Начну эту реплику, оттолкнувшись от замечания Ивана Дзюбы, прозвучавшего на открытии международной конференции «Советский тоталитаризм в Украине: история и наследие». Полностью разделяю предостережение Дзюбы о том, что тоталитаризм в Украине не следует сводить исключительно к понятию «советский», занесенному из соседней России. Однако никак не могу принять очень осторожную оценку, к которой прибегает Дзюба, соотношения между привнесенной долей в этом тоталитаризме, оцененной в 90–95 процентов, и родной, украинской, оцененной из патриотических соображений всего в 5–10 процентов.
Название нашего тоталитаризма действительно неудачно, в частности, если вспомнить рефлексию Алена Безансона о тоталитаризме как фальсификации добра. Мне представляется более удачным что-то вроде, скажем, «тоталитаризма оправославленного зла». Эта моя рефлексия отталкивается от известной фразы Георгия Федотова о том, что оправославленное зло куда ужаснее откровенного антихристианства. Конечно, Федотов всегда противопоставляет православие Москвы и Киева. Я тоже их не отождествляю, но реальная недохристианизированность присуща и им, и нам. И не будем забывать: мы — своеобразные «сообщающиеся сосуды», и именно благодаря этому наша недохристианизированная тьма соединилась с другой тьмой и смогла погрузить всех вместе в тоталитарную модель социальной утопии.
Фигурально выражаясь, перефразируя Шевченко о москалях, мы должны признать: «у них народ и тоталитаризм, и у нас народ и тоталитаризм» (ибо это ведь нас касается: «дивились, та мовчали, // Та мовчки чухали чуби. // Німії, подлії раби»). Не буду говорить о чертах сходства и различия между нашими «оправославленными тоталитаризмами». Вообще говоря, может существовать тоталитаризм формально атеистический, даже «православно-атеистический», скажем, после того, как большевики захватили власть в Российской империи, а может быть и религиозно-фундаменталистский, скажем, как после мусульманской революции в Иране. Так же вполне возможен и тоталитаризм православного фундаментализма (такие нотки сегодня нельзя не заметить у излишне воинственно-православно-озабоченных).
Но не будем торговаться о соотношении между отечественным и заимствованным в нашем тоталитаризме. Мы должны, честно осознав, что все мы, сегодняшние, родом из «большевистской эры», решительно и безоговорочно принять вину за тот тоталитаризм на себя. Не в каких-то патриотически допустимых процентах, а в полном объеме. Возьмем вину и на себя лично, и на себя как на сообщество, несмотря на то, что «вклад» востока и запада Украины в тот тоталитаризм различен и что чьи-то предки могли в свое время отдать жизнь в борьбе с ним. Прадеды отдали жизнь, а их потомки должны нести вину за нынешний тоталитаризм наравне с потомками тех, кто, загипнотизированный волшебным превращением горькой социальной действительности того времени в сладкое будущее для грядущих поколений, был причастен к этому погружению всех в «оправославленное зло». Без такого сознательного принятия всеми на себя нравственной вины не будет никаких надежд на его реальное преодоление.
Не перекладывая вины на соседей, последовательно нравственно преодолевая свой тоталитаризм, мы тем самым будем солидарно помогать преодолению тоталитаризма у соседей, с которыми оказались когда-то в общей тоталитарной яме социальной утопии.
Проблема преодоления тоталитаризма стоит очень остро, ведь он коренится очень глубоко: в нашей духовной, мировоззренческо-нравственной сфере. Все в человеческой жизни так или иначе упирается в нравственное осмысление. На уровне личностном, групповом и общественном. Мы понимаем, что сколько ни давай новых и новых шансов сторонникам тоталитарного мировосприятия, достичь европейского уровня развития невозможно. Уже понимаем, что власти не поможет в этом и очередное (в духе известных китайских предупреждений) провозглашение на словах своей преданности европейским или общечеловеческим ценностям. Мало начать креститься, напоказ посетив храм: фальшь формальности видна невооруженным глазом, хотя на самом деле люди судят по делам, по нормальной, а не классовой, морали, и уж тем более не по умению креститься. Оценивают и власть, и свои межличностные отношения.
Общеизвестно, что два общества могут иметь вроде бы тождественные системы ценностей, но существенно отличаться, если в них господствуют разные этические системы. А уровень развития является производным не от формального провозглашения этих ценностей, а от возможности реализовать их в обществе благодаря этической системе, то есть набору правил перехода от элементарных ценностей к регулятивным общественным комплексам. Но умеем ли мы различать такие два фундаментальных понятия, как система ценностей и этическая система, которая на самом деле господствует в обществе?
Конечно, структура нравственного сознания человека универсальна и жестко не зависит от конкретной культуры — домонотеистической, дохристианской, православно-христианской, мусульманской, иудейской или просто атеистической. Но она имеет лишь одну степень свободы в отношении к Добру и Злу, что автоматически определяет существование двух типов морали в зависимости от оценки возможности соединения Добра и Зла: это соединение есть либо добро, либо зло. Соответственно, и конфронтация добра и зла может быть лишь либо добром, либо злом.
Отсылая заинтересованных математической формализацией нравственной проблематики хотя бы к книге известного теперь в мире психолога, а нашего бывшего земляка Владимира Лефевра, «Алгебра совести», которая несколько лет назад вышла в переводе на русский язык, отмечу, что именно эти оценки и являются водоразделом, который определяет две разные этические системы или этические философии: постулируя, что первая основывается на принципе — «компромисс между добром и злом есть зло», а вторая на принципе — «компромисс между добром и злом есть добро», эдакими сросшимися насмерть и навеки сиамскими близнецами. Первая этическая система направлена непосредственно на индивида, на личность и преобладает в западной культуре. Вторая — направлена через определенного группового посредника (секту, племя, класс, нацию), и ее сегодня обычно связывают с коммунистической идеологией и фашизмом, хотя, очевидно, она присуща и домонотеистическим религиозным системам, и нынешним экстремистским религиозным философиям.
Сегодняшний мир привыкает к необходимости последовательно признавать права и свободы личности, вытекающие из ее достоинства как вполне рациональной общедемократической ценности, а также и к осознанию того, что без постоянной подпитки этих рационализированных ценностей импульсами из духовной (нравственной) сферы они неминуемо постепенно вымываются из жизни. Да и сама идея современного гражданского общества с материализованным современным феноменом рыночной экономики, политическим и культурным плюрализмом тоже базируется на своеобразном духовном каркасе — вере в активное присутствие сверхъестественных духовных ценностей в жизни человечества. Но без обязательной привязки к какой-либо конкретной религиозной конфессии. С уважением к различной глубине их содержания и разнообразию форм восприятия, осмысления и переживания этих ценностей. Но непременно как нечто действительно открытое, недогматизированное, несформулированное до конца. Конечно, по-настоящему серьезно и глубоко осознают и переживают эти ценности немногие, но их значение от этого не уменьшается. На них держатся общезначимые нормы моральной и правовой регуляции и демократического сосуществования в мире.
Сегодня, после ухода официального атеизма, идея сверхъестественного самоценного статуса человека как такового вроде бы и не оспаривается, однако освященные гулагами и голодоморами формулы так называемой классовой морали прошлой эпохи не исчезают сами по себе из нашего менталитета.
Мы сможем преодолеть тоталитаризм, только решительно отказавшись от тех формул прежней морали, то есть от господствующей у нас второй этической системы. Наше пятнадцатилетие после провозглашения суверенитета убедительно свидетельствует, что переход к первой этической системе является болезненным и длительным общественным процессом. Но особенно пристально мы должны следить за этим процессом во власти, ибо ее отставание в этом движении тормозит весь общественный прогресс.
Не секрет, что лица, не слишком озабоченные точностью суждений, в том числе и бывшие и нынешние коммунисты (например, Мороз и Симоненко), отождествляли и до сих пор пытаются отождествлять главные формулы этической системы, содержавшиеся в «Нравственном кодексе строителя коммунизма», с христианскими. Это привычная православная болезнь подмены и неуместного применения выработанных другими понятий. Как можно игнорировать то, что в основе христианства лежит Нравственное Соглашение Авраама как отца множества народов с Единым Нравственным Богом Вселенной и законы Моисея с Декалогом Запретов («не убий», «не укради», «не прелюбодействуй», «не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего», «не пожелай ничего из того, что является собственностью ближнего твоего» и т. п.), что ведет к негативной оценке этического компромисса и позитивной оценке этической конфронтации. Иными словами, соблюдение этических запретов означает бескомпромиссность в этических оценках и компромисс в человеческих взаимоотношениях. «Нравственный кодекс строителя коммунизма» вместо этических запретов содержит декларацию добра и призывы к человеку быть «честным, правдивым, нравственно чистым, простым и скромным» с одновременным требованием быть «непримиримым к врагам». Такие формулы ведут к этическому компромиссу, поскольку зло не запрещено и к нему, если нужно, можно прибегать ради «победы добра». Я даже не касаюсь того, что сам выбор между Добром и Злом может не совпадать.
Очевидное обращение персоналий новой (старой) власти к внешнему подчеркиванию признаков своей религиозности не может изменить практической приверженности этих лиц второй этической системе, ибо они никогда не были симпатиками христианской этики, наоборот, всю жизнь фактически боролись и борются с ней, о чем косвенно свидетельствует их нынешняя ожесточенная борьба с ближними за сохранение самой природы верховной, антидемократической, неподконтрольной и неподотчетной народу власти и себя в этой власти, и за безмерное накопление материальных благ за счет лишения ближних (и называют тех ближних весьма выразительно: никчемные неудачники, «биомасса» или и просто — «всякая срань») права даже на элементарный, жизненно необходимый уровень.
Хотя Лефевр и подчеркивает, что различия между западным и постсоветскими обществами очень глубоки, ибо затрагивают фундаментальные структуры, связанные с категориями Добра и Зла, не следует впадать в отчаяние, ибо вся дохристианская Европа принадлежала ко второй этической системе; с другой стороны, известно, что дореволюционная Российская империя официально пользовалась нормативной первой этической системой, несмотря на наличие даже очень значительных «пережитков язычества» с безусловно второй этической системой, которую исповедовал и преступный мир, и люмпен-пролетариат.
В одной прошлогодней дискуссии по поводу введения в Украине конституционной реформы мне уже приходилось обращать внимание на одну из мыслей из упомянутой книги Лефевра:
«Мы доказываем, что общество второй системы не имеет процедур разрешения конфликта. Конфликт заканчивается либо победой одной из сторон, либо его прекращает вышестоящая инстанция. Если такой инстанции нет, даже незначительное противоречие способно безгранично разрастись, вызывая социальные катастрофы, в которых гибнут тысячи людей».
Конституция 1996 года в роли миротворческого верховного арбитра, необходимого во второй этической системе, предусматривала властного президента. Бесполезно выяснять, каким должен быть механизм решения неизбежных конфликтов у инициаторов отмены такой должности (Симоненко) или сведения ее до однозначно марионеточного характера (у Мороза, и Кравчука с Медведчуком), если в нашем обществе до сих пор господствует вторая этическая система — нравственный кодекс строителя коммунизма.
На мой взгляд, весьма общественно полезным было бы проведение по инициативе «Института Критики» схожих с этими чтениями по тоталитаризму чтений по проблемам этических трансформаций, например, вокруг упомянутых трудов Владимира Лефевра с привлечением к участию в них его самого и всеукраинского общества психологов. Уверен, что привычно высокий для «Критики» уровень реализации идей Общество психологов самостоятельно воплотить не сможет.
Для общества в этот переходный к первой этической системе период трудно переоценить значение типа той этической системы, которой руководствуются ключевые фигуранты власти, в частности президент Украины. Президент со второй этической системой будет всячески тормозить этот процесс, ибо это будет гарантировать продолжение его правления в тоталитарном режиме. Президент с первой этической системой является для общества инструментом ускорения этого процесса декучмизации.
Должен отметить, что сегодня я уже сомневаюсь в том, что нынешний президент все-таки последовательно исповедует первую этическую систему: ряд фактов свидетельствует о том, что он действует в той же этической системе, что и предыдущие президенты — Кравчук и Кучма. Это уже после того, как украинское общество смогло в конце прошлого года совершить майданный срыв и психологический и нравственный разрыв с тоталитаризмом.
Принадлежность Виктора Ющенко к первой этической системе вызывает сомнение и из-за исповедуемой невероятно дикой сегодня для власти системы кумовства и своячества, которую мы еще не забыли по известным среднеазиатским скандалам советского времени, так же как не вызывает сомнения принадлежность ко второй этической системе его союзников и соратников, практически подавляющей части нынешнего украинского политикума.
При нынешнем сохранении второй этической системы общество не может не беспокоить наше злоупотребление такой категорией, как патриотизм, которую мы ставим на первое место, формулируя требования к чиновникам. Снимем его по крайней мере с первого места: там должна быть только обычная мораль, дальше — профессионализм, потому что без такой морали патриотизм становится обыкновенным дикарством. Может ли быть сомнение, что, объявив конкурс на заполнение какой-либо структуры чиновниками по признаку прежде всего патриотизма, мы на самом деле получим подбор агрессивных самых больших негодяев?
Не будем забывать, что все, что принимается в рамках второй этической системы, слабо поддается демократическим новациям. Концентрируя усилия именно на обществе для скорейшего воцарения в нем первой этической системы, будем помнить, что это длительный процесс и его не ускорит искусственное создание единой Поместной православной церкви, потому что на самом деле проблема не в единстве христианства, а в его подлинности, способности настраивать общество на первую этическую систему. Социологические опросы показывают, что около 70% граждан относят себя к христианам. Но сколько из них и насколько последовательно эти самопровозглашенные христиане придерживаются присущих им нравственных норм? Нельзя игнорировать наличие 30% заявленных атеистов, хотя это не означает, что все они не признают этих общечеловеческих нравственных норм в межличностных отношениях, то есть сознательно находятся во власти второй этической системы.
Следовательно, речь не о насаждении христианства или системы монотеистических религий, а о необходимости создания открытой — как для воцерковленных и невоцерковленных верующих или просто атеистов, так и для Церкви как института — открытой общественной атмосферы, когда бы нормы морали, присущие первой этической системе, становились образцом, эталоном, которого выгодно придерживаться всем ради здоровья общества и собственного ощущения комфортности жизни в такой открытой общественной структуре.
Конечно, ни одна современная культура не является настолько гомогенной, чтобы порождать индивидов только одного типа. Более того, каждое современное общество является ареной борьбы между двумя этическими системами. Однако факт господства соответствующей этической системы в каждом обществе нетрудно выяснить, так же, как и выявить наличие в каждой культуре отдельных субкультур, принадлежащих к другой этической системе. Вместе с господствующей этической философией определяется и господствующий нормативный характер индивида как продукта специфического воспитания и образования. Я не утверждаю, что лично Морозу или любому другому «моральному политику» со второй этической системой совсем чужда первая этическая система, но они готовы воспринимать ее только направленной на себя, а не от себя. Поэтому и уместно предостережение от искушения безумными шагами в поддержку разнообразных суррогатных моральных политиков, поскольку в Украине в целом господствующей все еще остается вторая этическая система.
Разве мы уже избавились от нашей традиционной беды: говорить одно, а иметь в виду, оказывается, совсем другое? Сделать кому-то невероятную пакость и делать вид, будто ничего не произошло. У нас почти сплошные смысловые расхождения и в политическом лексиконе. Употребляем одинаковые слова, но вкладываем в них разный смысл. Все это не может не усложнять взаимную коммуникацию. Это было бы еще полбеды, потому что смысл, при желании, можно уточнить во время диалога. А как быть с нами, когда мы сознательно злоупотребляем этим разным смыслом для своих махинаций и манипуляций при разговоре в режиме будто с верхнего начальственного этажа вниз с доверчивыми «простыми людьми», которые существуют лишь для того, чтобы прославлять начальство? Разве не отсюда же, не из той же второй этической системы и поветрие и любовь к циничным грубым «кидкам» даже своих экономических или политических партнеров как «доверчивых простачков», «лохов»?
Еще вчера с властного олимпа звучало категорическое утверждение, что для Украины гражданское общество — лишнее, надуманное, чужое... Да, если брать за отправную точку узкокоммунистический, тоталитарный опыт. Нет, если брать мировой демократический опыт. Сегодня, после Майдана, такое утверждение выглядело бы анахронизмом. Но акцентируем ли мы при этом внимание на этическом аспекте? Ведь в гражданском обществе должна господствовать первая этическая система. Без этого у нас будет лишь имитация гражданского общества. Мы не имеем права забывать о присущей нам любви к подмене почти всего возможного потемкинскими имитациями: остерегайтесь этого вируса и со стороны нынешней власти в отношении реальной поддержки инициатив и усилий общества.
Задача украинского общества сложна: не поддаться гипнозу словесных обещаний власти относительно приближения к Европе, не приобщаться к пустопорожнему неконструктивному одобрению в поддержку нынешней властной и провластной бумажной активности по поддержке якобы создания гражданского общества, а в конкретных требованиях — выработки четкой процедуры для решительного и реального, беспрепятственного перехода к господству в Украине первой этической системы. Что категорически соответствует термину Всеволода Речицкого об «Этике открытости» в отношениях между гражданским обществом и демократической властью в сфере информации. Именно воцарение в Украине первой этической системы заложит прочный фундамент под построение гражданского общества, а уж оно поможет отодвинуть зараженные тоталитаризмом общественные молекулы на дальние обочины, вполне безопасные маргинесы.
Конечно, носители вируса тоталитаризма исповедовать «этику открытости» не будут, не могут, ибо давно привыкли исповедовать «этику закрытости» и стремятся всячески в ней оставаться, еще и нас оставить. Однако не похоже, что Украина не готова являть миру новые доказательства стремления возродить свое этическое лицо и осовременить свое гражданское общество.
Перестанем «строить государство»! Запомним, что лозунг построения или развития государства — это главный лозунг тоталитаризма. В концентрированном виде он и есть примат государства с его тоталитарным принципом: «есть такое мнение» — как регулятором «просто реального» (новототалитарного) господства вне рамок права, отчетности и ответственности.
Если наше общество действенно не организуется как самоизменяющееся, открытое, с ориентацией на господство первой этической системы, мы неминуемо окажемся перед фактом трансформации нашего большевистского тоталитаризма в новые формы, однако власть и дальше будет господствовать над Украиной как над своей собственностью. А «своя собственность» — и для необольшевиков не пустой звук! Ибо еще Ленин подчеркивал, что вопрос собственности для большевиков является ключевым.
На наших глазах заканчивалась «большевистская эра». Казалось, что большевизм окончательно ушел в прошлое. Однако оказалось, что он закончился лишь как модель социальной утопии для масс, но не закончился для «счастливчиков» как модель политического и экономического господства в «своем государстве».
Поэтому общество должно пристально следить за всеми, кто стремится эту политически обанкротившуюся «большевистскую эру» через увековечение своего господства протащить в будущее. Мы должны поименно знать всех сторонников и адвокатов продолжения «большевистской эры» и заранее замечать их попытки заблокировать саму возможность наших общественных изменений.
Лишь избиратели, общественно, должным образом нравственно осмысливая все, весной 2006 года будут решать истинное направление изменений с помощью честных, прозрачных и действительно демократических выборов нового парламента. Ибо под пристальным международным контролем, да и свой, общественный, контроль максимально мобилизуем. Проверяя избранников по делам на принадлежность именно к первой этической системе. Только тогда покончим с господством в Украине «нравственного кодекса строителя коммунизма» с построением самого коммунистического рая для «избранных в пророки» — бывших или новых «счастливчиков тьмы».