Левко ГОРОХОВСКИЙ
ЖАЛОБА
Прокурорам СССР и УССР
Составляя эту жалобу, я, как жертва бесславного судебного процесса, хочу убедиться, действительно ли в людях, которые вели этот процесс и следствие, я должен видеть лицо страны с самым справедливым строем в мире? В людях, что так дико поглумились над моим национальным достоинством, достоинством человека?
Меня обвинили в том, что я позволял себе вольнодумные высказывания, превращенные органами КГБ в антисоветскую и националистическую агитацию и пропаганду с целью подрыва советской власти. Но от моей так называемой «преступной деятельности» никто не понес ни морального, ни материального ущерба — не выявлено «потерпевших», а меня наказали.
Большинство обвинительных фактов взято из обычных жизненных ситуаций, когда поведение подсудимых совершенно неуместно мотивировать специальными действиями. Так может ли в цивилизованной стране с разумным общественным устройством подобная «деятельность» считаться политическим преступлением? Будет ли кто-нибудь обращать внимание на возгласы веселой компании или высказывания отдельных лиц в возбужденном состоянии? И справедливо ли, в конце концов, в процессе спора, где обязательно должно быть два противника, признать одну сторону преступной и арестовать? Какая же тогда может быть речь о свободе слова, если элементарный пункт Всеобщей декларации прав человека не соблюдается?! («Каждый человек имеет право на свободу убеждений и на свободное выражение их; это право включает свободу беспрепятственно придерживаться своих убеждений и свободу искать, получать и распространять информацию и идеи любыми средствами и независимо от государственных границ» (статья 19)).
Разве эти слова не были признаны представителями Союза ССР, которые подписали эту Декларацию и признали ее «…международным актом, провозглашенным Генеральной Ассамблеей ООН 10.XII.1948 года как задача, к выполнению которой должны стремиться все народы и государства» («Политический словарь», изд-во АН УССР, Киев, 1971 г., стр. 154)?..
Я рос и воспитывался при советской власти и, естественно, не мог иметь и не имел иного убеждения, кроме убеждения, основанного на материалистической, марксистской идеологии. Другие идеологии в своей основе были мне неизвестны, и с их позиций я не мог выступать против советской действительности. В конце концов, чтобы быть агитатором или пропагандистом, нужно быть глубоко знакомым с идеями, которые необходимо донести до сознания других. И, наконец, что же такое «агитация» и «пропаганда»? В вышеупомянутом «Политическом словаре» говорится: «Агитация проводится путем распространения определенных идей и лозунгов с помощью различных средств: бесед, устных выступлений, прессы, радио, кино, телевидения, театра, изобразительного искусства, политической и художественной литературы. Одной из основных форм политической агитации является политическая информация» (стр. 13); «Пропаганда — глубокое и детальное разъяснение идей, учений, взглядов, политических, научных и других знаний. По сравнению с агитацией, которая является более массовой, пропаганда охватывает сравнительно узкий круг лиц» (стр. 410).
Родители мои крестьяне (мать в прошлом батрачка, работая до седьмого пота на сахарной свекле в колхозе, заболела раком и умерла; отец тоже крестьянин; батрачил столяром — сейчас едва сводит концы с концами).
Украинец (чего никогда не старался скрывать, разговаривая только на родном языке, и считаю, что как уроженец Украинской ССР должен отбывать так называемую меру наказания на территории своей республики, если она действительно суверенна).
Имею высшее техническое образование; до ареста работал руководителем проектной группы института «Тернопольоблколхозпроект» (на работе всю проектную документацию приходилось вести на русском языке, несмотря на то, что она предназначалась только для колхозов, то есть для сёл Тернопольской области, где проживает исключительно украинское население. Вызвано это якобы тем, что для типовых проектов, выпущенных на русском языке, экономически невыгодно создавать какой-то переводческий центр. А проводить русификацию выгодно?).
В последнее время проживал в общежитии г. Тернополя, по ул. Лозовецкой, №1 (до этого приходилось менять по 4-5 раз место жительства из-за отсутствия жилья, что очень отражалось на моем душевном состоянии и материальном положении).
Осужден на 4 (четыре) года лишения свободы… (поэтому хочется свой срок наказания сравнить с таким же сроком другого политзаключенного, например, осужденного при голландском колониальном режиме).
Об этом режиме, о голландском империализме, как об империализме вообще, я еще со школы знал как о реакционном и антигуманном. Конечно, досадно прибегать к таким парадоксальным сравнениям, но советский общественный строй из-за интерпретации действий КГБ выглядит по сравнению с колониальным режимом более антигуманным. Ведь власти голландского колониального режима тоже считали, что их власть гуманна и только способствует развитию индонезийского народа (Индонезия для них была мандатной (подопечной) территорией), и одновременно наказывали за проявления самосознания в практических действиях.
«Национальная партия Индонезии уверена, что важнейшим условием реконструкции всего общественного строя Индонезии является национальная независимость. Поэтому весь индонезийский народ нужно прежде всего нацелить на достижение национальной независимости» (из книги «Индонезия обвиняет», Сукарно, Москва, 1961, стр. 71). И эти слова были произнесены на судебном процессе, который приговорил оратора к… четырем годам лишения свободы. Но если Сукарно был осужден как настоящий политический деятель, возглавлявший Национальную партию Индонезии и хотевший революционным путем добиться свободы для своего народа, то мои четыре года по сравнению с его сроком — произвол и издевательство над человеческой личностью.
Потому что ничего «страшнее» я не мог сказать на какой-то там вечеринке (как подчеркивается в приговоре), чем то, что Украина тоже имеет право на самоопределение (как юридическое, так и фактическое), и я, как патриот своей Родины, не против этого права. «Высшим выражением предусмотренных Конституцией СССР суверенных прав Украинской ССР, как и всех союзных республик, является право на свободный выход из Союза ССР. Это право убедительно свидетельствует о том, что объединение советских республик в Союзе ССР является действительно добровольным» («История Украинской ССР», том II, изд-во «Наукова думка», Киев, 1967 г., стр. 377). Да, эти слова не раз подчеркиваются, когда нужно лишний раз доказать справедливость ленинской национальной политики. Но попробуйте вслух высказать это конституционное право… Не советую вам этого делать, потому что окажетесь там, где я — за колючей проволокой Мордовии.
Осужден к отбыванию наказания в так называемой исправительно-трудовой колонии… (не собираюсь говорить о своем добросовестном отношении к труду на воле (об этом красноречиво свидетельствуют справки с мест работы), да я никогда и не был тунеядцем, чтобы меня собирались перевоспитывать трудом. Но не в этом загвоздка. Из-за своего состояния здоровья я… не работаю. Так для чего же меня здесь держат?).
Режим наказания строгий… (неужели мы, впервые судимые, оказались настолько опасными для общества, что, миновав общий и усиленный режимы, нас наказали строгим? Или это является средством воспитания политзаключенного, или, может, одним из методов пытки?). На подобный лукавый акт всякие оправдательные ответы, что статья 62 УК УССР предусматривает только строгий режим, — банальны и меня абсолютно не удовлетворяют, потому что для искателя истины банальное не может быть истинным.
О том, где я рос и кто меня воспитывал, было прекрасно известно Тернопольским органам КГБ. Так почему же полгода терроризировали меня на следствии из-за документа «Интернационализм или русификация?», вменив мне его в вину? Ведь по кассации этот документ был признан лояльным (с меня была полностью снята вина за хранение и пользование им)? А потом судили за клеветнические выдумки о русификации, когда этот же процесс русификации убедительно доказан в документе «Интернационализм или русификация?». Или, может, не существует русификации? Может, добровольно люди отказываются от своего родного языка и переходят на чужой? Тогда взглянем на некоторые цифры.
По данным переписи населения 1970 г. украинцев в Российской Федерации проживает 3 млн 346 тысяч человек. Но есть ли у них хоть одна украинская школа, не говоря уже о чем-то более высоком? Выпускается ли на территории РСФСР хоть одна украинская газета? Нет! А все украинское население РСФСР превышает население Эстонской, Латвийской, Литовской и других республик! В этом наша трагедия, и почти непоправимая…
Но ведь в США (где проживает более одного миллиона украинцев), в Канаде (где их более 800 тысяч), в Польше (около 300 тыс.), в Чехословакии (свыше 145 тыс.) и в других странах есть украинские школы и издаются газеты и журналы на украинском языке («Украинский календарь», 1969 г., изд-во Варшава, Степан Демчук, стр. 113-114, статья «Украинцы в мире»)…
Я спросил об этом представителя из Львовского телецентра, который приезжал с делегацией в концлагерь, и он мне ответил, что украинцы сами не желают иметь школы с родным языком преподавания (??). Но если у них такое низкое самосознание (ибо иначе нельзя объяснить их нежелание учиться в родных школах), то почему правительство не позаботится об их нормальном образовании? Ведь в задачи образования входит и воспитывать самосознание, а не только давать квалификацию. Предоставление квалификации — потребность времени, и такая черта тоже свойственна антигуманным общественным устройствам, ведь технический прогресс требует квалифицированного раба. И неужели из слов работника телецентра я должен понять, что советское образование развивается также в этом направлении? А «попытки свести все разнообразие языков к одному языку означали бы то же самое, что и свести все школы и направления, существующие в искусстве, к одному направлению и одной школе. От этого бы ужасно обеднело человечество» (из журнала «Техника — молодежи», №3, 1971 г., ст. «Пространство мысли», научного сотрудника А. Анисимова, стр. 45).
На суде, когда из показаний свидетелей выяснилась моя «преступная деятельность» (потому что я сказал, что в Казахстане живет больше одного миллиона украинцев (по данным переписи 1970 г. — 930 тыс.) и нет украинских школ), судья сказал свидетелю: «А вы спрашивали его, есть ли на Украине казахские школы(??)». Зато есть много русских!
Что же тогда говорить об историко-этнических территориях Украины, к которым относятся Ростовская область, Кубань (Краснодарский край), часть Воронежской, Белгородской и Курской областей РСФСР и Брестская область (бывшая Берестейщина) на территории Белорусской ССР (см. «Введение в историю русского языка», Н. Н. Дурново, изд-во «Наука», Москва, 1969 г.), где испокон веков живут украинцы, а о самом элементарном образовании на родном языке там и не услышишь.
Конечно, так каждый будет забывать свой родной язык, в чем можно убедиться на наглядном примере. При переписи населения в 1920 г. на Кубани (Краснодарский край) было 1 222 140 украинцев и 980 290 русских, по данным переписи 1926 г. украинцев было 1 412 276 и русских 1 061 535, а уже по переписи 1959 г. в Краснодарском крае зарегистрировано 145 592 украинцев и 3 363 711 русских («Современный этнический состав населения Краснодарского края», А. С. Бежкович, Ленинград, 1967 года). Что это такое — цифры говорят красноречиво.
«Меня просто ошарашило, когда я узнал, что в таком большом украинском городе, как Одесса, где 900 тыс. жителей, всего лишь… одна украинская школа» (из уст жителя Одессы) — эти слова без комментариев подчеркивают вышеприведенный вывод.
А сколько русских живет на Украине?! По переписи 1959 г. их было 7 091 тыс., а в 1970 г. стало 9 126 тыс. (прирост 22%, если принять цифру 9 млн 126 тыс. за 100%), в то время как украинцев за это время увеличилось с 32 158 тыс. до 35 284 тыс. (прирост только 9%, если цифру 35 млн 284 тыс. приравнять к 100%). И, если в 1959 году из 100% украинцев родным языком считали русский — 12,3%, то уже в 1970 году — 14,3% (газ. «Известия», №90, 1971 г.). Да какие же это украинцы?! И о чем это говорит (уже даже не ставя под сомнение достоверность данных переписи)?
После этих данных становится понятной политика равноправия наций и лицо интернационального единства, поглощающего нацменьшинства, которые не успели еще даже самопроявиться. Ведь к дружбе и братству, к интернациональному единству народы должны прийти только через осознание своего «я», через экономическую, политическую и духовную независимость. И одновременно хочу добавить, что допуская подобные категорические выводы, имеющие непосредственное отношение к общественно-политическим проблемам, я только руководствовался определением слов «критика и самокритика»: «разоблачение ошибок и недостатков с целью их устранения; метод выявления противоречий в социалистическом обществе. В социалистических странах, где нет враждебных классов, критика и самокритика является одной из главных движущих сил развития общества…» («Политический словарь», Киев, 1971 г., стр. 260).
Рамки моей жалобы не позволяют шире охватить вопрос русификации и доказать, что если бы даже на судебном процессе я отстаивал, а на воле распространял фразу «у нас происходит русификация», я был бы прав. Тем самым хочу опровергнуть обвинение: «возводил клевету на советскую действительность и национальную политику КПСС…», потому что, находясь в непрерывных поисках истины и справедливости, я никогда не брал на вооружение для своих собственных философских обобщений такие грязные аргументы, как ложь и клевета.
Но что тут говорить о национальном достоинстве, когда элементарное человеческое достоинство на этих (следственном и судебном) процессах было потоптано самыми недостойными методами, на которые способны лишь садисты.
«Вы попали под горячую руку» (здесь имеется в виду рука тернопольского следователя КГБ майора Бидёвки Г.), — сказал мне, находясь в концлагере (учр. ЖХ 385-17, пос. Озерный, в Мордовской АССР) майор Пономаренко, уполномоченный Верховного Совета УССР, который приехал из Тернопольского КГБ. — «Вас надо было вызвать на партийное собрание и дать хорошего перца или, скажем, обойтись одним годом… Немного пересолили… Но это можно исправить… Напишите помилование» (??).
Позвольте, а о ком это так хлопочут, будто о скотине на торгу? Если обо мне, то могу ли я быть уверен в будущем за свою жизнь, когда она в руках таких органов и полностью зависит от их настроения?
«…На примере вашего судебного процесса надо было проучить и предостеречь других от подобных действий…» — продолжал признаваться майор Пономаренко.
Да, об этом я догадывался… А теперь убедился, что наш судебный процесс был сфабрикован для того, чтобы травмировать психику независимых людей, сломать всякое самостоятельное мышление и посеять жалкий страх перед непоколебимым и всесильным КГБ.
«…Меня заставили, насильно заставили написать заявление на подсудимых» — почти в истерике кричала во время судебного процесса свидетель Кольцова (Ткаченко) Алла М. И после этого воцарилась немая пауза. Судья, прокурор, адвокаты — все молчали…
«Почему вы не купили себе политэкономию или портрет Ленина, а интересовались всякими историями, Калнышевскими, Мазепами?» — в начале следствия, когда не было еще ни малейших доказательств моей «деятельности», молвил прокурор Хращевский В. Б.
Да я, прошу вас, имел 80 журналов «Украина» в период обыска, в каждом из которых было по пять портретов Ленина.
«…А зачем вам было писать стихи про тот пьяный местком, что собирал по людям молоко? Пусть себе собирают, — продолжал прокурор. — И если вы такой герой, то признайтесь во всем…», — почему-то спешил представитель закона, а я еще до сегодняшнего дня не знаю, в чем же это мне признаваться.
«Вы, „друзья“, потеряли уже всякую меру. Мы следили за вами, следили и не выдержали…» — с первых дней ареста, в припадке откровенности, признался один из сотрудников КГБ. Но, когда на второй день (еще раз в изоляторе воссоздав в воображении всю сцену ареста), я спросил, почему не вызвали и не предупредили нас, если следили за нами (ведь функции следственных органов не только разоблачать и наказывать за преступление, но и не допускать — предупреждать его), то все отказались от вышеприведенных слов (делали из меня дурака).
А вот еще такой пример. Когда у майора Бидёвки что-то не получалось со следствием, когда я отвечал «не помню», то он посылал меня «русским» избитым матом… в изолятор и грозил «полной катушкой», еще и еще раз останавливая меня у дверей вопросом: «Будешь нормально говорить?»(?).
«Уважение к человеческому достоинству потерпевшего и свидетеля, подозреваемого и обвиняемого должно быть нормой поведения следственных и судебных органов. Грубость и бестактность, высокомерие и формализм недопустимы в судебной и следственной деятельности. Неуместны также насмешки и ирония, оскорбительные выражения и преждевременные оценки», — замечает доктор юридических наук И. Перлов.
Атмосфера крайнего нервного напряжения довела меня во время следствия до пяти припадков с потерей сознания. Разве не по-варварски вести допросы задержанного с таким состоянием здоровья и использовать это состояние в своих целях? Или определение В. И. Ленина, что «социализм против насилия над нациями, это бесспорно, но социализм вообще против насилия над людьми…» (том 28, стр. 262-263, изд. 4) не касается органов КГБ?
Только садизму свойственно доводить человека до отчаяния, а потом добиваться от него показаний; радоваться, когда жертва идет на компромисс (возводит на себя навет) ради обещанной свободы, которую у нее отобрали. Потому что человек, который еще окутан лживыми иллюзиями о справедливых и сочувствующих органах КГБ, верит их заверениям (и не понимает, что это как раз один из основных методов неопровержимого и выгодного обвинения, но до невероятности коварного).
И напрашивается: может ли порядочный и благородный человек (такими хотел видеть чекистов Дзержинский) взять на свою совесть следствие, где с человеком обращаются как со скотом, где понятия чести и гуманности не существует, лишь существует жажда обеспеченной жизни?..
Ф. Э. Дзержинский постоянно боролся за чистоту органов Чрезвычайной Комиссии. Он, в частности, писал: «…слабые на искушения товарищи не должны работать в Чрезвычайной Комиссии, …кто впал в искушение и злоупотребляет своей властью ради своей корысти — преступники „трижды“» (из кн. «На защите революции», Политиздат Украины, 1971 г., стр. 216).
И если рождение сомнений и стихийный протест индивидуума против несправедливости является преступлением, то как назвать целенаправленные действия группы людей, скрывающие в себе издевательство и насилие? Может я и ошибаюсь, но меня упорно преследует мысль, что люди с таким утилитарным понятием гуманизма, бездушно используя закон, могли бы одинаково прислужиться и царизму, и фашизму, и другим порочным строям.
И после всего этого писать помилование? Потому что, видите ли, еще мало наглумились, раз хотят смыть с себя всю ответственность, таким циничным образом. Что ж, частично это им удалось сделать, освободив с половины срока Саманчука Михаила Дмитриевича, который шел по одному делу и был осужден на одинаковый со мной срок. Но ведь вина у нас одинаковая?! Или он искупил свою «вину», вытерпев последнее издевательство и развеяв у сотрудников КГБ небезосновательную тревогу за свое будущее?!
«Не будьте таким гордым», — просто решает эту проблему майор Пономаренко, пытаясь мне доказать, что на воле все-таки лучше, чем в концлагере, хотя… и в концлагере не так уж плохо, ведь после войны ему еще хуже приходилось. Но, товарищ.., прошу прощения, гражданин майор, я не понимаю, для чего использовать такие заезженные аргументы, ведь война уже давно закончилась, и это явление вынужденное — всем было плохо, а некоторым еще хуже, чем вам, гражданин майор. И вы не учли, что я болен — тяжело болен, с запущенным туберкулезом легких, который при таком скудном питании, как в концлагере, может привести к катастрофическим последствиям. И болею я еще, гражданин майор, неизлечимой болезнью эпилепсией, которая своими частыми припадками с потерей сознания (очень участились после нервных потрясений на следствии), приносит мне больше страданий и мук, чем само заключение (и еще без самого элементарного лечения!).
Неужели и этот вид наказания (это уже, гражданин майор, пытка!) предусмотрен статьей 62 УК УССР? Неужели в мирное время XX в., да еще в стране, которая ежедневно подчеркивает свой гуманизм, могут повторяться преступления, которые, по моему мнению, в принципе, ничем не отличаются от преступлений в Бухенвальде?
Придя к твердому выводу об абсолютной сфабрикованности и антизаконности нашего процесса и не идя ни на малейшие компромиссы со своей совестью, выражаю решительный протест против вопиющей несправедливости и требую немедленного освобождения от пут заключения и полной компенсации (как моральной, так и материальной) за напрасно растраченные годы!
10 декабря 1971 г. Л. Гороховский
Мордовская АССР, ст. Потьма, пос. Лесной, учр. ЖХ 385-19-5.
