Разговор с Николаем РУДЕНКО, Главой Украинской Общественной Группы содействия выполнению Хельсинкских соглашений
(1 ноября 1996 года)
По изданиям: Украинская Хельсинкская Группа. К 20-летию создания. Документы. История. Биографии. // Газета «Самостоятельная Украина», номер 25-28 (212-215), октябрь 1996. Спецвыпуск. Издание Украинской Республиканской партии. Киев, 1996. С. 29–32;
Украинская Общественная Группа содействия выполнению Хельсинкских соглашений: Документы и материалы. В 4 томах. Харьковская правозащитная группа. Харьков: Фолио, 2001. Составитель Е.Ю. Захаров. – Т. 1. – С. 43–49.
В. Овсиенко. Господин Руденко, 9 ноября 1976 года в Киеве возникла первая действительно общественная организация, роль которой в истории Украины ещё, к сожалению, не стала достоянием массового общественного сознания. Наша задача — донести людям правду о Хельсинкском движении в Украине, а кто же её лучше знает, как не Вы, организатор и первый глава Группы... Покойный Юрий Литвин, царство ему небесное, как-то сравнивал УХГ с Кирилло-Мефодиевским братством и отмечал, что Братство было полностью искоренено, уничтожено царским правительством и деятельность его не дала непосредственных результатов для Украины. Это был мощный порыв нации к свободе, но Украина не скоро освободилась... А Украинская Хельсинкская Группа получила своё организационное продолжение в Украинском Хельсинкском Союзе (1987–1990), затем в Украинской Республиканской партии, в других национально-демократических организациях. А самое главное — мы имеем независимое украинское государство, где важнейшие права человека — свобода слова, печати, распространения информации независимо от государственных границ, свобода собраний, создания объединений граждан, свобода совести, передвижения — так или иначе обеспечены, хотя многие недовольны положением дел с правами человека в Украине. Но теперь речь о других правах, скорее всего экономических. Расскажите, пожалуйста, каковы были политические, исторические, философские, морально-этические основы появления Хельсинкского движения в Украине.
М. Руденко. Эта дата — 20-летие Украинской Хельсинкской группы — вызывает у меня особые чувства. Это возраст взрослого человека... Но если оставить сантименты, новизна этого явления состояла в том, что тогда украинские патриоты-интеллигенты впервые заговорили не подпольно, а открыто, в полный голос, вопреки официальной идеологии, угрозам, не боясь заключения, расправ: мы заявляем на весь мир, что мы есть, мы знаем, что вы нас арестуете, но всё равно будем говорить правду. Это было проявлением мужества. Но надо сказать, что к тому времени созрели соответствующие предпосылки.
Столкнулись два мира: советский тоталитарный, насквозь фальшивый, лживый и до зубов вооружённый — и западная демократия, которая вырабатывала свою тактику по отношению к нему. Брежневскому руководству нужна была уверенность, что границы, сложившиеся в результате Второй мировой войны, не будут подлежать пересмотру. Ему нужно было навеки утвердить завоевания советской империи. Демократический мир понимал, что нельзя допустить войны. И неважно, где будут границы. От советской империи нужно требовать, чтобы она признала Всеобщую декларацию прав человека ООН от 10 декабря 1948 года и обязалась строить правовые отношения в стране на этой основе, то есть что будут соблюдаться основные права человека. Советские демагоги думали себе: сколько этих обещаний мы давали, не выполняли их, а всё сходило с рук. Пообещаем ещё раз, обманем Запад. 1 августа 1975 года в столице Финляндии Хельсинки 33 государства Европы, США и Канада подписали Заключительный Акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ), который действует и поныне.
Но советское руководство просчиталось: оно не ожидало, что найдутся люди, которые скажут правду о положении с правами человека в СССР. Московской Хельсинкской группе предшествовала Советская группа «Международной Амнистии», членом которой был и я. Её разгромили. 18 апреля 1975 года меня задержали в Москве на трое суток, сидел я в камере предварительного заключения.
Речь шла о возбуждении уголовного дела по ст. 187-1, «Клеветнические измышления, порочащие советский государственный и общественный строй». Но приближалось 30-летие победы над Германией, и я, как участник и инвалид войны, должен был попасть под амнистию, так что дело против меня прекратили. А вот Андрей Твердохлебов был осуждён по этому делу.
Фактически те же люди — члены Московской группы «Международной Амнистии» — и составили в мае 1976 года Московскую Общественную Группу содействия выполнению Хельсинкских соглашений. Инициатором её создания был Юрий Орлов, профессор, член-корреспондент Армянской Академии Наук, астроном. Членами — Александр Гинзбург, Анатолий Щаранский, Пётр Григоренко, Елена Боннэр (жена Андрея Сахарова), Людмила Алексеева, Мальва Ланда и другие правозащитники. Название, как видите, декларативное, словно щит: мы вам помогаем, а это уже ваше дело, примете ли нашу помощь. Мы с генералом Петром Григоренко, который жил в Москве, подумали, что нужно бы создать и Украинскую группу, и взялись за это дело. Я его уговаривал возглавить Группу, а он — меня. Понятно, что мы выходили на сильный ветер, который мог сдуть нас в пропасть.
Во второй половине октября 1976 года у меня состоялся первый разговор по этому поводу с Оксаной Мешко, бывшей политзаключённой сталинских лагерей, известной общественной деятельницей. Меня с ней познакомил П. Григоренко, передав через неё письмо. Мы оказались единомышленниками.
У меня были хорошие отношения с писателем-фантастом Олесем Бердником, тоже бывшим политзаключённым. И вот мы сошлись часов в 9–10 вечера во второй половине октября, дня не помню, у Оксаны Мешко, на Верболозной, 16, что на Куренёвке. В доме мы об этом не разговаривали, потому что у неё всё-таки прослушивалось. Мы пошли по малоосвещённой улице над каким-то обрывом, на край какого-то гигантского каньона. Светила луна — и я увидел необычный пейзаж. Это был огромный глиняный карьер, где добывали глину не одну сотню лет (надо как-нибудь днём поехать на то место). Это был словно лунный пейзаж. Так что мы были на краю пропасти. Это символично. Снизу никто подойти не мог, а под луной было бы видно, если бы кто-то приближался. Мы советовались о создании Группы, аналогичной Московской, но она должна была быть совершенно самостоятельной. Забегая наперёд, скажу, что когда она была создана, то московские журналисты передали на Запад ошибочную информацию, будто это филиал Московской, потом опровергали. Итак, мы с москвичами коллеги, но совершенно самостоятельные. Позже возникли группы в Литве, Грузии, Армении, в Центральной Европе.
Мы с Оксаной Мешко и Олесем Бердником договорились, что обратимся к освобождённым в январе после 15-летнего заключения юристам Левку Лукьяненко и Ивану Кандыбе, которые находились под административным надзором в Чернигове и в Пустомытах подо Львовом. Они не имели права никуда ездить, в 9 вечера уже должны были быть дома... Нужно было поехать к ним. Обсуждали моральную проблему: люди отбыли по 15 лет — и снова их втягивать? Решили так: проинформируем их о нашем замысле, они люди надёжные, а там пусть решают. Через день-два мы с Бердником поехали к Лукьяненко.
Вошли мы в дом и увидели настоящего казацкого вожака, крепко стоящего на земле. Разумеется, в помещении разговаривать не стали. Пошли к какому-то строительному котловану на окраине Чернигова, где просматривается пространство — мы знали, что у кагэбэшников есть аппаратура, которая берёт разговор за полкилометра. Наш замысел понравился Левку. О существовании Московской Группы он знал из передач радио «Свобода», хотя они и глушились. Был, так сказать, в полной политической и гражданской форме.
Мы сказали, что поймём любое его решение. Левко ответил: «Знаете что, ребята, дайте мне подумать с полчаса». Мы с Бердником пошли вперёд, он остался позади, на расстоянии 30–40 метров. Ровно через полчаса подошёл, взял нас за руки: «Хорошо». Улыбается так печально, потому что лучше нас знает, какая судьба нас ждёт. «Ладно. Я вступаю. Считайте меня членом Группы». Итак, Лукьяненко был четвёртым.
Дальше я поехал во Львов, нашёл Михаила Горыня. У него был сложный период. Он сказал, что сейчас не готов стать членом Группы, но будет ей содействовать (и после нашего ареста взял на себя большую часть работы). Мы знали его положение, да и нашей целью был Иван Кандыба...
В. Овсиенко. Прошу прощения: формально мы принимали Михаила Горыня в члены Группы в дворике для прогулок концлагеря Кучино на Урале в ноябре 1982 года. При этом присутствовали Ю. Литвин, И. Кандыба, О. Тихий и я. Это после того, как он подготовил четыре Информбюллетеня Группы. Кагэбэшники его на этом не поймали, но «вычислили», сфабриковали дело и посадили.
М. Руденко. В Пустомытах соседи завели меня в будочку на рынке, где Иван Кандыба чинил утюги. Так юрист зарабатывал себе на хлеб. Он отнёсся ко мне с некоторым подозрением. Наверное, моя «партократическая» одежда произвела такое впечатление. Но он был со мной вежлив. Пошли к нему домой. Я взял бутылку водки, но Иван и не пригубил. Я вздремнул немного, потому что устал. Бедность в доме — и говорить нечего... Потом мы пошли по железной дороге в какой-то лес, на лужок. Я чувствовал, что его что-то сковывает. Он не согласился.
Нина Строкатова, жена политзаключённого Святослава Караванского, которая и сама только что отсидела 4 года, а теперь жила в Тарусе Калужской области, передала через Гинзбурга, что тоже соглашается, потому что не может оставаться в стороне.
В Киеве не было зарубежных журналистов, поэтому я должен был ехать в Москву и там 9 ноября объявил о создании Украинской Хельсинкской группы. Я остался ночевать у Григоренко. А утром Людмила Алексеева позвонила мне: моя жена Раиса сообщила ей, что в Конча-Заспе под Киевом разгромлена наша квартира. Как только услышали сообщение радио «Свобода» — так где-то между 11 и 12 вечера — из лесу набежала воинственная рать. Наверное, их было много, потому что в один момент, за какие-то секунды забросали квартиру на втором этаже кирпичами. Из-за того, что на окне была сетка от насекомых, не так много их попало в квартиру. А всего можно было бы набрать с полвоза... В квартире были Оксана Яковлевна Мешко и моя жена Раиса. Уже были в постели, поэтому сразу накинули на себя одеяла и подушки. Оксану Яковлевну ранили в плечо. Так Комитет государственной безопасности салютовал в честь создания Украинской Хельсинкской группы...
Понятно, что я немедленно дал и об этом информацию во всемирный эфир. Кандыба услышал о создании Группы, понял, что я был не агент КГБ, позвонил мне в Киев, извинился: «Я думал, что это кто-то другой приехал ко мне под вашим именем». И присоединился к Группе.
Пришли к нам ещё двое молодых парней — Мирослав Маринович и Николай Матусевич. Маринович был такой цветущий мальчик, казался совсем юным, розовощёкий... Матусевич — тот бравый, честный, прямой, несколько импульсивный, но это крепкий человек, видно, что не предаст, пройдёт все испытания. Так оно и было... Вспоминаю слова Мариновича: «Мы хотим быть свидетелями падения империи и участниками этих событий». Это уже девять человек.
Нам принесли много информации. Мы составили список политзаключённых человек на сто — кто в концлагерях, тюрьмах, в психушках, в ссылке. Я написал Меморандум № 1.
Мы определили отношение к Украине как геноцид. На это нужна была отвага. Декларацию принципов тоже писал я. С этими проектами я поехал к Лукьяненко. Вошёл человек. Интеллигентный, подтянутый, красиво, опрятно одетый; Левко меня познакомил с ним: Олекса Тихий. Они были на «ты», по-братски, у них общее концлагерное прошлое. Левко дал Олексе наши документы, мол, читай, можешь к нам присоединиться. Олекса добавил о том, как у него проводили обыск и при этом подполковник его ударил. Кагэбэшники были очень обеспокоены, что их имена попадают в такие документы. Тихий стал десятым членом-основателем Группы. Потом я встретился с ним в декабре в Алчевске на Луганщине, у моей сестры, провели около суток вместе, и я почувствовал, что это за человек. Нас обоих арестовали 5 февраля 1977 года. Потом встретились на одной скамье подсудимых...
В. Овсиенко. Я воспользовался документами, издававшимися за рубежом, и другими источниками и составил список всех членов нашей Группы с важнейшими данными о них: когда родился, сколько отсидел. Это поражает... Список публиковался в газете «Самостоятельная Украина» в 1992 г. и 1995 г., в 42-м номере Информбюллетеня УРП за 1994 год.
Может, моё сравнение покажется немного святотатственным, но у Иисуса Христа было 12 учеников — один предал. В Украинской Хельсинкской группе за всё время её существования был 41 человек. 39 были заключены, отбыли в тюрьмах, лагерях, в психушках и в ссылке более 550 лет, четверо — Олекса Тихий, Юрий Литвин, Валерий Марченко, Василий Стус — погибли в неволе. Михаил Мельник весной 1979 года, перед ожидаемым неминуемым арестом, покончил с собой. И только один отступился, отсидев пять лет...
М. Руденко. Это был мощный всплеск национального духа. 5 февраля 1977 года арестовали меня и Олексу Тихого, а потом пошла почти вся первая десятка, только Петра Григоренко выслали на Запад да Нину Строкату не посадили второй раз. Но после нас один за другим шли в Группу новые люди, хотя видели, что объявленный членом Группы на свободе долго не задерживается.
Члены Группы — это ещё не вся Группа. Была среда, был второй эшелон, который собирал информацию, перевозил, печатал, как, например, моя жена Раиса, фактический секретарь Группы — она за это и отсидела 5 лет и ссылку.
Надо сказать, что Украинская Хельсинкская Группа не распалась и не распустилась. Московская — кого-то арестовали, кого-то «выдворили» за границу, кто-то замолчал — и она в 1982 году самораспустилась, а наша, хотя была полностью парализована арестами (за границу украинцев не выгоняли), всё-таки выстояла.
В. Овсиенко. В то время я был в Кучинском концлагере № 36, на Урале, где сидели украинские хельсинкцы Олекса Тихий, Левко Лукьяненко, Василий Стус, Виталий Калиниченко, Иван Кандыба, Олесь Бердник, Михаил Горынь, Юрий Литвин, Валерий Марченко, Николай Горбаль, Пётр Рубан. Мы советовались, как нам быть дальше. И твёрдо постановили: не распустим Группу, даже если придётся вымереть. Потому что мы понимали: за нами Украина.
Как-то мы в руководстве УРП чествовали Левка Лукьяненко. 24 августа, в День Независимости, — его день рождения. И он вспомнил, как в 1969 году его привозили в Киев на беседы. Заместитель председателя КГБ Украины Гладуш сказал ему: «Сколько там вас, националистов, есть: каких-нибудь 50 человек на всю Украину. А весь народ строит коммунизм». Тогда Левко ему ответил: «Эти 50 человек и есть совесть украинской нации. Они сохраняют её достоинство, свидетельствуют о воле к независимости». Василий Стус писал: «...мало нас. Дрібнесенька щопта. Лише для молитов і всечекання». И всё же непрерывность борьбы мы поддержали, на нас она не прервалась. Есть украинские политзаключённые — значит, ещё не умерла Украина. После покоса 1972–1973 годов наши враги думали, что усмирили Украину, по крайней мере на десятилетие. Ан нет: уже в 1976 году выступила новая когорта. Всё, что было живого в Украине, потянулось к Хельсинкской группе. Это впервые после десятилетий молчания такая немногочисленная украинская интеллигенция сорганизовалась и заговорила на весь мир о неволе и бесправии человека и своего народа. Это была гениальная догадка: поставить украинский национальный интерес в контекст противоборства тоталитарного СССР с демократическим Западом, поставить его на международную правовую основу. У правозащитников не было иллюзий, что власть позволит им публично отстаивать права человека, ссылаясь на Хельсинкский акт, но они руководствовались соображениями высшего порядка. Это был дальновидный расчёт: привлечь внимание мировой общественности к положению с правами человека в СССР и с помощью неё оказать давление на власть с целью добиться её либерализации, что дало бы простор для дальнейшего разрушения тоталитарной системы. Что украинские правозащитники сориентировались в политической ситуации правильно, свидетельствует то, что именно этот путь, во взаимодействии с экономическим, политическим и идеологическим давлением Запада, привел в конечном счёте к краху российской советской империи и провозглашению независимого украинского демократического государства.
Сила и огромное моральное преимущество правозащитников над режимом состояли в том, что они не стали подпольщиками, а подписывали документы своими именами, откровенно демонстрировали легализм, апеллируя к советскому закону и международным правовым документам, подписанным СССР. Горький опыт жизни в условиях бесправия и искажений законности привёл украинских борцов за свободу к принципиальному убеждению, что свобода возможна лишь там, где правит закон. Борьба украинских правозащитников за национальные и человеческие права была в русле общечеловеческого продвижения к свободе, вот почему они снискали заслуженное уважение и поддержку в демократическом мире. В 1978 году речь шла о присуждении лидерам хельсинкских групп Нобелевской премии мира. Жаль, что она тогда не была нам присуждена. Это не только облегчило бы наши страдания, но и значительно ускорило бы разрушение империи и, соответственно, освобождение Украины. В 1985 году творчество члена УХГ Василия Стуса было выдвинуто на Нобелевскую премию в области литературы: режим поспешил уничтожить его, зная, что эта премия присуждается только живым.
Демократический Запад нас поддержал, в особенности президент США Джимми Картер. Интерес Украины совпал с интересом Запада: мы с двух сторон разоблачали империю, она и не выдержала экономического соревнования и этой «холодной войны». Напрасно некоторые говорят, что Советский Союз распался сам по себе. А то, что правозащитное движение было органичным для Украины, доказывает то, что в Украинской Хельсинкской группе были в зародыше практически все нынешние политические и общественные организации национально-демократического толка. Мы вместе завоевали свободу слова, свободу политической деятельности — а теперь разошлись по разным партиям и пытаемся осуществить своё видение общественного строя. В этом смысле Украинская Республиканская партия не имеет монополии на преемственность, хотя и возникла непосредственно на основе Украинской Хельсинкской группы (а потом Союза).
М. Руденко. Одновременно с нами сидели люди за создание подпольных групп, распространение двух-трёх десятков листовок, за самиздат. У них были такие же сроки, как и у нас, но их никто не знал. Я высоко ценю их подвижничество, но новое время требовало новых методов. Мы принципиально определились: подпольной деятельностью не заниматься. Идём с открытым забралом, ставим свои подписи и адреса под документами: вот мы, мы говорим правду, а вы поступайте с нами, как хотите.
В. Овсиенко. В этом заключалось огромное моральное преимущество правозащитников над тоталитарным российским режимом.
М. Руденко. Режим растерялся, не знали, что с нами делать. Вы знаете, что я был арестован по решению Политбюро ЦК КПСС? Это стало известно после того, как КПСС распустили. Нашли документы: Генеральный прокурор СССР Руденко и председатель КГБ Андропов обратились за разрешением на арест меня, Гинзбурга, Орлова и главы Литовской Хельсинкской группы Венцловы. Политбюро одобрило их предложение. Причём, в ней было сказано, что Руденко нужно судить Донецким облсудом, для этого есть «процессуальные основания». То есть меня должны были судить вместе с Олексой Тихим, который жил на Донетчине. А Тихий же только подписал документы, больше ничего не успел сделать. Ну, с ним властям было легче: он бывший политзаключённый, а я-то участник и инвалид войны...
Президент России Ельцин сказал как-то, что Московская Хельсинкская группа сыграла большую роль в моральном обновлении России. У нас же роль хельсинкского движения до сих пор замалчивается.
В. Овсиенко. Именно поэтому руководство Украинской Республиканской партии и распорядилось всем своим организациям проводить 9 ноября каждого года собрания, чтения, встречи с ветеранами хельсинкского движения, устраивать выступления в прессе, по радио и телевидению, конференции. Надеемся, что и наше интервью послужит тому, чтобы общественность поняла истинное значение этого выдающегося исторического явления. Спасибо Вам.
Беседу вёл Василий ОВСИЕНКО, секретарь УРП, сопредседатель Украинского комитета «Хельсинки-90».
Примечание В. Овсиенко. На самом деле этот разговор состоялся в начале ноября 1994 года дома у Руденко на ул. Б.Хмельницкого, 68, кв. 24, когда УХГ было 18 лет. Там же я сфотографировал М. Руденко. Аудиозапись разговора не сохранилась. Для публикации я добавил свои длинные пояснительные вставки.