ПРЯМОСТОЯНИЕ,
или У Евгения Концевича такая манера: принимать гостей лёжа
(Василий Овсиенко. Свет людей: Мемуары и публицистика. В 2 кн. Кн. 2 / Составил автор; Худож.-оформитель Б.Е.Захаров. – 2-е издание, доп. – Харьков: Харьковская правозащитная группа; К.: Смолоскип, 2005. – С. 83 – 89.)
«В ознаменование 50-летия с тех пор, как автор свернул себе шею и стал писателем...» – такой эпиграф может удивить неосведомлённого читателя. К сожалению, это не литературная фигура – «свернул себе шею», а горькая правда жизни Евгения Концевича. А речь идёт о новой его книге «Она шла улыбаясь... Новеллы, рассказы, этюды». – Житомир: ЧП М.Г. Косенко, 2002, – 216 с., в которой собраны произведения 60-х годов. Впрочем, некоторые из них основательно переработаны: стоит лишь пересмотреть предыдущие книги «Два колодца» (1964) и «Идя по улице» (1985).
Да, 50 лет назад, 22 июля 1952 года, 17-летний атлетического сложения юноша почти двухметрового роста нырнул с кручи в Тетерев – и из воды его уже вытащили. Первое, что он спросил, придя в себя: «Завтра спартакиада – смогу ли я бежать?» – «Будешь бегать», – ответил врач. Но с тех пор на ноги он не вставал.
Однако стал выдающейся личностью современной Украины, средоточием нашего духа и оптимизма.
Ежегодно 5 июня, в день рождения, в его почти сельском подворье во II Шевченковском переулке в Житомире, которое всё плотнее обступают высотные новостройки, собираются друзья со всей Украины, а то и со всего украинского мира. А друзья у него нешуточные...
Евгений Васильевич Концевич родился в 1935 году в селе Млинище, в 12 км от Житомира. Мать Мария работала на ферме, где часто вертелся и Евгений (до сих пор считает, что если бы не беда, то стал бы ветеринаром). Отец Василий портняжничал. Спасаясь от голода, в 1947 году семья перебралась в Житомир, поселилась в землянке, затем построила дом, где Евгений – после достроек-перестроек – живёт по сей день. Отец, занавесив окна, тайно подрабатывал на швейной машинке, за что его преследовали как «частного предпринимателя». Из самых страшных воспоминаний – как у отца дрожали руки во время обыска в 1949 году. Парень на себе ощутил презрение «городских» русскоязычных ровесников к своему «сельскому» языку. Это и была почва для формирования того, что Василий Стус определял как «прямостояние».
Евгений не собирался быть писателем. Но судьба свела его в одном классе 23-й житомирской школы с Васильком Хомичевским – сыном непревзойдённого переводчика античной литературы Бориса Тена (Хомичевского). Ещё тогда «старик» заметил литературный дар Евгения, чутьё языка, и когда случилась беда, посоветовал писать. Как Божья благодать, как спасение души перед ним открылся необъятный мир словесности. Неотступные боли в какой-то мере заменяла отрада от работы над словом. К Евгению начали приходить начинающие писатели братья Анатолий и Валерий Шевчуки. Пробовал писать юмористические вещи, но Валерий Шевчук одёрнул и направил к серьёзной прозе. Его рассказы публиковались в газете «Літературна Україна», в журналах «Вітчизна», «Дніпро», «Україна».
Легко сказать: «Тяжёлые страдания – телесные и душевные – не сломили Евгения». Но представим себе, какой силой воли нужно было обладать, чтобы их выдерживать – и не впасть в отчаяние. Он заочно окончил 10-й класс, с 1963 года учился на заочном отделении Житомирского пединститута. После выхода в 1964 сборника рассказов «Два колодца» принят в Союз писателей Украины.
Местные партчиновники, чтобы прославиться чем-то оригинальным, задумали создать из Концевича эдакого «Павку Корчагина». К нему зачастили пионеры и пенсионеры, в его дворе пробовали затеять торжественное повязывание галстуков. «Сама» секретарь обкома КПУ по идеологии Ольга Чернобривцева агитировала Концевича вступать в партию. Сперва он сказал, что не готов, а потом откровенно отказался, потому что живая его душа стремилась к людям иного сорта. Которые не возводили ему прижизненный памятник, а просто прониклись его судьбой.
И тогда случилось событие, которое – можно уже смело утверждать – стало частью истории украинского шестидесятничества...
Надежда Светличная. Из вещания радио «Свобода» 5 июня 1990 года:
«Нас познакомила в 1964 году Ирина Жиленко – как и многих киевлян. И мы тогда как могли часто посещали уютный, почти сельский дом Евгения под номером 12 во Втором Шевченковском переулке в Житомире. Евгений, как и его преданная, уже немолодая мама, всегда радушно приветствовал гостей. Нас, киевлян, как правило, оставляли на ночь. В тот день из Киева приехало немало друзей Евгения (5 июня 1965 года поздравить его с 30-летием приехали из Киева Иван, Надежда и Леонида Светличные, Евгений Сверстюк, Алла Горская, Галина Возная, Виктория Цимбал, Ирина Жиленко, Вячеслав Черновол, Николай Плахотнюк, Михаил Гуць, Борис Мамайсур. – В.О.). А поскольку было лето, и происходило это, кажется, в субботу, Евгений ночевал под шатром во дворе, то и мы сгрудились вокруг его кровати. С тем зловещим альбомчиком пришёл местный поэт и, кажется, партийный деятель Оксентий Мельничук. Когда-то он был соседом Концевича и тоже долго и тяжело болел. Поэтому мать Евгения обычно делила клубнику с грядки между своим и соседским сыном. Позже Оксентий выздоровел, выбился в «номенклатуру», получил квартиру и тропинку к Евгению забыл. А тут вдруг, будто случайно, зашёл к нему и – надо же такое стечение обстоятельств! – попал именно в день рождения Евгения Концевича. Так же случайно у него оказался альбомчик с пейзажами, который он оставил Евгению посмотреть, мол, если понравится – я тебе сделаю копию.
Если придирчиво анализировать его поведение – может что-то показаться странным во всём этом, но кто тогда анализировал... Собралась ведь компания людей, не все и знакомы между собой. Так что вокруг Евгения были шутки, песни, разговоры. Юбилейные, всякие. А про альбомчик и забыли. Помню, что какое-то время на нём даже сидел Борис Мамайсур, которому не хватило места, положив его между двумя стульями... Оказывается, миниатюрное подслушивающее устройство, вмонтированное в обложку альбомчика, передавало запись разговоров в кагэбэшную машину, стоявшую метрах в 500 от дома Концевича. Когда же Евгений, обнаружив подслушку, отсоединил систему питания и передача прекратилась, кагэбэшный муравейник зашевелился и, следом за исполнителем, Оксентием Мельничуком, которого, несмотря на пресмыкательство и раскаяние, выгнали из дома Концевичей, там ранним утром в понедельник появилось высшее начальство из областного КГБ вместе со своими шефами из киевской республиканской резиденции. Кажется, операцию возглавлял сам Калаш, идеологический заместитель председателя КГБ.
Для Евгения это выглядело как интересная детективная история. В конце концов, так оно и было. А поскольку Концевич «питается» только теми событиями, которые к нему приходят, он с определённым азартом отнёсся к приключению с подслушкой. Но приключение не ограничилось разговором с «тайной полицией»: после 5 июня 1965 года дом Евгения Концевича начали как зачумлённый обходить его «поклонники», те пионеры, пенсионеры».
Евгений Концевич, 5 июня 1994 года:
«Обнаруженную подслушку бросили в ведро с золой. Там ещё и совок торчал. Когда кагэбисты пришли и начали искать, я понял, что они не ориентируются, где она. Я стал им говорить, что отдал в Киев. А они: «От нас отсюда мышь не проскочила. Мы знаем, что она у вас».
Я никогда себя не причислял к борцам. Я, очевидно, не для того родился. Но и не пугливый, если судить по маминому: «О, уже закусил удила...». Я упёрся против них именно с этого момента. А тогда я всё-таки испугался. Потому что увидел за окном что-то иррациональное. Остановился у дома «виллис» – и они выскакивают: один, второй, третий, четвёртый... Девять человек, слушайте! В той машине, по моим представлениям, не могло столько поместиться... Оказывается, их там две стояло, я второй не видел. И все они ввалились в ту комнату и что-то гомонят. Мне жутко стало, да ещё и почки ныли. Это же после всего того... Я ещё и немножко согрешил был... Посмотрел: стоят такие мордовороты... И мне стало смешно. И, знаете, с тех пор меня спасает этот смех. Я где-то со стороны взглянул на себя – и на них. Старший стал что-то путать. Я: «Перестаньте, давайте будем прямо говорить». Тогда он махнул – и все вылетели, как мухи».
Сам начальник областного КГБ полковник И.И.Юдин с группой своих подчинённых требовал отдать подслушку и молчать об этом, уговаривал Концевича работать на их «учреждение». Концевич решительно отказался – и позорная история о кагэбэшном «подарке на именины» стала известна всей диссидентской Украине. О ней рассказывали зарубежные радиостанции. Тогда Юдин предложил Концевичу выступить в прессе против зарубежных публикаций – напрасно. Через 7 лет майор КГБ Медведский цинично поучал на допросе: “Вы, Евгений Васильевич, свой жизненный хребет сломали не тогда, когда прыгнули с кручи в реку, а тогда, когда не послушались доброго совета Ивана Ивановича и не помогли нам”.
Надежда Светличная, 1990:
«Я возвращаюсь к групповому снимку, сделанному во дворе Евгения Концевича 5 июня 1965 года. Почему тот снимок мне так дорог? Он как рубеж между двумя очень разными эпохами в жизни шестидесятников. Таких беззаботно улыбающихся лиц, как на том снимке, я уже не видела ни у Аллы Горской, ни у Вячеслава Черновола (а он тоже есть там на снимке), ни у Светличного, ни у самого Евгения. Хотя мы ещё встречались, даже ездили колядовать, и он подарил для козы из нашей ватаги свой тулуп с роскошной шерстью. Но душевные травмы, которыми судьба щедро наделяла шестидесятников, приглушили их беззаботность, высекая в них суровые черты борцов.
Кстати, вы, наверное, спросите, а почему это именно тогда и так неуклюже подложили в кровать тяжело больного Концевича подслушку? Этот вопрос задал кагэбистам и сам Концевич. Они уверяли – и я почему-то верю им в этом, – что они были заинтересованы не столько его разговорами, сколько его гостями из Киева. Потому что именно тогда, летом 1965 года, готовились первые крупные аресты среди шестидесятников».
Степан Пинчук, доктор филологии, 5 июня 1995 года:
«Но, чтобы вы знали, в каких тяжёлых условиях жил этот человек...
Когда я приехал в 1965 году в Житомир заведовать кафедрой литературы, всю Украину уже обошла скандальная история с подслушиванием. Первое, что я сделал, – это пошёл и познакомился с Евгением. Ему всё время угрожали, что исключат из Союза писателей, что лишат той несчастной пенсии – 60 руб. В Житомирском отделении СПУ вопрос об исключении ставился прямо. И если этого не случилось, то надо отдать должное житомирским писателям. Мы медлили: обдумываем, не готовы, не можем исключить в его отсутствие... Но в конце концов председатель отделения Владимир Канивец (известный автор романа «Ульяновы»), поставил вопрос ребром: исключить. Евгений мне сказал, чтобы я не шёл на то собрание или чтобы голосовал за исключение. Я заявил: против отсутствующего, да ещё и лежачего, выступать не буду. Нас тогда было 9 членов Союза в Житомире. Против исключения проголосовали также Борис Тен, Даниил Окийченко, Михаил Клименко, Николай Колесников. За исключение были Владимир Канивец, Михаил Миценко, а двух других не назову, потому что боюсь ошибиться. Итак, одним голосом мы удержали Концевича в Союзе. (Следует добавить, что таких попыток было две. Концевича и всё Житомирское отделение СПУ осуждали на областной партконференции – об этом писала газета «Радянська Житомирщина» 3 февраля 1974 года, – но, в конце концов, на В.Канивца, который рвался тогда к Шевченковской премии, прикрикнули: «Не делайте из Концевича героя-великомученика». И его оставили в Союзе, хотя обструкция продолжалась вплоть до середины 80-х. Концевича перестали публиковать. Тогда он взялся подрабатывать переводами с польского и русского – здесь очень пригодилась переводческая школа Бориса Тена. – В.О.).
Ещё когда о нём говорили как о местном Павке Корчагине или Николае Островском, нашлась одна молодая красивая девушка, Ольга, которая вышла за него замуж. Но под влиянием КГБ чувства её остыли. Мама становилась всё более немощной, Евгений оказался в беспомощном положении. И тогда случилось чудо Господне. Это Майя Борисовна... Если есть на свете женщина, перед которой надо становиться на колени и молиться Богу, то это она. Бог, видимо, присматривает за этим домом...
А тот, кто сделал зло, прожил всего несколько месяцев и умер от болезни, которую всю жизнь имеет и Евгений».
С Майей Евгений поженился в 1975 году: «Господь послал мне избранную овечку из избранного стада... У меня есть большая заслуга перед Украиной: одну еврейку обратил в украинство...»
Когда в доме Концевичей – Евгения и Майи – собираются гости, то всегда повторяется тот же ритуал: рассматривать рушник. Его посоветовала завести Наденька Светличная. У кого-то в доме есть книга посетителей, у Аллы Горской автографы писались на стене мастерской, а у Евгения – на куске полотна подписывались симпатичные ему люди, а жена потом вышивала автографы цветными нитками. Кого там только нет! Борис Тен, все трое Светличных, Иван Дзюба, Михайлина Коцюбинская, Людмила Семыкина, Галина Севрук, Афанасий Заливаха, Евгений Сверстюк, Вячеслав Черновол, Богдан Горынь, Ростислав Доценко, Нина Вирченко, Николай Плахотнюк, Сергей Бабич, Нина Марченко, Николай Кагарлицкий, Любомир Пирог – вся оппозиционная Украина...
Во время очередного «покоса» украинской интеллигенции, 18 апреля 1972 года, в доме Концевича во время обыска изъяли 17 документов самиздата, много рукописей, писем, пишущую машинку и прочее. «Если бы тот лежачий труп встал, он всё равно не ходил бы. Он у нас сидел бы...», — откровенно изрёк капитан Костюк. Рушник тогда спасся чудом. Ведь искали бумаги. Один взял рушник, лежавший между книг, но не успел развернуть, как мама с сердцем: «Это его пелёнки...» – забрала и бросила в грязное бельё. После этого Евгений очень переживал за рушник и мало кому его показывал.
Вячеслав Черновол, 5 июня 1994 года:
«Мне сегодня кажется, что мы вечны и бессмертны. Ведь это было страшно давно. Мы же ещё знали Сталина! Знали небольшую оттепель, знали шестидесятничество. Нам суждено было то, чего не дождалось поколение «расстрелянного возрождения» 20-х годов. Единицы из них дожили до оттепели 60-х годов, совсем единичные – до нашего дня. Нас разметало кого в политику, кого в литературу, кого в одну партию, кого в другую. Но нам нужны такие люди, которые собирают нас вместе. Нас, шестидесятников, собрал Иван Светличный, не будем забывать об этом. Одним из таких является Евгений Концевич – человек большой притягательной силы. Разве собрались бы мы так в Киеве, как вот в Житомире?»
Валерий Шевчук, 5 июня 1995 года:
«Он обладает чем-то притягательным, что влекло к нему людей. Он обладает чем-то таким, что заставляет не замечать того, что он прикован к постели. Он держится так, будто нет у него никакой беды и болезни, а просто у него такая манера – принимать гостей лёжа. А когда человек с ним пообщается, то выносит с собой лучик света в душе. Эти светоносные души и объединялись между собой, неорганизованно, без уставов, в братство. Позже в это братство юношей и девушек, «юношей из огненной печи», ударит железная рука – и не все доживут до этого дня. Одни будут убиты, другие пропадут в концлагерях, третьи умрут своей смертью. И иуда Евгения Концевича тоже не доживёт до этого дня. После того позорного поступка он не раз хотел повеситься, потому что зло, посеянное в мире, уничтожает душу.
Когда я прихожу к Евгению, у меня праздник общения. Потому что он светоносный человек. Выходя от него, выносишь искру пламени его сердца. А когда в душе горит тот святой огонёк, значит, мы в этом мире есть и будем».
Евгений Сверстюк, 5 июня 1994 года:
«В нашем нестабильном, всё более ненастоящем мире есть маленький настоящий островок, который держится загадочной силой. Это Евгений Концевич. Так казалось и в 1965 году, так и остаётся...»
Иван Дзюба: «Евгений Концевич своего рода символ и легенда для этого поколения – поколения шестидесятников. Это удивительный человек, который всегда всех вдохновлял. Не его надо было поддерживать, как казалось бы, – он всех поддерживал и подпитывал энергией...»
Валерий Шевчук, 5 июня 1995 года:
«Есть одна очень интересная закономерность. Когда нация переживает катастрофу – именно в это время рождаются дети, которые позже возродят эту нацию. Шестидесятники родились в 30-х – начале 40-х годов. Именно тогда, когда была расстреляна украинская интеллигенция, физически уничтожена украинская литература, когда было выморено голодом украинское крестьянство, когда нация была подвергнута коммунистическому геноциду и полностью обескровлена, – именно тогда украинские женщины начали рожать мальчиков и девочек, которые в 60-х годах возьмут на свои плечи нелёгкую миссию возрождения своего народа. Среди этих идеалистов был и Евгений Концевич...
Он не написал много произведений. Но уже первая его книга под названием «Два колодца», вышедшая в 1964 году, — могу сказать со всей ответственностью, — прекрасна. Она пластична, у неё есть аромат и свой неповторимый стиль. Так никто не писал, так писал только он. А когда у художника есть своё лицо, то он состоялся».
Евгений Концевич, 5 июня 1995 года:
«Лучшую рецензию на ту книгу составила моя малограмотная мама: «И где ты набрал таких слов?» — «Да у вас же», — говорю. И мама тихо заулыбалась».
Кроме упомянутых книг, в 1997 году в Житомире вышла антология «Ужин на 12 персон», где собраны лучшие образцы «житомирской прозаической школы». Евгений Концевич едва ли не самый старший по возрасту в этой когорте, где оба Шевчука, Василий Врублевский, Геннадий Шкляр, Вячеслав Медвидь, Евгений Пашковский и другие. В 2000 году в библиотеке журнала «Авжеж!» вышла его книга статей и эссе «Здешний кофе». Полистай, читатель, книги Концевича. Поучись, как подобает человеку держаться в этом мире — несмотря на всевозможные несчастья.
И сейчас в усадьбе Евгения Концевича, по словам «бригадира» житомирских писателей Алексея Опанасюка, каждое воскресенье собираются на «посиделки». Общественность отстояла этот дом от сноса: здесь должен быть музей шестидесятников. На что Валерий Шевчук заметил: «Дай Бог, чтобы музей шестидесятников тут долго не открывался». А я добавил: «Пусть ещё долго сюда ходят живые экспонаты». Потому что и сам я, когда в 1988 году вышел «из тьмы, из смрада, из неволи» (Т. Шевченко), то начал искать живых людей именно из этого дома. Потому что знал, что в Житомире есть этот остров стабильности, очаг украинского духа и оптимизма, имя которому — Евгений Концевич.
«Оптимизм — это от Бога, — говорит Евгений. — Но я исхожу из рационального. После такой сатанинской селекции, длившейся сотни лет — последние 70 лет особенно жестокой, — мы существуем. Украина — жива. Значит, мы будем. Кто думал в 60-х годах, что доживём до сине-жёлтого флага над горсоветом? Житомир поднял его первым по эту сторону Збруча. Это — воля Божья. Вот источник моего оптимизма. Мне очень понравилось, как Ирина Жиленко сказала: «Наш никак неумирающий Концевич». Теоретически я давно не должен жить. Академик Любомир Пыриг спрашивает меня: «Как ты до сих пор жив?». — «По принципу любовницы, — говорю. — Как одна болезнь мне надоест, так завожу себе новую. А старую забываю».
И в этом году 5 июня усадьба Концевичей была полна гостей — взгляните только на снимок, на котором вы узнаете Алексея Опанасюка, Николая Кагарлицкого, Михтодя Волынца, Сергея Бабича, Анатолия и Валерия Шевчуков, Дмитрия Мазура, Михайлину Коцюбинскую, Людмилу Семыкину, Ольгу Горынь... Но давно уже не плавают рыбки в бассейне, не пасётся в саду коза, не слышно казалось бы вечного пёсика Улитки, а хуже всего — не летают над домом голуби, о которых Евгений рассказывает с профессиональным азартом голубятника...
Зеркало недели. – 2002.– № 27 (402). – 20 июля и другие публикации.
Примечание 2004 года: И всё-таки: Евгений звонит, что голуби снова летают!
На сайте ХПГ с 26.02.2008.
