Интервью ТЫМКИВА Богдана Ивановича
В.В. Овсиенко: 19 марта 2000 года в городе Коломыя в доме Мирослава Сымчича рассказывает пан Богдан Тымкив. Записывает Василий Овсиенко.
Б.И. Тымкив: Я, Тымкив Богдан Иванович, родился 24 сентября 1935 года в селе Сивка-Войниловская Калушского района Ивано-Франковской области. Детство и юношеские годы прошли в моём родном селе. Окончил я Сивковскую среднюю школу. После окончания школы был военкоматом направлен в офицерское училище. Но там не прошёл и, когда вернулся, забрали меня в армию. Служил я в авиации в Эстонской республике.
Моё детство и юношеские годы прошли в бурных событиях. В нашем регионе шла национально-освободительная борьба под руководством ОУН-УПА. Я мальчиком был очевидцем тех страшных событий, тех трагедий. Видел, как убивали, как сжигали сёла, как вывозили людей в Сибирь. Эта трагедия происходила на моих глазах. Всё это запало в душу и наложило отпечаток на формирование моего мировоззрения и моего национального сознания.
Из армии я был демобилизован досрочно по семейным обстоятельствам. В 1956 году я вернулся домой и устроился на Брошновский деревообрабатывающий комбинат рабочим. Брошновский лесокомбинат. Проработал я там почти два с половиной года. В 1957 году я поступил во Львовский лесотехнический институт на механический факультет. Перешёл на заочное отделение, потому что домашние условия были очень тяжёлыми и я не мог учиться на стационаре. До этого я был там браковщиком-приёмщиком экспортного материала, был на других должностях. В 1958 году, перейдя на второй курс, поступил на деревообрабатывающий комбинат № 9 инженером по труду и зарплате.
В 1957 году я познакомился в Брошневе со Струтынским Иваном — талантливым парнем, который был дирижёром и музыкальным руководителем Брошновского хора от ДОКа № 17. Струтынский Иван познакомил меня с Ткачуком Яремой, который тоже работал в ДОКе № 9. Во время этих знакомств, на наших частых встречах мы поднимали вопрос о современном состоянии Украины, о русификации, порабощении и т.д.
Впоследствии Ткачук Ярема сказал, что есть такая организация, есть люди, которые думают о судьбе Украины, и мы, молодые люди, должны тоже внести какую-то свою долю в эту борьбу. Впоследствии мы пришли к выводу, что нужно создавать молодёжные организации, которые бы ставили вопрос национального освобождения Украины.
И осенью 1957 года в Брошневе Рожнятовского района была создана группа, организация, которая позже была оформлена как «Объединённая партия освобождения Украины». Позже я узнал, что ячейки этой организации есть и в Коломые, и в селе Пядыки, и в Ивано-Франковске. С некоторыми её членами я познакомился позже.
Эта организация ещё не была оформлена, не имела никакой программы, не имела никакого устава, это были только идеи. И я высказал такое мнение, что надо бы это оформить, чтобы она имела, как организация, какую-то программу, устав, руководство. И мне предложили, не смог бы я создать программу. И я взял это на себя. Я написал программу и устав, предложил название. Были разные предложения, я их уже не помню, но я, анализируя историю нашего народа и освободительной борьбы, пришёл к выводу, что основной причиной всех неудач является разобщённость. Поэтому я предложил название «Объединённая партия освобождения Украины». В это название был вложен весь смысл — как национальная идея, так и объединение всех сил. Мы имели в виду объединение не только национальных сил, но и объединение людей с разным мировоззрением, которые будут стоять за государственность Украины. Я высказал такое мнение, и большинство его поддержали. Кроме этого, на собрании, которое мы называли съездом, был принят и устав. Потом мне сообщили, что он принят с некоторыми поправками.
В.О.: А когда это произошло? И где именно?
Б.Т.: Это было весной 1958 года во Франковске (я там не был, потому что поехал на сессию). У озера во Франковске был одобрен устав и программный документ организации.
В.О.: Значит, вы там не были, но, наверное, вы знаете, кто был на том собрании?
Б.Т.: Там был Струтынский Иван, Ткачук Ярема, Германюк Богдан, Площак Мирон и ещё двое, я уже не помню фамилии. Организация ставила себе чёткую цель: вербовать, агитировать, расширять организацию с такой целью, чтобы она приобрела всеукраинский масштаб. Были постановления и поручения, чтобы ехать в восточные области, знакомиться со студентами, молодёжью, интеллигенцией и давать информацию о событиях, которые происходили у нас в западных областях, и расширять организацию.
Многие члены организации бывали в восточных областях. Например, Юрчик Николай работал экспедитором на ДОКе № 9. Он имел возможность бывать в разных местах Украины. Также Ткачук Ярема по характеру своей работы имел возможность побывать в разных местах Украины. Организация имела определённый успех, потому что молодёжь, где мы находились, тянулась к нам. Мы своим поведением, своими моральными качествами служили для них примером. Мы принимали участие в художественной самодеятельности, во всех культурных мероприятиях, чтобы привлечь к себе внимание. Там мы присматривались к молодёжи, к отдельным людям, которые могли бы быть членами нашей организации.
4 декабря 1958 года в шесть часов утра я был арестован Ивано-Франковским областным КГБ. Под следствием находился 4 месяца. Был осуждён 10 марта 1959 года. Обвинение было такое: антисоветская националистическая деятельность, статья 54-1а и 11. Такое мне инкриминировалось уголовное дело. Был осуждён я на 10 лет. В мае 1959 года я был отправлен в Мордовский концлагерь номер семь.
В.О.: И всё-таки немного конкретнее о деятельности организации. Что же вы делали? Какие действия вам инкриминировали?
Б.Т.: Как я уже сказал, у нас часто были собрания. Всё время ставились вопросы: изучать обстановку, какие есть возможности для агитационной, организационной работы. Мы знали, что служба КГБ не дремлет. Мы вели агитацию среди молодёжи. У каждого было поручение агитировать, пробуждать национальное сознание молодёжи. Также стоял вопрос работы в армии. В 1958 году Струтынский Иван был призван в армию. А он, как дирижёр и музыкант, был направлен в Ивано-Франковский гарнизон как художественный руководитель. Вот ему было задание присматриваться среди солдат и офицеров и пропагандировать идею национального освобождения Украины. Не было каких-то физических действий — это была в основном идеологическая работа.
В.О.: А были ли у вашей организации какие-либо печатные материалы? Какие-нибудь листовки или брошюры, или написанные тексты?
Б.Т.: Печатных материалов на то время, насколько я знаю, не было. Всё было в рукописях. Были мной созданы несколько местных листовок, но напечатаны они не были. Но был план, что ребята приобретут печатную машинку, и уже это было почти-почти налажено. Но напечатанных документов не было, насколько мне известно.
В.О.: А программа и устав? Они были только в рукописи, да?
Б.Т.: В рукописях.
В.О.: И в одном экземпляре?
Б.Т.: Нет, в нескольких экземплярах: один экземпляр был у меня, был в Коломыйской организации один экземпляр, был в Ивано-Франковской экземпляр. Мой экземпляр хранился, как и все документы, у меня на квартире в Брошневе. При аресте все были забраны.
В.О.: Значит, они есть в деле?
Б.Т.: Они там и должны быть. После вынесения приговора прокурор предъявлял мне для подписи уведомление, что часть документов якобы сожжена. Не знаю, насколько это законно или не законно, но так мне сообщили.
В.О.: А вы знаете, что можете теперь обратиться в суд, который вас судил, с ходатайством, чтобы вам выдали ваши материалы из дела, или копии с них сняли? Вы теперь имеете такое право, и это можно было бы сделать.
Б.Т.: Когда я в 1991 году обратился за реабилитацией, то подал заявление в тогдашний КГБ, и они мне разрешили ознакомиться с делом. Но не полностью, а только с какими-то там выписками. Я имел возможность посмотреть приговор. А следственные материалы мне не были разрешены.
В.О.: Вы могли бы теперь найти время, чтобы просто переписать или скопировать кое-что, по крайней мере, имели бы приговор и основные документы. А никто из учёных к вам не обращался за разрешением ознакомиться с делом, нет?
Б.Т.: Ко мне лично никто с этим не обращался.
В.О.: Потому что постороннего человека могли допустить к делу только с разрешения осуждённых, а если уже их нет, то с разрешения родных. Если кто-нибудь обратится к вам, то не отказывайте. Анатолий Русначенко в своей книге написал о вашей ОПОУ, но очень коротко, и там даже есть ошибки: названы фамилии Гарматюк, Плющик вместо Германюк, Площак. (Анатолий Русначенко. Национально-освободительное движение в Украине. Середина 1950-х — начало 1990-х годов. — К.: Изд. им. Олены Телиги, 1998. — С. 96. — В.О.).
Б.Т.: Теперь вкратце хочу рассказать о пребывании в концлагере.
В.О.: И немного о следствии. Как на следствии с вами обращались?
Б.Т.: На следствии таких физических мер, насилия какого-то не было. Было психологическое давление. Могли вечером вызвать на следствие, в воскресенье, долго ночью держать — вот такое.
В.О.: Может, в камере какое-то давление было?
Б.Т.: Я сидел в одиночной камере, в подвале. Всё следствие, полтора месяца, я был в одиночной камере.
В.О.: Это по какому адресу вы там были — во Франковске?
Б.Т.: Тогда это была улица Дадугина, а теперь Коновальца. Следствие длилось почти три с половиной месяца. Следственные органы и прокуратура были очень встревожены. Понимаете, после заявления Хрущёва, что национализм почти ликвидирован и национальный вопрос в Советском Союзе не стоит, вдруг обнаружилась такая организация, с таким названием, и то среди молодёжи, и такая многочисленная.
В.О.: И сколько она существовала?
Б.Т.: Существовала она почти два года. По делу прошло более двадцати человек.
Я уже сказал, что получил десять лет. Сначала нам угрожали высшей мерой наказания, а потом заменили на статью 54-1а. На то время 25 лет уже не давали, самое большее давали 15 лет. А у нас не было каких-то таких действий, которые выходили бы за идейно-агитационные рамки, то они вот дали нам по 10 лет.
В.О.: Итак, кого судили и на сколько лет осудили?
Б.Т.: Да, Германюк Богдан Васильевич, Струтынский Иван... Это, что я называю, — по 10 лет. Меня, Тымкива Богдана Ивановича, Площака Мирона Фёдоровича. Нас пять человек получили по 10 лет. Ещё Ткачук Ярема 10 лет получил. Двое получили по 7 лет — это Юрчик Николай и Коневич Иван. И два года получил Площак Василий. По делу нас судили восемь человек.
После этого я был отправлен в Мордовский концлагерь № 7.
В.О.: Как там посёлок называется?
Б.Т.: Вот я не помню. Там станция Потьма, а посёлки я уже, может, и забыл. В седьмом лагере я пробыл почти три года. Ну, конечно, всё время КГБ ставило целью, чтобы сотрудничать с ним. Потом я был отправлен в 11-й концлагерь. Я годы не помню. Одним словом, я был так: был в 11-м концлагере, из 11-го был направлен в третий концлагерь, а из третьего концлагеря, помню, когда сняли Хрущёва... Я в третьем концлагере был, когда по радио услышал, что сняли Хрущёва. 1964 год.
В.О.: Это Барашево?
Б.Т.: Барашево, Барашево. Там был вроде как больничный пункт всех концлагерей. Была там и рабочая зона. Делали мы тару. Резали дерево на таких станках циркулярных. После третьего концлагеря — мне ещё осталось два года до конца срока — я был отправлен в лагерь строгого режима № 17.
В.О.: Это уже Озёрный.
Б.Т.: Это уже Озёрный. Да. Этот лагерь строгого режима находился среди леса. Очень маленькая зона, было два барака. Там нас было где-то до двухсот пятидесяти человек.
В.О.: Это в малой зоне вы были?
Б.Т.: В малой зоне, да.
В.О.: Я в ней впоследствии тоже был. Вы знаете, как название этого Озёрного на мордовском языке? — Умор.
Б.Т.: Умор! Режим был очень строгий. Шили мы там спецовочные рукавицы. Начальство было очень придирчивое, требовало нормы и т.д.
Проходили дни. В дни неволи в концлагерях я встречался с выдающимися людьми. Например, в очень хороших отношениях я был с юристом Горбовым, который был адвокатом на процессе группы Бандеры в Варшаве.
В.О.: Как имя Горбового? А то все говорят: «Доктор, доктор» — а имени никто не называет.
Б.Т.: Я уже забыл. Всё позабывалось. (Горбовой Владимир. — В.О.). Также долгое время я был в очень хороших отношениях с Сорокой Михаилом Михайловичем. Человек, который ещё в 1940 году попал в советский концлагерь. Это был высокообразованный человек, он окончил Пражский университет. Он был одним из проводников ОУН. Очень высококультурный, моральный и идейный человек был.
Был я с Павлом Василыком, который сейчас является епископом в Коломые. Очень хорошо дружили мы с ним.
Дружил я и почти всё время общался с сыном Романа Шухевича, командира УПА, с Юрием. Он сейчас во Львове.
И много других, которых я сейчас не могу себе припомнить. Например, в седьмом концлагере сидели, насколько я знаю, более 2000 человек. И среди тех двух тысяч человек где-то около 60 % это были украинцы. Надо сказать, что почти во всех концлагерях — это бросалось в глаза при общении — основная масса были украинцы, она превышала все другие национальности.
В то время, в 1959-1960 годах, я познакомился в седьмом концлагере с Левком Лукьяненко, с которым я был в очень близких отношениях. Мы с ним были больше, чем полтора года. Работали на одном объекте.
В лагерной жизни за те десять лет были всякие инциденты, протесты молодёжи, которая объявляла голодовку из-за грубого поведения надзирателей, против тяжёлых условий труда, самих условий содержания. За это их наказывали карцерами. Ещё я хотел бы сказать, что за период с 1959 по 1961 год в седьмой концлагерь прибыла группа молодёжи из восточных областей. Они были из Киева, Днепропетровска и из Харькова. Фамилий сейчас не помню, но это были очень хорошие молодые ребята, которые горели любовью к Украине. Но они не были на должном уровне национального сознания. Они были осуждены на разные сроки, от трёх до пяти лет. В процессе общения с нашей молодёжью они стали сознательными националистами. Я верю, что когда шли процессы возрождения Украины, то они принимали активное участие в событиях. Потому что, насколько я знаю, они из концлагерей вышли сознательными украинцами, идейными патриотами. Я лично с ними много общался.
В.О.: В 1965 году были арестованы братья Горыни, Мороз... Вы ещё застали их там?
Б.Т.: С Горынем я был в 11-м концлагере. Часто встречались, вечеринки устраивали. Горыни Михаил, Богдан, Шухевич Юрий и мои подельники — мы часто вечером встречались и всякие вопросы обсуждали, интересно общались.
В.О.: До их прихода информации из лагерей выходило очень мало. А вот с этого набора 1965 года начался выход информации. Как это было воспринято старшим поколением?
Б.Т.: Когда в седьмом концлагере я познакомился с Левком Лукьяненко, такая идея появилась. Я с Левком Лукьяненко общался, он очень интересовался национально-освободительным движением в западном регионе под руководством ОУН-УПА. Мы ставили вопрос, как бы проинформировать мировую общественность о тех событиях в Украине и в лагерях, потому что советская власть всё время говорила, что нет никакого национального вопроса. Он мне сказал, что есть такая идея и что это скоро будет налажено.
Когда меня перевезли в одиннадцатый концлагерь, ко мне подошёл Горынь...
В.О.: Михаил или Богдан?
Б.Т.: Я точно не помню. Подошёл Горынь и спросил, чтобы я дал о своей организации все данные. Он мне сказал, что всё это будет вынесено за пределы концлагеря и за пределы Советского Союза. Я дал короткую характеристику. Он там ещё и к другим подходил, и другие ребята подходили. Через некоторое время мы уже узнали — потому что к нам приезжали на свидания родственники и говорили, что радио «Свобода» и «Свободная Европа» имеют данные о тех, кто находится в концлагере, за что они осуждены, об условиях жизни и т.д. Это дело было сделано той группой, которая влилась в 1962-1965 годах.
В.О.: Я понимаю, что вам было всё-таки приятно услышать, что о вас говорят. Но были ли за это какие-то репрессии против вас?
Б.Т.: Нет, не было репрессий. Но было такое принципиальное отношение, следили, кто с кем ходит, кто с кем общается, и после этого делать этапы, чтобы разрывать те сообщества. КГБ руководствовался таким принципом. После опубликования всего этого на Западе начались этапы. Если знали, что кто-то с кем-то дружит, то разделяли, отправляли в разные концлагеря.
4 декабря 1969 года я был освобождён из 17-го концлагеря строгого режима. Приехал домой, в своё родное село Сивку-Войниловскую. Возле меня старенькая мама, ей было шестьдесят девять лет. Мама — Тымкив Параска Семёновна. Крестьянка была, полуграмотная. Но она мне привила любовь к Украине. Хоть она была простой крестьянкой, но она видела всю ту несправедливость — и польскую, и немецкую. Да и я помню это всё. Особенно эту московско-большевистскую, потому что всё это на наших глазах делалось. Видели мы все эти репрессии. Мама говорила: «Почему наша Украина такая несчастная, почему так народ бедствует?» Эти слова я часто от неё слышал, она почти в молитве это говорила. И всё это в мою душу тоже запало. Она была простая украинская крестьянка, которая любила свой народ, свою Родину и всю жизнь работала, как говорят, на этой ниве.
В.О.: Годы её жизни, пожалуйста?
Б.Т.: Мать родилась в 1901 году в селе Перловцы Галичского района. В 1934 году вышла за моего отца. У моего отца уже было до этого две жены. Они умерли, мама за вдовца вышла. Я у неё был единственный сын. Отец мой умер в 1956 году, я как раз в армии служил. Отец родился в 1887 году, Тымкив Иван Фёдорович. Корень его в селе Сивка-Войниловская, а мать моя родом из Галичского района.
В.О.: А мама ещё жива, может?
Б.Т.: Нет. Мать моя умерла в 1987 году. Прожила почти восемьдесят семь лет.
Я в 1969 году вернулся домой. Условия были очень тяжёлые. Мать была бесправным человеком, к кому она только не обращалась — никто ей не помогал, вся местная власть относилась к ней с пренебрежением, говорили, что у тебя сын-националист. Председатель колхоза никогда ни подводы не давал, ничего. Мать очень тяжело бедствовала. Когда я вернулся, то не мог очень долго устроиться на работу. Все не принимали. У меня была специальность инженера и специальность механика, и специальность тракториста, и специальность электросварщика, а не мог найти работу. Только я подавал документы в отдел кадров, мне говорили, что пока не надо. Так что я почти три месяца, а то и больше не мог оформиться на работу. Только благодаря знакомству, своему односельчанину я устроился электросварщиком на Бурштынский домостроительный комбинат.
А когда в моём селе, начиная с 1970 года, хотели построить памятник жертвам бандеровцев и Великой Отечественной войны, то меня вызвали в КГБ и хотели, чтобы я выступил. Я категорически отказался, сказал, что я к этому не имею никакого отношения. Сразу после той беседы с КГБ, где-то через неделю, меня уволили по сокращению штатов. Я стал безработным. И тоже благодаря знакомству я устроился на работу на Ивано-Франковский арматурный завод. Правда, я уже в 1973 году женился. Жена моя работала учительницей. И ещё работает в Ивано-Франковске.
В.О.: А как имя жены?
Б.Т.: Жена по девичьей фамилии — Нагорняк Мария Михайловна. Отец её был очень сознательный старый интеллигент, украинец. Часто в беседе со мной он симпатизировал — не только симпатизировал мне, а и рассказывал о своей культурной деятельности в Прикарпатье. Потому что он родился в селе Терновицы.
В 1978 году я устроился на работу в Арматурный завод слесарем-автосварщиком. Работал я там почти 13 лет, с переменами профессий — механиком работал, мастером работал, бригадиром. Хочу сказать, что атмосфера на Арматурном заводе была хорошая, ко мне все относились с симпатией, начиная от мастеров и начальников цехов, даже секретаря парторганизации. Они относились ко мне с какой-то симпатией. Они знали о моём деле, потому что было много тех — я знал, — что завербованы, которые должны были за мной следить.
Когда с 1989 года началось пробуждение украинского духа, я один из первых на заводе начал создавать Общество украинского языка. И с этого начали. Потом был создан Рух. Мы действовали со своими друзьями на заводе, с которыми сходились мировоззрениями. Был такой Озаркив Олег, который тоже был осуждён. Мы с ним много работали, чтобы создать то Общество. Потом мы создали Рух. Потом, начиная с 1990 года, уже набралась такая волна, что даже и директор завода, и другие вынуждены были идти нам на уступки. Потому что такая масса шла на нашу сторону, эта идея набрала такого размаха, что они вынуждены были считаться. Мы часто в обеденный перерыв делали на площадке объявления, сходились рабочие. Я выступал, другие выступали, разъясняли вопросы, которые на сегодняшний день стоят перед Украиной, что надо дальше делать.
В Ивано-Франковске была одна из сильнейших организаций Руха. Она принимала очень активное участие во всех событиях в области. Мы разъезжали по сёлам во время выборов, развозили прокламации, устав, программу Руха. Большую роль мы сыграли, когда все объединились при организации цепи «Львов — Киев».
Началось возрождение Украины. Я лично (это для меня было таким счастьем, таким духовным возбуждением!) принимал активное участие во всех тех событиях.
Когда выдвигался Левко Лукьяненко кандидатом в Верховную Раду, я был у него доверенным лицом, разъезжал с ним.
В.О.: В Железнодорожном округе, кажется?
Б.Т.: Да, да. Он выдвигался в Железнодорожном округе. Разъезжал по заводам, выступал, представлял его, которого я лично знаю. И он имел большой успех.
Всё время, когда я работал на заводе, моя работа была связана с вредными условиями труда. А те годы, в которые я работал до ареста, не были зачислены в стаж. И мне пришлось ещё работать до 60 лет, чтобы выйти на пенсию. Но уже в 1991 году начальство арматурного завода само пересмотрело дело, и я почти на три года раньше ушёл. Но это по вредной сетке, так, как положено по закону.
В.О.: С какого года вы на пенсии?
Б.Т.: С 1991 года. После выхода на пенсию мне предлагали работать дальше и просили меня работать. Но так как я большую работу вёл в своём селе, в Сивке-Войниловской, то мне общественность села предложила работать председателем исполкома. Село было очень запущенное, церковь была сожжена в 1962 году, почти не было никакого подъёма: ни культурного, ни духовного. Есть средняя школа. Я создал Рух в селе Сивка-Войниловская. Его возглавил учитель нашей школы. Я дал согласие гражданам своего села, что буду работать председателем исполкома. И в декабре 1991 года я был избран председателем исполкома Сивко-Войниловского сельского Совета.
Работал я там почти пять лет. Я старался поднять сознание, культуру, всё, что было в моих силах, насколько позволяли и средства, и возможности. Была построена новая кирпичная церковь, в 1993 году она была освящена. Освятил её епископ, который со мной был в концлагере, Павел Василык. Он был приглашён с другими священниками. Была насыпана большая могила у школы, на той могиле поставлена стела с именами всех, кто погиб за волю Украины, есть фотографии тех ребят. Это, в основном, наши односельчане, молодые ребята, которые принимали участие в УПА, и из близких сёл, которые были в тех сотнях, что действовали на наших территориях. Был организован у нас хор, который в Калушском районе занимал одно из ведущих мест.
Я ещё хотел бы сказать, что интеллигенция нашего села, молодёжь ездила в Донбасс. Мы оказывали туда материальную помощь, везли туда. Нас очень хорошо встречали. Это был вклад в возрождение нашей духовности, украинской идеи независимости.
Ещё хотел бы отметить, что когда я работал председателем исполкома, среди руководителей района тоже были сознательные люди, которые поддерживали наши идеи, предложения. Лично я часто такое предлагал и вносил. И они тоже были инициаторами всяких таких мероприятий — и культурных, и праздников, что связаны с национальным возрождением. Особенно, я помню, когда было открытие памятника Бандере в его родном селе Угринове, то была собрана большая делегация со всего района. И не только всего района, а всего региона. Было много представителей с Ровенщины, Львовщины, Тернопольщины и даже из восточных областей. В этом открытии памятника Бандере принимал участие хор нашего села.
В 1997 году я вышел на пенсию. Подал заявление, покинул пост председателя исполкома. Имею двоих детей.
В.О.: Назовите их поимённо и когда они родились.
Б.Т.: Сын Юрий родился в 1975 году. Окончил техникум электронных приборов. После окончания техникума был призван в армию. К счастью, он служил уже Украинскому государству, два года. Служил в ракетных войсках.
Имею дочь — Тымкив Ольга Богдановна. Окончила школу с золотой медалью и сейчас учится в Варшавском университете на факультете международных отношений. 1978 года рождения.
Жена моя — учительница. Работает по сей день в 21-й школе города Ивано-Франковска.
В.О.: Назовите, пожалуйста, свой нынешний адрес с индексом и телефон.
Б.Т.: Телефона у меня нет. А адрес мой: Ивано-Франковск, улица Полотнюков, 5. Индекс не помню.
В.О.: Жильё собственное?
Б.Т.: Жильё собственное, родительское. Нас там фактически четыре семьи живёт в том жилье.
Сейчас я занимаюсь сельским хозяйством. Больше в селе бываю. Держу огород, работаю возле огорода, частично содержу семью. Выращиваю свои продукты. Такова моя жизнь сейчас.
В.О.: А были ли какие-либо публикации о вас или ваши — такого автобиографического характера?
Б.Т.: Нет, не было. Такого я не знаю. Была у меня такая информация, что якобы за границей что-то вышло о нашей организации и о каждом в частности, потому что мы давали такую справку ещё в концлагере № 11 о себе, такую коротенькую автобиографическую справку. Говорили, что где-то было опубликовано на Западе. А здесь мы не видели, вроде не было такого. Может, где и есть — не знаю. Может, мои друзья знают.
В.О.: Некоторых из ваших подельников уже и нет. Вот Струтынского Ивана уже нет.
Б.Т.: Вот я хотел бы дать справки о своих подельниках.
Струтынский Иван Васильевич. Я уже говорил, что мы познакомились с ним в посёлке Брошнев-Осада, когда я работал там на ДОКе № 17. Это был молодой человек, который учился в ремесленном училище и окончил вечернюю школу. Он 1938 года, сам из села Подмихайля Калушского района. Это был очень талантливый юноша. Он имел дар Божий, к музыке особенно. Он играл почти на всех музыкальных инструментах, самостоятельно, без музыкального образования, руководил хором. Даже писал музыку. Это был очень талантливый, интеллектуально развитый человек. У него был рак желудка и он умер в 1985 году. Работал в Калуше токарем на «Хлорвиниле».
В.О.: Кто-то у него из семьи остался?
Б.Т.: Братьев не имел. Из родственников была у него сестра. Сейчас я не знаю, жива ли она. Была единственная сестра. Он в село приезжал, но не был очень связан с селом.
Ещё хотел бы сказать о Юрчике Николае Степановиче. Это человек, семья которого пострадала ещё в 40-50-х годах, потому что его брат принимал активное участие в ОУН-УПА. Его семья была вывезена в Сибирь и, когда он в 1955 году вернулся в своё село Брошнев, то стал членом нашей организации. Работал экспедитором на ДОКе № 9 посёлка Брошнев-Осада. Он теперь очень болеет, у него рак горла. Он живёт сейчас в посёлке Выгода. Это Долинский район.
Ну, а обо всех остальных что я могу сказать? Ткачук Ярема Степанович был активным организатором нашей партии. Человек, преданный своей идее, своему делу. Живёт сейчас в Мостисском районе. Село не знаю, какое там. Очень деятельный, энергичный человек. И в концлагере мы с ним были. На седьмом и на одиннадцатом. Дальше мы уже были разделены.
Также Германюк Богдан, который шёл по делу номером один, как организатор. Очень активный, преданный и ответственный человек. Когда ему какое-то дело было поручено, то он старался всё сделать, что я порой даже удивлялся, как в таких условиях в то время можно было и поехать, и достать. Я очень высоко оцениваю этого своего друга.
Ещё хочу сказать о Площаке Мироне Фёдоровиче. Это два брата, Василий Площак — его родной брат, он шёл в одном с нами деле. Площак Мирон Фёдорович — это очень большой любитель футбола был. Он был талантливый футболист здесь, на Коломыйщине. Если бы его не постигла такая судьба, то, возможно, его ждало бы большое будущее в футболе. Очень преданный человек идее и делу. Ответственно относился к поручениям, которые ему давала организация.
Его брат — Площак Василий Фёдорович, учитель, был осуждён на два года по нашему делу. Талантливый человек, учитель музыки и пения в школе, и учитель украинского языка на то время. Имеет поэтический, музыкальный дар. Создаёт песни, стихи пишет, даже создаёт литературные композиции. Очень талантливый человек, он и по сегодняшний день активно работает в своём селе Пядыки.
В.О.: Пан Богдан, а вот мне пан Германюк рассказывал, что вы все очень выгораживали пана Площака Василия во время следствия и суда. Все доказывали, что он, мол, ни при чём и не виноват. Почему вы такую тактику выбрали?
Б.Т.: Мы хотели этого человека выручить. Я так лично не знал Площака. Раз приехал сюда по приглашению его брата и Германюка Богдана. Они меня познакомили с ним. Они невольно познакомили нас. Они старались, чтобы не очень один о другом всё знать, ведь была какая-то конспирация.
Поскольку нам зачитали обвинения в причастности каждого к организации, то мы во время суда на скамье договорились, что надо его как-то выручить, чтобы он не был осуждён. Мы все старались говорить, что он просто случайный человек, который только знал об этом Уставе и об этой Программе, он знал об организации, но никакого участия в ней не принимал. Мы хотели, чтобы он был судом оправдан и освобождён. Очевидно, хотели, чтобы хоть один человек из нашей среды был на свободе, чтобы дальше распространялась информация. Такова была цель.
В.О.: А как это вам удалось договориться? Во время суда или ещё до того?
Б.Т.: Во время суда. Когда прокурор и судья выдвигали конкретные обвинения каждому, то наш адвокат старался и каждый из нас семерых старался так сделать, чтобы он был освобождён из-под суда.
В.О.: О ком-то вы сказали, что он сейчас неизвестно, где. Так кто это именно, что освободился и уехал неизвестно куда? О ком это речь? Кажется, о Коневиче Иване?
Б.Т.: Ага, о Коневиче Иване. Это наш подельник, который был осуждён на семь лет. Тоже житель села Брошнева. Работал в системе Потребкооперации в селе Брошневе. Семья его тоже была репрессирована, вывезена в Сибирь, потому что из его семьи тоже принимали активное участие в освободительном движении, которое было на наших западных территориях. Был он одним из участников, может, не очень активным, но был участником нашей организации и знал обо всём этом. Выполнял определённую работу. Он получил семь лет, может, за то, что его семья уже имела такой антисоветский отпечаток. Мне неизвестно, где он сейчас находится. Когда-то его семья жила в Казахстане, и было, что он после освобождения не мог найти работу, не мог прописаться, и вроде где-то уехал. Так что я сейчас о нём ничего не знаю и о его местонахождении. Здесь нет фотографии Коневича. (Игорь Мардарович. Голос памяти // Вестник Коломыи. — Ч. 63 (457), 1994. — 10 ноября. — В.О.).
В.О.: Кажется, обо всех сказали. А приговор, к сожалению, не сохранился, да?
Б.Т.: Приговор не сохранился. Приговор звучал так, что группа (такие-то, такие-то, нас перечислили) пять человек получили по 10 лет. Нас всех было по одной статье осуждено — 54-1а и 11, это антисоветская деятельность и организация. Все мы получили по 10 лет. Коневич и Юрчик Николай Степанович получили по 7 лет. А Площак Василий Фёдорович получил 2 года. Ему инкриминировалось обвинение, что он знал, а не донёс органам КГБ. Это какой-то 10-й пункт.
В.О.: А было проведено свидетелями, наверное, довольно-таки много. И, наверное, не случайно те люди прошли свидетелями. Наверное, они тоже были к чему-то причастны?
Б.Т.: Сейчас я себе припомню. Свидетелями пришли даже те, которые были участниками нашей организации. Таким был Миславский Мирон, который был когда-то судим и был активным участником нашей организации, а может и был подослан органами КГБ. Потому что после этого о нём почти никто не вспоминал. И КГБ старался не упоминать его фамилию. Но я лично его знаю, что он принимал активное участие, я лично с ним встречался. Он же был раньше судим, и мы, молодые люди, ему доверяли, верили ему. Но из всех последствий того судебного процесса следует, что он был завербован органами КГБ.
И ещё был такой, работал инженером на Выгодском лесокомбинате — Степовой (вот не помню его имя). Он работал инженером, учился заочно во Львовском лесотехническом институте. Мне лично приходилось с ним встречаться, но он тоже по делу не шёл, и тоже КГБ старался его не упоминать. Насколько мы поняли, он тоже пошёл на сотрудничество с КГБ. Он тоже способствовал всему этому. Они шли свидетелями, но не свидетелями очными, а при составлении протоколов допросов.
В.О.: А на суд их не вызывали?
Б.Т.: А на суд их не вызывали.
В.О.: А, так это умышленно.
Б.Т.: Да. Мы это поняли. Это были завербованные люди.
В.О.: Но ведь были и такие люди, на которых просто было мало материала, и поэтому их пропустили свидетелями, да?
Б.Т.: Свидетелей в зале почти не было. Почти не было.
В.О.: Хорошо, вы всё рассказали, тогда закончим разговор. Я вас искренне благодарю.
Б.Т.: И я благодарю. Но если бы я был подготовлен к разговору, то кое-что бы выписал.
Я бы ещё хотел вспомнить из лагерной жизни человека с Сумщины — Сергиенко Сергея Давыдовича. По какому делу он был осуждён, он мне не хотел сообщить, но я знаю, что он был офицером Советской Армии. Моё общение с ним в концлагере № 7 длилось почти три года. Я дальше с ним общался, будучи уже на свободе. Это высоко сознательный национально человек, который стоит на государственнических позициях, может, выше, чем я это понимаю. Проживает он сейчас в Сумской области, Липово-Долинский район, село Липовая Долина, улица Комсомольская, 17, Сергиенко Сергей Давыдович.
В.О.: Спасибо. Это был рассказ пана Богдана Тымкива. Записано 19 марта 2000 года в Коломые. Записал Василий Овсиенко.
На снимке В.Овсиенко: Богдан Тымкив. 19.03.2000 г.