БАЛИС ГАЯУСКАС ПРО ВАСИЛЯ СТУСА

 424926.01.2010

автор: Овсиенко В.В.

БАЛИС ГАЯУСКАС ПРО ВАСИЛЯ СТУСА

В октябре 2000 года я в очередной раз ездил в Кучино на научную конференцию по вопросам тоталитаризма. А также как живой экспонат Мемориального музея истории политических репрессий и тоталитаризма “Пермь-36”, который с 1995 года действует в нашем до боли родном концлагере. Еще в гостинице города Чусовой Пермской области 2 октября я встретился с бывшим своим сокамерником литовцем Балисом Гаяускасом и его женой Иреной Гаяускене.
Партизан Балис Гаяускас отбыл 25 лет в заключении (1948 – 1973). Вторично арестован 20 апреля 1977 года, 12-14 апреля 1978 года осужден еще на 10 лет заключения и 5 лет ссылки. В неволе овладел очень многими языками. По крайней мере, читает практически всеми европейскими. Жаловался, что подзабыл корейский, японский и китайский: давно ничего не читал, ни с кем не разговаривал. Освобожден со ссылки 7 ноября 1988 года. Был избран членом Сейма, возглавлял комиссию по расследованию деятельности КГБ. И это после 37 лет неволи!
Я показал Балису и Ирене ксероотпечаток рукописи Василя Стуса. И госпожа Ирена сказала:
– Это же я вынесла...
Балис Гаяускас объяснил: В первой половине 1983 года мы сидели с Василем Стусом в 20-й камере. Мне предвиделось свидание. Эти листочки я взял у него и скрутил вместе со своими бумажками и спрятал. Я не знал, что в них. Да и не было времени и возможности смотреть. Я предполагал, что это стихи. И вместе со своими текстами передал их на свидании своей жене.
Ирена Гаяускене. Пакетик был тонкий, как спица, потому что бумага было очень тонкая. Такую бумагу я покупала Балису в Каунасе в аптеке.
Это было летом 1983 года – в июне или в июле. Я после свидания заехала в Москву и отдала этот пакетик московским диссидентам. Приехав домой, я написала письмо Балису, что у меня все хорошо. Потому что у меня в поезде могли сделать обыск. Москвичек, которые шли на свидание, обыскивали и перед свиданием, и после него. Но меня почему-то не обыскали.
Это, кстати, было наше последнее свидание в Кучино. В следующем году на свое завление, когда могу получить свидание, я получила ответ, что за нарушение режима Балис лишен права на очередное свидание и на посылку. Тогда мать Балиса заболела и через месяц умерла. А Балис тогда сидел в карцере. Три года после этого Балису не разрешали ни свиданий, на посылок.
Балис Гаяускас. Я всегда под своими статьями ставил свою фамилию, указывал дату и место. Последняя моя статья, написанная в Кучино, называлась «Оккупированная Литва»... Нет, последняя – «О положении рабочих в Советском Союзе». Она была очень длинная: 50 таких листочков. Я ее писал очень долго, потому что было очень трудно писать. Иногда неделями не было возможности ничего записать. Все время смотрят в глазок. Да и от некоторых сокамерников надо было скрываться. У меня вся статья была в голове, до мелочей. После этой статьи я подумал: «Все, больше не буду писать. Уже не могу вынести такого напряжения. Риск очень большой». Тут приехали два кагебиста из Литвы и показали мне эту статью, напечатанную в зарубежном журнале. «Ты знаеш, что это?» – «Нет, не знаю». – «Посмотри». – «Ну и что здесь такого?» – «Ты хорошо знаешь, что это обозначает новый срок». – Я не отказался от статьи, но и не подтвердил авторства. Я с ними вообще мало говорил. Но после этого я уже окончательно решил, что до конца срока не буду писать. Но после опубликования этой статьи меня неоднократно сажали в карцер, а в марте 1986 года, когда оставалось меньше года срока, они предриняли попытку убить меня. Тогда сокамерник, бывший уголовник, а теперь политзаключенный Борис Ромашов, нанес мне несколько ранений механической отверткой в область сердца. Я упал под стол и ранения пришлись наискось – до сердца отвертка не достала... (Тогда Балис Гаяускас высказал предположение, что Ромашова кагебисты могли послать убить Стуса. Он мог это сделать из чувства ненависти к Стусу, из шовинистичемких своих убеждений, по корыстным мотивам, в силу своих психических отклонений).
Если одна бумажка – я могу ее при опасности проглотить. Но меня иногда неожиданно переводили в другую камеру – и бумажки там оставались. Я и сейчас помню, где спрятал их на бескамерном режиме в туалете. Я вчера посмотрел: те дыры уже забетонированы. Мои бумажки не нашли, по-видимому, там просто делали ремонт.
В.Овсиенко. А я, знаете, нашел одну свою бумажку. Она не очень важная: это моей рукой переписанный перевод Василя Стуса стихотворения Киплинга «Если» («If»). Утром 8 декабря 1987 года (тогда я уже был переведен на бескамерный режим), я увидел, что от вахты в зону движется целая туча ментов. А у меня было это стихотворение, которое я хотел выучить наизусть. Чтобы его не отобрали, я быстро зашел за угол и сунул эту бумажку под рубероид, которым было накрыто утепление теплотрассы. Такая пристройка высотой меньше метра. В тот день в зоне был проведен «генеральный шмон», а нас, остававшихся 18 особо опасных рецидивистов, вывезли воронками в другую зону, за 70 км, на станцию Всехсвятская. Почему? Слишком уж приелось в западных средствах информации название «лагерь смерти Кучино». Именно в тот день Горбачев встречался в Рейкьявике с Рейганом и ему надо было полулжи хотя бы на один день: «А их в Кучино уже нет».
Так вот, 31 августа 1989 года я уже свободным побывал в этой зоне. Мы приехали, чтобы забрать тленные останки Олексы Тихого, Юрия Литвина и Василя Стуса и перепохоронить их в Киеве. Тогда нам не разрешили эксгумацию, сказали: «Неблагоприятная санэпидемобстановка». Но в зону мы зашли. Она была оставлена: ворота, двери открыты, местное население растаскивает, что кому надо: доски с пола, стекло, шифер... Я вспомнил о своей бумажке, сунул руку под рубероид и достал ее. Текст немного выцвел, но прочитать можно. Она у меня есть.
Балис Гаяускас. Да, Стус переводил Рильке. Черновики, конечно выбрасывал.
В.Овсиенко. Я со Стусом был в одной камере (в 18-й) полтора месяца, в феврале – марте 1984 года. Однажды он сказал мне: «У меня отсюда было два-три выхода». То есть, он 2-3 раза сумел отправить из Кучино информацию. Теперь я знаю, что один раз это было через Вас. Этот пакетик попал в Германию до члена Украинской Хельсинкской группы Владимира Маленковича, работавшего тогда на радио «Собода». Он передал ее в Нью-Йорк Надежде Светличной. Она позже рассказывала мне, что прочитала тогда текст даже без лупы, хотя текст был очень мелкий. Теперь я знаю, кто прислужился этому делу.
Ирена Гаяускене. В 1978 году я вместе с документами Балиса вывезли из зоны Сосновка в Мордовии тект Ивана Геля.
В.Овсиенко. Он написал там книгу «Грани культуры». Возможно, это была она.
Ирена Гаяускене. Это было впервые. Я тогда привезла Балису чистую тонкую бумагу. И каждый раз привозила чистую, а вывозила с текстами.
Балис Гаяускас. В Мордовии было легче. Оттуда многие выносили информацию. Но они нас и вывезли из Мордовии потому, что там были каналы. В 1980 году, когда нас вывозили из Мордовии на Урал, кто-то спросил начальника лагеря Некрасова, куда нас вывозят. Он ответил: «Вас везут туда, где вы не будете писать».

Итак, Стус писал и там, где писать уже было преступлением. Тем более такие вещи, как «Из лагерной тетради». Эти 16 листочков занимают в книге 12 страниц, но их взрывная сила была такой, что погубила и самого Василия. Я считаю, что одной из причин его уничтожения было появление в печати на Западе этого текста.
Вторая причина – выдвижение его творчества на соискание Нобелевской премии 1986 года. Стихи Василя Стуса публиковались на нескольких языках. Мир видел уровень таланта украинского поэта не через призму диссидентства, а как художественное явление. Был создан комитет по выдвижению, и премия была бы присуждена. Но не так думала Москва, хотя уже началась перестройка и в Кремле сидел реформатор Михаил Горбачев...
В 1936 году в похожей ситуации оказался Адольф Гитлер. Тогда Нобелевскую премию присудили поляку Карлу Осецкому. Но он сидел в концлагере. Гитлер распорядился его выпустить, но пока прикручивалась бюрократическая машина, но умер…
Москва же пошла на опережение и разделалась с украинским кандидатом на Нобелевскую премию в традиционный русский способ: «Нет человека – нет проблемы».
Ведь Нобелевскую премию присуждают только живым...
Василь Овсиенко. Гибель Василя Стуса // Зеркало недели, № 34 (409). – 2002. – 7 сентября. – С. 12; Василь Овсієнко. Світло людей: Мемуари та публіцистика. У 2 кн. Кн. І / Упорядкував автор; Худож.-оформлювач Б.Є.Захаров. – Харків: Харківська правозахисна група; К.: Смолоскип, 2005. – С. 291-294. (Перевод автора книги).

Василь Овсиенко, Ирена Гаяускене, Балис Гаяускас. г.Чусовой Пермской обл., 2 октября 2000 года.

Часть рукописи Василя Стуса "Из лагерной тетради", вынесенной на волю Гаяскасами в 1983 году.

 Поділитися

Вас може зацікавити

Дослідження

Реакція Івана Світличного на покаяння Івана Дзюби: лист 1974 року з Пермського табору. Євген Захаров

Дослідження

«Генеральний погром»: як це було. Борис Захаров, Євген Захаров

Інтерв’ю

До 90-річчя Михайлини Коцюбинської

Події

«Голос українських політв’язнів»: правозахисниці з Луганщини Надії Світличній мало б виповнитись 85. Наталя Жукова

Інтерв’ю

Дисиденту Миколі Горбалю – 80: «Не розчаровуйтесь і не зупиняйтесь. Україна переможе, бо правда на її боці». Ірина Штогрін

Події

Огляд історії дисидентського руху. Лекція Євгена Захарова

Інтерв’ю

Інтерв’ю Євгена Захарова про роль адвокатів у справах проти радянських дисидентів

Персоналії / Український національний рух

КОЦУР (КОЦУРОВА) АННА. Василь Овсієнко

Дослідження

Стус без шансу на захист: ведмежа послуга Медведчука. Роман Титикало, Ілля Костін

Спогади

Помер Михайло Хейфец

Події

60 років з дня арешту Олекси Різниківа

Дослідження

Особистість проти системи. Любов Крупник

Події

Серце, самогубство чи вбивство? Як загинув Василь Стус. Василь Овсієнко

Dissidents / Ukrainian National Movement

SERHIYENKO Oles (Olexandr) Fedorovych. Vasyl Ovsiyenko

Dissidents / Democratic Movement

NIKLUS Mart-Olav. Viktor Niytsoo

Dissidents / Ukrainian National Movement

KHOLODNYI Mykola Kostiantynovych. Vasyl Ovsiyenko

Спогади

Пам’яті Мальви Ланди. ХПГ-інформ

Спогади

30 квітня 2019 року помер скульптор Борис Довгань. ХПГ-інформ

Події

З-за ґрат, з-за втрат, з-за німоти…. Василь Овсієнко

Спогади

Про роль адвокатів у радянських політичних справах у 60–80-ті рр. ХХ ст.. Євген Захаров, член правління Міжнародного товариства «Меморіал»

MENU