Сегодня, 5 июля день памяти замечательного поэта, мужественного человека Ирины Ратушинской (1954-2017)
Не раз писал про неё. Напомню, но , главное – десяток её стихотворений.
В Киеве, в сентябре 1982 года была арестована «за производство антисоветских стихов» выпускница физического факультета одесского университета Ирина Ратушинская.
У меня в руках первый, вышедший легально у нас том ее стихов, где я был автором предисловия. Это уже январь 1993 года. Автор уже на свободе, но книги выходили только на Западе. И это – первая ласточка. На книге автограф и мамы Иры, Ирины Валентиновны Ратушинской и самой Иры: «Дорогому Жене. От Иры – со всякими хорошими эмоциями.Ратушинская.17 октября 1993 года».
Так что же произошло? С удовольствием перепечатал бы свое предисловие, но электронной версии у меня нет, да и большое оно, шесть книжных страниц. Так что расскажу коротко.
Жила была в Одессе девочка. Училась в 107 школе на Толстого. Писала стихи. Папа – инженер, мама – учительница русского языка. Девочка веселая, с отличным чувством юмора. В университете , естественно , увлеклась КВНом, все как у людей… Но она много читала. Но она много думала. И стихи выходили совсем не КВНовские, а грустные. А еще она с раннего детства дружила с мальчиком – Игорем Геращенко, он жил в Киеве, и единственно про что вечно спорили – какой город лучше – Одесса или Киев….
Игорь перепечатывал самиздат. Так что в круг чтения попали и Оруэлл, и Солженицын, и Сахаров. В 1979 году Ира Ратушинская обвенчалась с Игорем Геращенко и переехала в Киев. Как видно, тогда она и попала под наблюдение КГБ. В ссылку послали Сахарова, якобы по просьбе трудящихся. Ирина написала письмо в Москву, в Кремль с протестом.
Ребячество? Нет, позиция.
– Мы не могли им помешать делать мерзости, – рассказывала Ира, – но мы лишали их права делать это от нашего имени. Чтоб потом своим детям в глаза было не стыдно посмотреть.
Таких акций было несколько. И вот пришли из КГБ с обыском. Ничего не нашли, кроме стихов Ратушинской. И пять стихотворений объявляются антисоветскими. На вопросы следствия она вообще не отвечает. Ее «дело» разрабатывают в Одессе, Киеве, Москве, Допрашивают знакомых. И тут можно порадоваться. Да, это уже не тридцатые. Никто не дал обвинительных показаний. Но все равно – за стихи – 7 лет лишения свободы и 5 лет ссылки. Отбывала срок в женской колонии строго режима для особо опасных преступниц. В Мордовии.
Не буду про это рассказывать. У кого хватит сил, прочитайте автобиографическую книгу Ратушинской «Серый – цвет надежды». Ирина понимала, что делает, на что шла. Вот ее стихи 1977 года, одно из пяти, самое жесткое, что фигурировало в деле.
Ненавистная моя родина!
Нет постыдней твоих ночей.
Как тебе везло
На юродивых,
На холопов и палачей!
Как плодила ты верноподданных,
Как усердна была, губя
Тех — некупленных
и непроданных,
Обречённых любить тебя!
Нет вины на твоих испуганных —
Что ж молчат твои соловьи?
Отчего на крестах поруганных
Застывают
слёзы твои?
Как мне снятся твои распятые!
Как мне скоро по их пути
За тебя —
родную,
проклятую —
На такую же смерть идти!
Самой страшной твоей дорогою —
Гранью ненависти
и любви —
Oпозоренная, убогая,
Мать и мачеха,
благослови!
Ее пытались «ломать » и в лагере. Протесты ПЕН-клуба, статьи в газетах мира. Все это раздражало гбшных начальников. От Ратушинской требовали прошения о помиловании, а значит, признания вины. Держали в карцере. Она болела. Сказали, что никогда не станет матерью. Но не подавили. И стихи писала в зоне. Веселые. И даже издевательскую кулинарную книгу про зековский прокорм. А в США, в Англии выходили ее книги. С предисловием Иосифа Бродского, со статьей Василия Аксенова. Так что у меня были великие предшественники. Более того, ее стихи перевели на английский. И перед встречей с Горбачевым, кто-то из советников дал книгу стихов Ратушинской прочесть Рейгану. Тот посмотрел на фото девочки, прочел стихи, за которые она получила срок. Ему было про что поговорить с Горбачевым.
Четыре с половиной года из семи отсидела Ратушинская. Отпустили тяжело больной. Тэтчер пригласила на лечение в Англию. Выпустили. И тут же лишили гражданства.
Так что, когда мы в Одессе выпускали книгу Иры, она находилась в Англии. И вообще это была таинственная история. Как-то в один из дней ко мне в кабинет «Вечерки» зашел незнакомый человек. Назвал свою фамилию – Бородкин Владимир Михайлович. И говорит – мне порекомендовали вас, сказали, что только вы сможете написать предисловие к книге Ратушинской. Первое ощущение – какая-то провокация. Но. А вдруг что-то реальное. Нельзя упустить такой шанс. Разговорились. Мой собеседник только вернулся из Лондона, где познакомился с Ирой и Игорем. У них к тому времени родились дети.
И тут КГБ «просчитался». Если книга будет издана в Одессе, Ирина Борисовна дает и новые, нигде не публиковавшиеся стихи. И книга вышла. В серии «Библиотека одесской литературы». Лишь в 1998 году Ира и Игорь вернулись в Москву. У Ратушинской вышло несколько романов. Один из них – «Одесситы», она писала сценарии для телесериалов, больше 40 серий «Моя прекрасная няня» написаны ею.
Те, кто видел кинофильм «Интонации большой Одессы», думаю, запомнили эпизод у нее дома в Москве. Уже тогда она боролась с раком. В июне 2017 года из Москвы пришла печальная весть. Кончился земной путь Ирины Ратушинской.
Покажу еще одно ее стихотворение, написанное в зоне. Запомните ее такой, какой она предстает в этом замечательном тексте.
А если не спится – считай до ста,
И гони эти мысли прочь.
Я знаю: меня уже не достать
И уже ничем не помочь.
Так не рви, сгорая в ночном бреду,
Белый бинт последнего сна!
Может быть, я скоро опять приду –
И тогда ты меня узнай.
Я буду ребенком или кустом –
С ладошками нет нежней,
А ты нагадай мне с хорошим концом
Сказку – да подлинней.
Я буду травою или песком –
Чтобы было теплей обнять,
Но если я буду голодным псом –
Ты накорми меня.
Я цыганкой дерзко схвачу за рукав,
Или птицей метнусь к окну –
Но ты меня не гони, узнав,
Ведь я просто так – взглянуть.
А однажды в снег или, может, в дождь
Ты в каких-то чужих краях
На котенка озябшего набредешь –
И опять это буду я.
И кого угодно, в любой беде,
Тебе будет дано спасти.
А я к тому времени буду везде,
Везде на твоем пути.
Октябрь 85
ЖХ – 385/2 ПКТ
А теперь еще и еще стихи.
Мандельштамовской ласточкой
Падает к сердцу разлука,
Пастернак посылает дожди,
А Цветаева – ветер.
Чтоб вершилось вращенье вселенной
Без ложного звука,
Нужно слово – и только поэты
За это в ответе.
И раскаты весны пролетают
По тютчевским водам,
И сбывается классика осени
Снова и снова.
Но ничей еще голос
Крылом не достал до свободы,
Не исполнил свободу,
Хоть это и русское слово.
1984
И за крик из колодца «мама!»
И за сшибленный с храма крест,
И за ложь твою «телеграмма»,
Когда с ордером на арест, –
Буду сниться тебе, Россия!
В окаянстве твоих побед,
В маяте твоего бессилья,
В похвальбе твоей и гульбе.
В тошноте твоего похмелья –
Отчего прошибет испуг?
Всё отплакали, всех отпели –
От кого ж отшатнешься вдруг?
Отопрись, открутись обманом,
На убитых свали вину –
Всё равно приду и предстану,
И в глаза твои загляну!
1984
Когда-нибудь, когда-нибудь
Мы молча завершим свой путь
И сбросим в донник рюкзаки и годы.
И, невесомо распрямясь,
Порвем мучительную связь
Между собой и дальним поворотом.
И мы увидим, что пришли
К такому берегу Земли,
Что нет безмолвней, выжженней и чище.
За степью сливы расцветут,
Но наше сердце дрогнет тут:
Как это грустно – находить, что ищем!
Нам будет странно без долгов,
Доброжелателей, врагов,
Чумных пиров, осатанелых скачек.
Мы расседлаем день – пастись,
Мы удержать песок в горсти
Не попытаемся – теперь ведь всё иначе.
Пускай победам нашим счет
Другая летопись ведет,
А мы свободны – будто после школы.
Жара спадает, стынет шлях,
Но на оставленных полях
Еще звенят медлительные пчелы.
Ручей нам на руки польет,
И можно будет смыть налет
Дорожной пыли – ласковой и горькой.
И в предвечерней синеве
Конь переступит по траве
К моей руке – с последней хлебной коркой.
1984
Призвание
Сегодня Господу облака
Вылепил Микеланджело.
Ты видишь – это его рука
Над брошенными пляжами.
Над морем и городом их несет
И над шкурой дальнего леса,
И – слышишь – уже грохочет с высот
Торжественная месса!
Сегодня строгую ткань надень
И подставь библейскому ветру.
Смотри, какой невиданный день –
Первый от сотворенья света!
Исполнится всё – лишь посмей желать,
Тебе – и резец, и право!
Ликуют тяжелые колокола,
И рвется дыханье, и вечность мала:
Безмерна твоя держава!
Отныне ты – мастер своих небес:
Назначишь ли путь планетам?
Изо всех чудес – поверить себе –
Труднейшее чудо света!
Но какими ты вылепишь облака –
Таким и взойти над твердью…
Так встань перед миром!
Прямей!
Ну как?
Отважишься ли – в бессмертье?
1985
Лукавый старец, здесь ты не солгал.
Остановить высокое мгновенье
Нам не позволит вечное сомненье:
А может, выше будет перевал?
Ведь наш зенит еще не наступил,
И дымный запах будущей победы
Тревожит нас, и мы стремимся следом,
По-юному исполненные сил.
Но истинная наша высота
Неузнаваема, пока мгновенье длится:
Наполеон Аркольского моста
Прекраснее, чем под Аустерлицем!
И кто посмеет, будто птицу влет,
Стоп-кадром сбить пернатую минуту?
По счастью, мы и сами, в свой черед,
Безудержны в стремлениях и смутах.
Всегда на шаг за завтрашней чертой,
Во всех свершеньях наперед повинны!
И если время скажет нам «постой» –
Пройдем насквозь, плечом его раздвинув.
1985
Словам – огня, и крепости – вину,
И легкости – смычку, и дерзкой славы!
И прадеды с улыбкою лукавой
Из темных рам отпустят нам вину –
За то, что хоть на вечер, хоть на час
Мы оживим забытую эпоху.
А если натворим переполоху –
Вольно ж им было просыпаться в нас!
1986
Время складками ложится
И стекает по плечам.
Слышно: площадь веселится –
Ожидают палача.
Пьяны люди, сыты кони –
То ли хохот, то ли пляс…
В каждом доме на иконе
Беспощадно смотрит Спас.
Кто там в сумерках кружится?
Погоди, еще светло!
Время петлями ложится.
Глядь – под горло подошло.
1986
В Италии барочны облака,
И Тибр тугими петлями ложится,
А с выпуклых холмов слетают птицы,
И каждая дуга божественно легка.
Откуда мне известны наперед
Дождями полусмытая тропинка,
На солнечных часах проросшая травинка
И времени такой неспешный ход,
Как будто впереди все те века,
Что в эту землю врезали дороги.
И рано говорить об эпилоге,
Когда так бьется каждая строка
И хочет жить…
В горах смеются боги.
А смерть не видит нас издалека.
1987
Так просто, так просто создать нашу землю:
Пускай она странных сердец не приемлет –
Но в колоб тугой закатать, да покруче,
А то что осталась – пустить бы на тучи
Немыслимых форм, сумасшедших изгибов –
Чтоб помнились мальчикам, грянув и сгинув.
Да зябких ракит подпустить наважденье,
Да льдам обозначить ночное движенье,
Да перечной россыпью птиц – на полсвода,
Да детского плача, да смутного года.
1988
