Интервью Н. Д. Гуцула
Последняя вычитка 23.11.2007.
Василий Овсиенко: 17 апреля 2001 года, город Киев, Николай Гуцул, приехавший на поддержку правительства Виктора Ющенко из Городенки Ивано-Франковской области. Разговариваем с ним по дороге от Верховной Рады до речного вокзала, где остановились автобусы из Западной Украины. Записывает Василий Овсиенко.
Николай Гуцул: Я, Гуцул Николай Дмитриевич, родился 14 августа 1926 года в селе Глушков Городенковского повета. В 1944 году, с повторным приходом большевиков, мне пришлось уйти в подполье. В подполье ушло нас трое: я, брат Василий и брат Роман. Мы находились на нелегальном положении. 10 мая 1944 года нас переводили в Карпаты, там у нас была сотня. Но под Снятыном, в селе Княже (там есть Трилески), нас окружили. Мы зашли в Трилески на рассвете, а днём не могли оттуда выйти. Там у нас был бой, который закончился тем, что нас, двенадцать парней, захватили. До занятия Станислава нас держали в снятынской тюрьме. Следствие вели только по ночам, с побоями, так что нам пришлось натерпеться. 4 октября 1944 года состоялся суд — это был Военный трибунал Четвёртого Украинского фронта. В течение часа он вынес приговор всем двенадцати. Одному, Голинскому Фёдору, дали 15 лет каторги, Тороку Фёдору — 20 лет каторги, а нам десятерым дали смертную казнь. После этого мы сидели в камерах смертников. Поскольку мне ещё не было полных восемнадцати лет (мне не хватало всего двух месяцев), то меня и ещё одного товарища из Гончарова, Слободяна Михаила, освободили от смертной казни. Заменили нам её на десять лет лишения свободы.
С этим меня этапировали на Дальний Восток. Между Советской Гаванью и Комсомольском-на-Амуре мне приходит уведомление, что в Москве состоялся заочный пересмотр дела, что мне вместо десяти дали 20 лет каторги, а Юрию Голинскому сняли десять, и ему осталось пять лет.
До 1947 года я был на Дальнем Востоке, а оттуда нас перебрасывают в город Норильск, это на Севере. Там я находился до 1955 года. В 1953 году по всем лагерям начались сильные забастовки. Каторжанский лагерь, который назывался Горлаг, — это «Государственный особый лагерь». Забастовка продолжалась с 4 июня по 4 августа 1953 года — в течение двух месяцев. Пришло распоряжение из Москвы: взять лагерь любой ценой. А в лагере были вывешены чёрные траурные флаги, потому что когда первый раз брали лагерь, то у нас пало восемь ребят, а во второй раз — очень много ребят. Точно я не могу сказать, но говорили, что около 150 ребят погибло. Тогда нас всех разбрасывают по разным лагерям. Ту зону расформировывают, оставляют только таких людей, которые им казались более надёжными.
Я после этого работал на рудниках, на угольной шахте, а в 1955 году нас освобождают по Указу Президиума Верховного Совета от 24 апреля.
Домой не возвращался, потому что дома никого не было. Мама тоже сидела. Её вывезли, а она сбежала. Так её держали, думали, что объявится брат, который был в подполье. Он в 1950 году погиб.
В.О.: Как имя брата? И маму тоже назовите, пожалуйста.
Н.Г.: Мама Мария, а брат Роман. Когда мама вернулась домой, то её обратно в ссылку. По пути домой я заехал к маме, побыл немного у неё в ссылке. Мама сказала: «Ты поезжай, не задерживайся у меня, потому что тебя потом не отпустят». Я поехал, оставил маму. Она вернулась в Глушков Городенковского района в 1956 году. В Глушкове я женился в 1956 году. Имя жены Ирина, она тоже Дмитриевна, в девичестве была Лутчин. Работала немного на спиртзаводе. Стала инвалидом, потому что сломала ногу во время работы. Так потихоньку мы и жили. Со временем у нас появилось трое детей: дочь Мария родилась 7 мая 1957 года, Анна 6 октября 1958 года, а сын родился 17 января 1961 года. Жена умерла в прошлом году, 29 мая 2000 года.
В.О.: Что Вы делали, когда вернулись?
Н.Г.: Я работал на сахарозаводе, а между тем у меня была нелегальная литература, книги, которые я давал читать людям.
В.О.: Какие книги, со времён подполья?
Н.Г.: Да, были и стрелецкие хроники 1920 года. В 1974 году, 24 марта, я был арестован за нелегальную литературу. Тогда были арестованы также Гамула Николай, Гайдук Роман, Вережак. Но Вережак — это был их агент...
В.О.: Как имя того Вережака?
Н.Г.: Точно не знаю, забыл.
В.О.: И Оксана Попович тоже тогда была арестована?
Н.Г.: Оксана Попович арестована чуть позже*. (*2 октября 1974 года. — В.О.).
В.О.: Да-да, ей как раз операцию сделали, поэтому её взяли позже. На второй день после того, как она на костылях вернулась из больницы... В чём Вас тогда обвинили?
Н.Г.: Обвинили меня в том, что у меня нашли в кармане «Декалог» — Десять заповедей украинских националистов, Двенадцать примет украинских националистов и Молитву украинского националиста.
В.О.: А из нового самиздата что было?
Н.Г.: Из самиздата у меня ничего не нашли. Но другие сказали, что брали его у меня. Были показания. И книгу Винниченко у меня забрали, но не вернули, потому что там ничего не обнаружили. Там, знаете, некоторые слова были подчёркнуты.
В.О.: А из самиздата что Вам инкриминировали?
Н.Г.: Из самиздата — статьи Валентина Мороза. Они же говорили: «Ты связан с фашистом Морозом». Так и сказали.
В.О.: А суд когда состоялся?
Н.Г.: Точно я не помню. В августе, но вот дату не могу Вам точно сказать. Дали мне тогда шесть лет строгого режима и три года ссылки. Срок я отбывал в мордовских лагерях. Сначала в 19-м, посёлок Лесной, где мы с Вами встретились, потом меня перевели в Барашево, в третий лагерь. Нас перебросили туда осенью 1979 года, потому что в 19-м сгорел цех. Я в Барашево был до конца. Оттуда меня повезли в ссылку 20 марта 1980 года. Три года ссылки я отбывал в Каргасоке Томской области.
В.О.: Вы уже, наверное, были пенсионного возраста?
Н.Г.: Нет, ещё не был пенсионного. Вернулся оттуда домой в Городенку к жене в 1983 году. Но меня не прописывали, я должен был выехать за пределы области и находился до 1990 года в Николаевской области, Каштанском районе, селе Новоалександровка. Там работал в колхозе кочегаром, и на ферме, и на холодильнике работал. Мы с женой вернулись в Городенку в 1990 году, тогда меня уже прописали, и я стал жить по адресу: Ивано-Франковская область, город Городенка, улица Винниченко, 15, Гуцул Николай Дмитриевич, почтовый индекс 285100, телефон 2-63-70.
В.О.: Спасибо Вам. Пойдёмте ближе к автобусу, а то вдруг уедет. Расскажите об условиях содержания в заключении.
Н.Г.: Условия в 1944–50-х годах были плохие. Кормили очень плохо. Всё постное — и рыба такая же, и капуста, и каша постная. Но мы старались держать себя в руках, не бросались на помойки. Хотя были молодые, есть хотелось, но всё равно мы держали себя в руках. Ну, начальство обходилось с нами круто, а уже после забастовки стало немного лучше.
В.О.: Расскажите о забастовке подробнее.
Н.Г.: А забастовка началась у нас... Идите сюда. Люди хотят сфотографироваться.
В.О.: Я думаю, что и мы там не будем лишними?
Н.Г.: Да, Вы станьте со мной. В забастовке главной силой были украинцы, как там говорили, бандеровцы. С первого дня был создан комитет. В комитет входили представители всех национальностей, одиннадцать человек. В зону мы не пускали никого. К зоне привозили продукты...
В.О.: А в какой Вы зоне были?
Н.Г.: Это была третья зона. Забастовка началась с того, что из четвёртой зоны привезли шестерых ребят в БУР, а жулики хотели их избить. Ребята оборонялись. Надзиратели не успели закрыть дверь, ребята вырвались, а солдаты с вышки начали стрелять и убили шестерых наших ребят. С этого началась забастовка в нашем лагере. Это 4 июня 1953 года. Мы держались до 4 августа. Где-то 10-го или 15-го числа появилась комиссия из Красноярска. Но комиссия свои мандаты не хотела предъявлять, так наш комитет с ней не согласился разговаривать. Тогда перерезали в нескольких местах колючую проволоку и кричали: «Кто хочет, пускай отходит за зону, не слушайте эту кучку бандитов, которые вас задерживают!». Вышли несколько человек — в основном эстонцы, латыши. Видят, что больше никто не выходит, — зону закрыли. Через некоторое время приезжает в зону Вавилов — советник II класса Генерального прокурора. Комитет обвёл его вокруг зоны, показал, с чего началась забастовка. А Вавилов просил, чтобы мы вышли на работу. Комитет говорит: «Мы спокойно работали, а нас сняли с работы. Зачем нас снимали?». Ну, и про этот расстрел, про невыносимый режим, питание, номера, замки на бараках.
Зону брали огнём. Заехали машины с солдатами, разрезали зону пополам, и огнём брали со всех сторон.
В.О.: И много было убитых?
Н.Г.: Много, более 100 человек было убито. Потом нас так по сотне выводили за зону, там сортировали. Стояли их агенты, как их называли в лагере, суки, и показывали, кто принимал участие в забастовке. Двадцать человек забрали в тюрьму, а остальных рассыпали по разным лагерям, по триста, по четыреста человек, а всего нас было около 3500 человек.
В.О.: А когда Вы были в ссылке после второго заключения, Вас тоже к какой-то работе принуждали?
Н.Г.: Там я работал кочегаром. КГБ меня часто беспокоило. Был такой кагэбэшник Джулив, он говорит: «А я с вашим делом знакомился, так, может, вы бы и мне рассказали те десять заповедей украинских националистов?». Я говорю: «Я уже забыл, не знаю». Так он частенько говорил. А когда я ехал в первый раз в отпуск домой, то он уже был в аэропорту, ждал, с кем я связан, что ли.
В.О.: Когда Вас уже в 1990 году прописали в Городенке, то такие события происходили... Очевидно, Вы принимали в них участие? В каких организациях Вы состояли?
Н.Г.: Я принимал участие во всех событиях. Я и до сих пор в Конгрессе Украинских Националистов.
В.О.: Но КУН существует с 1992 года, а до того?
Н.Г.: В Обществе политзаключённых. Бывал я в Киеве, в Черновцах был, в Хотине. Дважды был в Киеве, когда Греко-Католическая Церковь приезжала пикетировать, чтобы её признали, реабилитировали. Мне даже священники удивляются, говорят, что где какие-то мероприятия проходят, там везде меня видят. И на массовых государственных мероприятиях, и на церковных.
В.О.: А вот сегодня, 17 апреля 2001 года, почему Вы приехали в Киев?
Н.Г.: Мы приехали сегодня на защиту нашего премьер-министра Ющенко, в защиту нашего правительства.
В.О.: Хорошо, я Вам благодарен за рассказ. Может, ещё что-то вспомним?
Н.Г.: Разве что о том, как мы справляли Пасхальные и Рождественские праздники в лагерях...
В.О.: Да, там только и оставалось, что праздники справлять, больше нечего...
Н.Г.: Там мы больше ничего и не могли.
В.О.: А правда ли, что Ваш соратник по делу Николай Гамула умер?
Н.Г.: Он умер где-то в 1985 или в 1986 году.
В.О.: Он и в лагере хворал, всё говорил: «Я старенький дід Гамула, що біда мене зігнула».
Н.Г.: Пойду на кладбище, узнаю, когда он умер, и напишу Вам.
В.О.: У него кто-то остался из родных?
Н.Г.: Два сына у него есть. Он жил на улице Владимира Великого, там и Гайдук Роман живёт.
В.О.: Вы получили реабилитацию?
Н.Г.: Реабилитацию получил, в 1992 году реабилитирован по обоим делам.
В.О.: Есть ли какие-нибудь публикации о Вашем деле, какие-то документы, чтобы с них сделать ксерокопии?
Н.Г.: У меня есть справка об освобождении, больше ничего нет. Разве что копия протокола обыска, шесть страниц. Я Вам вышлю копии.
В.О.: Хорошо. Спасибо. Счастливого пути!
Это был бывший политзаключённый Николай Гуцул из Городенки на Ивано-Франковщине. Он 17 апреля 2001 года приехал на поддержку правительства Ющенко. Мы шли от Верховной Рады до речного вокзала, где остановились автобусы из Галичины. Записал Василий Овсиенко.
Снимок В.Овсиенко: Николай Гуцул возле Верховной Рады 17.04.2001.