллегу Виктора Куксу?
Г. М. Москаленко: Пожалуйста, сейчас. Мой товарищ по концлагерю Кукса Виктор Иванович проживает сейчас в Киеве, на Борщаговке, домашний телефон 472-48-10. Рабочий телефон: 444-05-63, Институт нефти, Новобеличи.
В. В. Овсиенко: Эта запись сделана 18 марта 2002 года в помещении областной организации ДемПУ на Подоле, переулок Ярославский, 3-Б. Записал Василий Овсиенко.
