Интервью с Оксаной ГУМЕННОЙ
Василий Овсиенко: 26 июня 2008 года, Львов. Сейчас мы запишем разговор с лучшей во Львове молодицей Оксаной.
Оксана Гуменная: Оксана Гуменная, жена Зоряна Попадюка, рождённая в 1953 году, 9 мая, село Максимовичи Самборского района Львовской области. Когда Зорян пришёл из тюрьмы, он мучился, что же ему делать. Чорновил занимался своим журналом, каждый имел какое-то своё дело. Перед этим был съезд писателей, на котором был проведён анализ количества школ, где обучение велось на украинском языке, и результат был очень неутешительный. Те данные были опубликованы в газете… Как та газета называлась? «Літературна газета»?
В.Овсиенко: «Літературна Україна»?
Зорян Попадюк: Это были результаты пленума Союза писателей Украины, где речь шла о государственности украинского языка, так?
О.Гуменная: Да. Приняв во внимание данные о количестве украинских школ, Зорян решил организовать сбор подписей за придание украинскому языку государственного статуса. Мы сделали такие анкеты, в эти анкеты были внесены максимально все данные, которые нужны были для того, чтобы их не признали фиктивными. Потому что тогда вышло какое-то постановление, где чётко было указано, что должны быть паспортные данные, где человек работает, где живёт. Всё это было внесено в анкету, и с этого начался сбор подписей за украинский язык.
З.Попадюк: С текстом той анкеты или подписного листа мы пошли к Михаилу Горыню, он одобрил тот текст, и тогда мы начали собирать подписи.
О.Гуменная: Этого я не помнила.
З.Попадюк: Но ты присутствовала тогда у Михаила.
О.Гуменная: Сбор подписей начался с Мебельного комбината, поскольку я там работала. Зорян хотел сам начинать, но я ему сказала, что, возможно, не надо пугать людей, поскольку к нему отношение было неоднозначное. Должна сказать, что на Мебельном комбинате всё это шло очень спокойно и мирно. Было полное понимание, люди один за другим подписывались. Это было в 1988 году весной. Я ходила к инженерно-техническим работникам, всё было тихо, спокойно. Ждала, что может быть какой-то шум, может, будут меня вызывать, пугать. Потом пошла в цех, в бригаду, там сделала собрание в обеденный перерыв. Помню только один случай, когда какой-то русскоязычный мужчина возмутился, но я его успокоила, что никто не имеет ничего против русского языка, речь идёт лишь о том, что украинский язык в очень плохом состоянии. Это продолжалось какой-то период… Ну, недели две-три примерно. Наступили выборы…
З.Попадюк: Это были выборы в Верховный Совет?
О.Гуменная: Нет, это был 1988 год, в областной совет, какие-то дополнительные, помнишь? Мы не пошли на те выборы.
З.Попадюк: Нет, то выбирали в Верховный Совет первого секретаря обкома партии.
О.Гуменная: Одним словом, мы не пошли на эти выборы. Не пошли голосовать в знак протеста. Мы хотели пойти на встречу с тем кандидатом, но нас не пустили в Дом культуры. Когда стало известно, что мы не пошли на выборы, к нам в день выборов приехала целая делегация, которая уговаривала нас. Конечно, донесли на Мебельный комбинат. На следующий день вызвали меня, а после того начали вызывать практически всех инженерно-технических работников, и у каждого одного выспрашивали, подписывался ли ты там, не подписывался ли, пугали, что все данные есть в КГБ. Но мы забыли сказать, что те подписи, которые мы собрали, мы фотографировали.
З.Попадюк: Мы собирали подписи не только здесь.
О.Гуменная: Нет, сначала на Мебельном комбинате.
З.Попадюк: Потом у Дома культуры в Самборе. Приехал Олег Пелехатый, и мы у Дома культуры, там, где теперь памятник Лесю Курбасу — там стоял большой такой то ли ясень, то ли клён — клён, скорее всего — и мы там развернули агитацию за государственный статус украинского языка.
О.Гуменная: В это время во Львове уже действовало Общество Льва, и из того Общества Льва мы пригласили человека, который бы открыто собирал подписи у Дома культуры. Но эти подписи собирались уже после того, как прошёл шум на Мебельном комбинате, как вызвал меня директор комбината. Там мне «читали мораль». Я, правда, была готова, потому что знала чуть ли не наизусть, какая ситуация со школами и с украинским языком, дала отпор очень серьёзный. Правда, партийный секретарь стоял так немножко в стороне, а Сидор — директор Мебельного комбината, — видно, ему сказали, чтобы он принял все меры, чтобы пугал. Словом, Сидор мне сказал, что я свинья, нашедшая своё болото. А болото это был Попадюк. Нашёлся один человек, который побежал в горком партии и сказал им — если только в горком партии, — что вот такое-то и такое-то делается. Но он вернулся ни с чем, и практически та ситуация осталась нетронутой. Вот после этого из Львова из Общества Льва приехали люди, тоже собирали подписи. Анкеты мы разослали по всей Украине, чьи адреса знали.
Была одна ситуация. На Мебельном комбинате начали выяснять, что же это за инициативный комитет, поскольку в той анкете было написано «инициативный комитет». Они непременно хотели знать, кто же это такой — инициативный комитет. Мне пришлось выдумывать, что там всякие солидные и высокопоставленные люди. «И кто же такие? И кто же такие?» Но кто там такой мог быть, если нас всего-навсего было двое? Ну, пришлось искать кого-то, кто был бы в инициативном комитете. Зорян решил поручить это дело Тарасу... Как его фамилия?
З. Попадюк: Максимьяк.
О. Гуменна: Максимьяку. Тарас Максимьяк обратился к писателям во Львове. К кому он обращался — к Иванычуку?
З. Попадюк: К Роману Иванычуку.
О. Гуменна: К Иванычуку, да. Он отказался. Это продлилось примерно месяц. Подписи и дальше собирались по всей Украине. Мы поехали в Киев. В Киеве мы зашли к Оле Гейко.
З. Попадюк: У нас было уже несколько сотен подписей.
О. Гуменна: Да. Мы пришли к Оле Гейко, вместе с ней пошли искать кого-нибудь из писателей в Союзе писателей Украины. Нам не удалось никого встретить.
З. Попадюк: Мы искали такого человека, который бы своим известным именем прикрыл это дело — сбор подписей. А этот сбор подписей фактически был инициирован пленумом Союза писателей Украины в июле — кажется, в июле, — 1986 года, где речь шла о придании украинскому языку статуса государственного. Этого писатели требовали от государства. Ну, и мы как бы во исполнение этого требования пленума начали акцию по сбору подписей за государственный статус украинского языка.
О. Гуменна: Кого из писателей мы встретили?
З. Попадюк: Сначала Иванычук, потом Драч был…
О. Гуменна: Кто-то, кто согласился, — из журнала «Всесвит»...
З. Попадюк: Ни один из тех, кого я сейчас назвал, не участвовал в сборе подписей, все держались как-то в стороне. Подписался только редактор «Всесвита»... Такой хороший украинский культуролог…
О. Гуменна: Я, кстати, была уже на седьмом месяце беременности. И, наверное, эта беременность способствовала тому, что люди подписывались.
С Олей Гейко мы искали писателей. В том здании, где находится Союз писателей, никого не оказалось, но нам сказали, что Иван Драч проводит заседание «Зелёного мира». Кажется, была такая организация. Нам сказали, в каком здании, — может, Зорян помнит адрес. Мы пришли туда, как раз был перерыв. Зорян во время перерыва подошёл к Ивану Драчу, рассказал ему, что мы привезли подписи. Их на тот момент было не очень много, может, несколько сотен. Я стояла с Олей в коридоре. И Оля беременная, и я беременная. А Иван Драч сказал: «Вы привезите нам несколько миллионов, а то всё валится на Союз писателей, и мы всегда виноваты…» Одним словом, Зорян вернулся ни с чем. Я была ужасно расстроена. Когда закончился перерыв и началось собрание, мне хотелось рвануть на трибуну и всем, кто там сидел, сказать, что вот, смотрите, я, беременная, собирала подписи, люди доверились, люди подписались, а вы не хотите даже присоединиться. Но Зорян меня удержал, и мы ушли.
Мы пришли в дом к Оле Гейко прямо перед дорогой, перед отъездом во Львов. У меня отошли воды, я попала в роддом, и через два дня у меня родился мой Любчик, что символично… Пусть дальше Зорян расскажет… (Любомир Попадюк родился 10 апреля 1988 года. — В.О.).
Я была ужасно подавлена тем, что Драч отказался и что мы не нашли таких известных людей, которые бы присоединились к этим подписям. Потому что на Мебельном комбинате устроили ужасно неприятный террор. Вызывали по одному человеку, те люди потом, больше женщины, чем мужчины, приходили и спрашивали, действительно ли в СБУ знают...
В. Овсиенко: Тогда ещё КГБ было.
О. Гуменна: Правильно, КГБ. Действительно ли им известны эти подписи, кто подписывал, когда подписывал? Кстати, наш председатель Руха Степан Шагало, потом уже великий патриот, демократ, честнейший из честнейших, расписался чуть ли не на четверть страницы, потому что боялся, чтобы кто-то после него не увидел, что он там подписался. Был такой Иосиф Кроншко, так же известный в Самборе как великий патриот и судья всем патриотам. Он сказал мне, что не может подписаться из-за того, что должен будет куда-то там донести. Он тогда был начальником отдела экономики. Я туда вообще не ходила и тех девушек не трогала. Но было приятно, что люди всё-таки подписывались.
Я вот по сей день думаю, почему никто не донёс? Может, действительно, сыграло роль то, что я была беременна, и им просто стыдно было, что я, беременная, хожу, собираю эти подписи и рискую. Мне председатель профкома, такая Левко Ярослава, сказала: «Ты же думай о ребёнке». Я говорю: «Я, собственно, о ребёнке и думаю. Я думаю о его будущем и хочу, чтобы ребёнок на своём языке разговаривал и жил в своём государстве». Словом, были всякие нюансы. Но в Киеве я очень переживала. И Оля Гейко была перепугана, потому что она тоже беременна, а со мной такое случилось, так что она боялась, чтобы с ней не вышло так, как со мной.
А с Иваном Драчом я бы хотела встретиться, и, может, я когда-нибудь с ним встречусь и напомню ему… Не для того, чтобы ему сказать, что ты такой-сякой, а просто сказать ему, что он крёстный папа Любчика. Потому что если бы не та ситуация, то, может быть, Любчик в Киеве не родился бы. Ну, практически всё.
В. Овсиенко: Спасибо. Зорян Попадюк.
З. Попадюк: Да я только дополню. Действительно, мы не могли никого найти и, в конце концов, Николай Рябчук, — мне так кажется, что он в то время был или редактором, или заместителем редактора «Всесвита», — он-то, собственно, и сказал: «Хорошо, раз никто не захотел с вами разговаривать, а дело такое, что нужно поддерживать, то я подпишу».
В. Овсиенко: Что, он подписался?
З. Попадюк: Он подпишется, он готов возглавить инициативную группу, как человек, которого никто уже не тронет. Но время шло намного быстрее, чем думалось. Когда я вернулся во Львов, то в Шевченковском Гаю я, Максимьяк и ещё кто-то был с нами, может, даже тот самый Олег Пелехатый — мы собирали подписи дальше. Это был какой-то праздник в Шевченковском Гаю, людей было очень много, и мы собирали эти подписи тысячами. И когда я во второй раз приехал в Киев, привёз те подписи...
О. Гуменна: Через месяц.
З. Попадюк: Где-то так, ненамного больше, чем через месяц, — то тогда у меня отрывали из рук эти подписи в Союзе писателей, уже перестали бояться, страх у них прошёл. Но на тот момент уже и не нужен был кто-то такой, кто бы возглавлял этот процесс, он пошёл уже себе сам.
О. Гуменна: Эта анкета потом поступала в Союз писателей со всех концов Украины.
З. Попадюк: Да, да, да, оно уже пошло и пошло. И на этом я ставлю точку.
В. Овсиенко: Хорошо, спасибо.
З. Попадюк: Я говорю, что фактически Оксана оказалась первой, кто всерьёз начал собирать подписи за придание украинскому языку статуса государственного в Украине. Я написал тот текст. Мы готовились собирать подписи в Самборе, во Львове, по Западной Украине и дальше, а Оксана, работая на Мебельном комбинате в Самборе, оказалась практически первой, кто собрал около двух сотен подписей.
В. Овсиенко: А кем она там работала?
З. Попадюк: Она работала инженером. Она по специальности инженер-технолог деревообработки. Такая вот история.
На снимке В. Овсиенко 30 января 2000 года: сын Любомир, Оксана Гуменная, Зорян Попадюк, их дочь Ирина.
