По подсчётам специалистов, с начала 1920-х и до конца 1980-х годов в Украине было арестовано почти полтора миллиона человек. 19 мая в Украине чтят память жертв политических репрессий. Публикуем интервью с харьковчанином — правозащитником Игорем Ломовым, который попал в мордовский Дубравлаг как «идеолог антисоветской группы».
Игорь Григорьевич Ломов родился в Харькове, учился во Львовском университете, работал учителем истории. Его арестовали в 1963 году, когда он был аспирантом Московского института международных отношений. Это время так называемой «оттепели», начало становления правозащитного движения в СССР, когда массовых арестов не происходило, но репрессивный аппарат работал исправно.
— Игорь Григорьевич, вы помните день ареста?
— Было воскресенье, я вышел из общежития, шёл на остановку транспорта. Передо мной возникла фигура, идёт вразвалочку. Я оглянулся — и сзади такой же идёт. Я сначала решил, что грабить будут. Зима была, сугробы высокие… Думаю, сейчас в снег бросят. А они мне говорят: «Надо проехать в милицию, кое-что там проверить». Недалеко «Волга» стояла. Сели в автомобиль, едем. Я вижу: не туда. Спрашиваю: «В какое именно отделение милиции?» А они отвечают: «Да нам надо сейчас в управление заехать, некоторые формальности уладить». Ну и приехали на Лубянку.
— Вы ожидали ареста?
— Никаких поводов для опасений у меня не было. Но оказалось, что у меня в комнате было установлено подслушивающее устройство, все разговоры записывали. А ко мне ведь друзья приходили. Но я не знал ничего об этом...
— Вы догадываетесь, из-за чего за вами стали следить?
— Дело в том, что разговоры антиправительственные действительно велись. Но поводом для арестов стало убийство Кеннеди… Его живо обсуждали. Устроили по Кеннеди поминки... А потом стали поговаривать, что и Никиту надо бы так же. Кто-то один так сказал, другой добавил, что он тоже Никиту убрал бы. Ну и в общем, наверное, после этого всё и раскрутилось. Сначала нас обвиняли в создании террористической группы. А когда из этого ничего не вышло, в КГБ стали просто расследовать, кто что сказал, у кого какие записи были.
— Это была оттепель. Вы представляли, что с вами такое может случиться?
— Следователь тоже спрашивал меня, не остерегался ли я? Но я тогда думал, что максимальное наказание, которое мне грозит, это исключение из института.
— Откуда такая нелюбовь к Хрущёву, шутки о его убийстве?
— Хрущёв в конце своей карьеры уже вызывал неприязнь, вёл себя своенравно. Речь идёт о том, что стали называть волюнтаризмом. Это вызывало раздражение. Интеллигенции навязывал своё «видение прекрасного».
— Скольких человек арестовали с вами?
— Ещё тех двоих, которые говорили о Никите. А нескольких просто исключили из вуза.
— А вам дали пять лет лишения свободы? Вы тоже угрожали Хрущёву?
— Я ни о чём таком не говорил, но у меня нашли записи и осудили по статье об агитации и пропаганде. Я попал в Мордовию, в Дубравлаг. Там было несколько колоний, в которых отбывали срок и осуждённые за измену родине, и полицаи, и бериевцы, и по статье «Пропаганда или агитация», и иеговисты. Пёстрая компания. Но «уголовников» не было. Была промышленная зона, деревообрабатывающий комбинат. Мы изготавливали мебель, футляры для радиол. Производство было налажено: пилорама, сушильный цех, сборочный цех. Говорят, в Мордовии ещё в годы Первой мировой войны был лагерь для австрийских военнопленных. Потом там сидели враги народа, их жёны, члены их семей. А после Второй мировой пошли бандеровцы, власовцы, прибалтийские националисты.
— Между этими группами было общение?
— В основном держались вместе по национальному признаку. Прибалты, например... Русские и евреи из Москвы, Ленинграда — «общедемократы» — пытались с ними установить контакт. И прибалты враждебности не проявляли, но держались обособленно. Так же и галичане. Потом уже из Киева стали людей привозить. И они тоже не очень с нами, «общедемократами», шли на контакт. Хотя с братьями Горынями, Морозом я общался. В то же время в лагере отбывал срок сын Шухевича, Юрий. Он в основном разговаривал со старыми бандеровцами, теми, кто, может, ещё его отца знал. Юрий Шухевич был тихий, я его голоса никогда не слышал. К сожалению, он со временем заболел и ослеп. А с некоторыми участниками украинского подполья я беседовал. Тем более галицкий диалект я выучил, когда учительствовал во Львовской области.
— Какими были бытовые условия в лагере?
— Это строгий режим. Секции человек на сорок, двухъярусные кровати… Питание: борщ да каша — пища наша. Иногда давали хамсу, чтобы цинги не было. Помню, когда кому-то из свидетелей Иеговы предлагали работать на кухне, то они выдвигали условие: либо вся смена будет состоять из иеговистов, либо никто из них на кухне работать не будет. Потому что на кухне воровали, а свидетели Иеговы не хотели, чтобы на них потом пятно было. Они ведь очень честные.
— Много воровали?
— У меня был приятель, казах, с философского факультета, очень принципиальный человек. Рассказывал, что как-то вечером шёл мимо пищеблока. Вдруг оттуда выбегает работник, суёт ему в руки какой-то пакет и исчезает. Мой приятель разворачивает пакет, а там — мясо. То есть работник пищеблока спутал его с кем-то. И на воле воровали, и там воровали. Кто как умел, устраивался. Были такие, что шли на «придурочные» должности.
— «Придурочные»?
— Ну, на жаргоне это те, кто не на производстве работал, а в жилой зоне, в пищеблоке, дневальными. А были и такие, кто в мусорных баках ковырялся. Картина расслоения общества была такая же, как и на воле.
— Вы с кем-то подружились в лагере?
— Кроме казаха, о котором я рассказал, был ещё парень из Минска. Его арестовали за то, что он с товарищами собирался взорвать вышку-глушилку. Но среди них был провокатор, подговаривал их сделать всё как можно быстрее. А сам уже сдал всю группу КГБ.
— Как срок повлиял на вашу дальнейшую жизнь?
— Быть учителем, историком я уже не имел права. Окончил заочно патентный институт. Работал патентоведом. В райком вызвали начальника кадров и сказали: «Никакого карьерного роста».
Игорь Григорьевич Ломов реабилитирован 28 апреля 1992 года. В конце восьмидесятых годов он участвовал в организации харьковских отделений общества «Мемориал» и Всеукраинского общества политических заключённых и репрессированных, с 1991 года был членом Комиссии по восстановлению прав реабилитированных при Харьковском городском совете.
19.05.2019