Музей в Кучино – совесть России
“Де все людською мукою взялось…” (укр. «Где всё человеческой мукой взялось…»)
Василий Стус
«22 сентября 2003 года в начале первого часа ночи на пульт пожарной охраны поступило сообщение о пожаре в Музее истории политических репрессий «Пермь-36», расположенном в селе Кучино, в 29 километрах от города Чусового (Пермская область). Как сообщили в пресс-службе УГПС Пермской области, горел барак особого режима.
Поскольку пожар был обнаружен поздно, то огнеборцы, прибыв на место вызова, застали здание музея полностью охваченным огнём. Пожар ликвидирован в 1.15. В результате возгорания здание деревянного музея 1969 года постройки сгорело полностью. По факту пожара начали проверку. По предварительным данным, причиной пожара стало короткое замыкание электропроводки. В музее велись ремонтные работы, была проложена временная проводка».
Такое сообщение поступило из Пермского «Мемориала». По телефону мы выяснили, что экспонаты музея в связи с ремонтом в то время, к счастью, были вынесены в другие помещения. В тех местах, где была сырая штукатурка, стены уцелели. Однако здание придётся возводить заново. Областные власти обещают помощь. Отстроить можно за один сезон.
Наши сомнения, как так здание размером 12х120 метров могло за какой-то час дотла сгореть от одного короткого замыкания, пермяки развеивают тем, что предполагаемому злоумышленнику был бы смысл жечь музей с экспонатами, а не голые стены.
Этот барак является частью украинской истории. Здесь был последний в СССР политический лагерь особого режима. За почти 8 лет его функционирования как «учреждение ВС-389/36», с 1 марта 1980 по 8 декабря 1987 года, через него прошло 56 узников, 37 из них, по подсчётам историка и журналиста Вахтанга Кипиани, – украинцы. А именно: члены Украинской общественной группы содействия выполнению Хельсинкских соглашений Олесь Бердник, Николай Горбаль, Михаил Горынь, Виталий Калиниченко, Иван Кандыба, Юрий Литвин (умер в больнице г. Чусового 4 сентября 1984), Левко Лукьяненко, Валерий Марченко (умер в тюремной больнице г. Ленинграда 7 октября 1984), Василий Овсиенко, Богдан Ребрик, Пётр Рубан, Иван Сокульский, Василий Стус (погиб в карцере этого барака в ночь с 3 на 4 сентября 1985 года), Олекса Тихий (умер в тюремной больнице в г. Пермь 5 мая 1984), Даниил Шумук, иностранные члены УОГ эстонец Март Никлус и литовец Викторас Пяткус, а также украинские политзаключённые Михаил Алексеев, Иван Гель, Николай Евграфов, Василий Курило, Алексей Мурженко, Григорий Приходько, Семён Скалич (Покутнык), русский писатель Леонид Бородин, диссидент Юрий Фёдоров, члены Национальной объединённой партии Армении Азат Аршакян и Ашот Навасардян, литовец Балис Гаяускас, латыш Гунар Астра и другие.
Пермская область, начиная с 1929 года, особенно густо зарастала опухолями концлагерей. Местами здесь они встречаются гуще, чем деревни. Первых узников привезли сюда на строительство Красновишерского целлюлозно-бумажного комбината. Здесь «государство рабочих и крестьян» приобретало первый опыт массового использования дарового труда заключённых на стройках социализма. Впоследствии здесь возник целый ряд лагерных управлений: Вишерлаг, Ныроблаг, Соликамлаг, Широклаг и наше Скальнинское. Через них прошло людей больше, чем ныне проживает в области.
Когда зло, хотя и старательно скрываемое за колючей проволокой, за высокими заборами, так процветало на этой земле, то оно неизбежно оскверняло души людей, которые жили вокруг. Поэтому мы, бывшие узники Кучино, в письме к Пермскому «Мемориалу» по случаю его открытия в 1995 году писали, что создаваемый ими Мемориал «является не только данью уважения и признания ценности нашей борьбы за права человека и независимость Украины, но и послужит воспитанию новых поколений граждан России в духе уважения к общечеловеческим ценностям, каковыми являются права человека и нации».
Контингент политических концлагерей (которые в СССР назывались невинными словами «исправительные учреждения») с 1972 года власти начали перемещать из Мордовии, что неподалёку от Москвы, на Урал. Причина: из лагерей в 60 – 70-х годах начала выходить в «большую зону» и за границу информация о политзаключённых и условиях их содержания. Тем временем КГБ проводил очередную «чистку» общества – на этот раз от «антисоветчиков», которые, собственно, не очень-то и скрывали свою моральную позицию, открыто заявляя о своей оппозиционности. Поскольку большинство из них были между собой знакомы если не лично, то через литературу самиздата и вещание радио «Свобода», «Голос Америки», то их нужно было надёжно изолировать, разъединив в сравнительно небольших зонах.
13 июля 1972 года в условиях сверхсекретности (даже конвоиры были одеты в спортивные костюмы) в Чусовской район Пермской области прибыл первый эшелон с несколькими сотнями мордовских заключённых строгого режима (это, в основном, впервые заключённые, носят чёрную одежду; не путать с особым, где сидят рецидивисты, полосатая одежда). В дороге эшелон был трое суток. Двигался по ночам. Днём заключённые изнемогали в раскалённых «столыпинах» (тем жарким летом горели леса и торфяники). Теряли сознание. Один умер. Многие, когда выгружали, не могли устоять на ногах. Их разместили в зонах ВС-389/35 (ст. Всехсвятская, посёлок Центральный), 36 (с. Кучино), 37 (с. Половинка).
Ещё один большой этап мордовских заключённых строгого режима прибыл на Урал летом 1976 года.
Наконец 1 марта 1980 года в Кучино были перевезены из Сосновки, что в Мордовии, 32 заключённых особого режима (снова один в дороге умер). Под новое «учреждение особо строгого режима ВС-389/36» приспособили деревянное помещение бывшего лесопильного завода (пилорамы), что в нескольких сотнях метров от зоны строгого режима.
Так началась история «учреждения», которое стало известно в мире как «лагерь смерти». Потому что это здесь были доведены до смертельного состояния 7 заключённых: в 1983 году Михаил Курка, в 1984 году Олекса Тихий, Иван Мамчич, Юрий Литвин, Валерий Марченко, в 1985 – Акпер Керимов, а Василий Стус и погиб здесь в карцере в ночь с 3 на 4 сентября 1985 года.
Фактически это был не лагерь, а тюрьма с сверхжестоким режимом содержания. Если в уголовных лагерях рецидивистов выводили в рабочую зону, то мы, политические рецидивисты, и работали в камерах. И прогулки нам давалось один час в сутки в обитом жестью дворике два на три метра, затянутом сверху колючей проволокой, а на помосте – надзиратель. Из наших камер было видно только ограждение, что в 5 метрах от окна, и немножко неба. Питание наше стоило 22 – 24 рубля в месяц, вода ржавая и вонючая, мы стрижены. Свидание нам давалось одно в год, посылка до 5 кг полагалась одна в год после половины срока, да и тех старались лишить. Некоторые из нас годами не видели никого, кроме сокамерников и охраны.
8 декабря 1987 года, именно в тот день, когда Михаил Горбачёв вёл переговоры с Рональдом Рейганом в Рейкьявике и ему нужна была ложь хотя бы на один день (что политзаключённых в Кучино уже нет), в зону нагрянула большая команда надзирателей. Нас, тогда уже 18-х, обыскали и вывезли воронками в зону № 35, что на станции Всехсвятская, откуда в течение полутора лет освобождали, «помиловав», – Горбачёв не решился сразу реабилитировать нас и взять себе в союзники. Реабилитированы мы были только после принятия 17 апреля 1991 года Верховной Радой УССР «Закона о реабилитации жертв политических репрессий на Украине».
Хотя наш барак остался пустым, на этом украинская история «учреждения» не закончилась.
Освобождённый отсюда летом 1987 года Михаил Горынь приезжал сюда вдвоём с бывшим политзаключённым журналистом Павлом Скочком 6 – 7 апреля 1988 года по заданию возобновлённого Вячеславом Черноволом журнала «Украинский вестник». Они намеревались добиться свидания с нами, заключёнными, но встретились лишь с некоторым начальством и выслушали его угрозы. Их отчёт опубликован в № 13 «Украинского вестника».
В феврале 1989 года здесь побывали армяне во главе с бывшим заключённым особого режима Ашотом Навасардяном. Никого не спрашивая, они откопали на кладбище в селе Борисово бренные останки погибшего на строгом режиме Ишхана Мкртчяна и отвезли домой.
В мае 1989 года в Кучино приехал эстонец Март Никлус с друзьями. Заходили в зону, сняли всё вокруг, но барак тогда ещё был заперт.
Летом 1989 года семьи Василия Стуса, Олексы Тихого и Юрия Литвина, а также только что созданное Всеукраинское Общество политических заключённых и репрессированных и Украинский Хельсинкский Союз взялись перевезти в Украину бренные останки похороненных в Борисово Василия Стуса, Юрия Литвина и похороненного в Перми Олексы Тихого. В экспедицию включили и меня. 31 августа 1989 года я свободно ходил по до боли родным камерам, в которых прошло 6 лет моей жизни, и рассказывал, что здесь происходило, а Богдан Подгорный и Валерий Павлов снимали. (Этот не цензурированный мною, поэтому с некоторыми ошибками, рассказ теперь опубликован в книге «Нецензурний Стус. Книга у 2-х частинах. Частина 1. Упорядкування Богдана Підгірного. – Тернопіль: Підручники і посібники, 2002, с. 9 – 38»).
Нам тогда не разрешили провести эксгумацию, ссылаясь на «неблагоприятную санэпидемобстановку». Но мы обошли покинутые и открытые камеры, засняли всё на видео- и киноплёнку, в том числе и карцер, где погиб Стус (этот материал можно увидеть в кинофильме Станислава Чернилевского «Просветлой дороги свеча чёрная»). Тогда я нашёл куски нашей одежды, «бирку» (нагрудный знак) Михаила Алексеева, кусок кухонной тетради с записями рукой Николая Горбаля, детали нашей работы, а в 8-й камере – три ключа от камер, в том числе ключ с номером «3», может быть, от карцера, в котором погиб Василий Стус.
9 сентября я попросил председательствующего на Учредительном съезде Народного Руха Украины, моего сокамерника Михаила Горыня, чтобы выпустил меня на трибуну. Я звенел теми ключами:
– В 1985 году Стуса похоронили за несколько часов до приезда жены и сына и не разрешили перевезти его тело на Украину. Тогда тоже ссылались на неблагоприятную санэпидемобстановку. Значит, эпидемия есть. Это – чума. Это – антиукраинская чума, вирусоносители которой сидят в КГБ и в ЦК КПУ!
Секретарь ЦК КПУ по идеологии Леонид Кравчук сидел в зале...
Второй раз мы приехали в эти незабываемые места 17 ноября того же 1989 года. Тогда ещё действовала тайная инструкция: умерший заключённый должен быть похоронен вблизи того места, где умер или где был заключён, а перезахоронить его можно только тогда, когда закончится срок его заключения. То есть мы, живые, были уже свободны, а мёртвые оставались под арестом. Но власть уже ослабла и формально не запрещала забрать наших покойников на Украину, хотя и пыталась помешать. В барак мы тогда не заходили – некогда было. Но узнали, что после первого нашего приезда кагэбистская банда устроила там погром: уничтожила бульдозером ограждения («запретки»), вырвала из окон и дверей решётки, замки. Люди начали понемногу разбирать пол, даже растаскивать шифер с кровли. Тогда подумалось: пусть гибнет тюрьма!
Но, к счастью, нашлись в России совестливые люди, которые поняли историческую ценность этого «объекта» – барака последнего в СССР политического концлагеря, который сохранился (другие – на ст. Всехсвятская и в с. Половинка – были превращены в лагеря для уголовников). Эти совестливые люди – основатели Пермского областного отделения Международного историко-просветительского, правозащитного и благотворительного общества «Мемориал», которое возникло в 1988 году, преподаватели Пермского государственного педагогического университета Виктор Александрович Шмыров, Михаил Александрович Черепанов, Андрей Борисович Суслов, Волеслав Карлович Стенинг, журналист Александр Михайлович Калих, журналистка Татьяна Георгиевна Черепанова (Чурсина), Виктор Вениаминович Зыков, его дочь, выпускница университета Яна Зыкова и другие провели здесь немалый кусок своей жизни. Даже купили в соседней деревне Тёмная избу и обжили её. Они взялись восстановить зону во всей её неприглядной целостности и выставить на всеобщее обозрение то, что совсем недавно так бдительно охранялось от советских людей, которые строили коммунизм, а особенно же от иностранцев. Они положили начало этому движению совести российского народа. Одно дело создавать музей славы своего отечества, другое дело – выносить негативные страницы своей истории на весь мир. Согласимся, что на это требуется гражданское мужество. Эти настоящие патриоты России руководствовались соображениями высшего порядка: нет для России другого способа заслужить уважение в мировом сообществе, как через катарсис – очищение от скверны тоталитаризма.
Наличие этого барака именно в их области обязывало к действию.
Пермский «Мемориал» поставил перед собой цели: 1) сохранение и увековечение памяти жертв тоталитарного режима в СССР, 2) активное участие в демократических преобразованиях через содействие развитию гражданского и правового сознания, восстановление исторической правды о преступлениях тоталитарного режима, о незаконных и террористических методах руководства государством.
Ещё в 1992 году пермяки позвали к себе на конференцию украинскую делегацию. Ездили тогда, помню, председатель Всеукраинского общества политических заключённых и репрессированных Евгений Пронюк и из Ровно Николай Коц и ещё кто-то.
Начиная с 1994 года «Мемориал» начал восстанавливать концлагерь и создавать в нём Музей истории политических репрессий и тоталитаризма «Пермь-36». Меня позвали на его освящение 12 сентября 1995. С тех пор я член Совета того Музея.
Со мной ездили также сын Василия Стуса Дмитрий и историк и журналист Вахтанг Кипиани. Из Эстонии приехал Март Никлус, из Екатеринбурга – заключённый строгого режима Виктор Пестов, из Москвы – белорусский политзаключённый Михаил Кукобака. Мы принимали участие в работе IV Международной научно-практической конференции «Постсталинский тоталитаризм: сущность, оппозиция, репрессии».
Мемориальцам очень пригодились украинские съёмки 1989 года и наши устные и письменные консультации. Ведь всё здесь было разрушено. А ещё их начал консультировать бывший надзиратель Иван Кукушкин, которого взяли рабочим в мастерскую, которая есть при зоне (ныне он начальник охраны Музея). Похоже, он «твёрдо встал на путь исправления», потому что ему и самому четыре года пришлось хлебать баланду – за драку. Журналистка Татьяна Георгиевна Чурсина устроила тогда мне встречу с Иваном Кукушкиным прямо во дворе лагеря. (С Мартом Никлусом Кукушкин встречаться не захотел, потому что Март утверждает, что Кукушкин его бил. Об этом упоминает и Василий Стус в записях «Из лагерной тетради»).
Встреча была обставлена видео- и кинокамерами, диктофонами и длилась около часа. Вахтанг Кипиани сделал из этого получасовой фильм. Я тогда показал Кукушкину ключи от камер:
– Узнаёте?
– О, да это же наш рабочий инструмент! – воскликнул Кукушкин.
Я пытался выяснить обстоятельства гибели Юрия Литвина, ведь Кукушкин охранял его в вольной больнице в Чусовом во время операции и был при его смерти.* (*См. об этом в очерке о Ю. Литвине). Что касается Стуса, то версия Кукушкина не совпадает с нашей, да и рассказывает он то, что слышал от других надзирателей, потому что в то время уже не работал в нашей зоне. А коллеги же дали обет хранить «служебную тайну». Впоследствии, кажется, в 2001 году, разговаривал с ним об этом юрист Левко Лукьяненко. Он полностью опроверг версию, что Стус покончил с собой в рабочей камере № 7 вечером 3 сентября 1985 года. В этой камере в дневную смену работал сам Лукьяненко. Он человек смекалистый: на следующий день, придя на работу, заметил, что детали и инструменты на единственном там рабочем столе не были тронуты. Никто там не работал. Да и я помню, что в какой-то вечер, второго или третьего сентября, Стус просил надзирателя Иноземцева дать ему в рабочую камеру ботинки, потому что в тапочках мёрзнут ноги. Он был в 8-й рабочей камере, напротив «дежурки», потому что голос из перпендикулярного коридора, где находится седьмая камера, услышать никак нельзя было бы.
Подтвердил Кукушкин и то, что начальник режима майор Фёдоров давал задание «искать компромат» на заключённых, фабриковать рапорты о нарушении режима, особенно когда приближалось свидание – чтобы его лишить. Ведь это – выход правдивой информации, которая была самым страшным оружием против советского строя.
В сентябре 1996 года на Международную конференцию «Сопротивление тоталитаризму в России (СССР) 1917 – 1991 гг.» приехали сын Олексы Тихого Владимир со своими сыновьями Антоном и Юрием, историк Ярослав Тынченко, журналист Вахтанг Кипиани и я. Опять же были бывшие заключённые Март Никлус и Виктор Пестов, из Санкт-Петербургского «Мемориала» приехали его председатель Вениамин Викторович Иофе и Вячеслав Долинин.
В бараке уже были восстановлены камеры со всеми их неприглядными реквизитами: металлические нары, постель, полосатая одежда особо опасных рецидивистов, рабочие камеры, карцеры. В большом помещении бескамерного режима развёрнуты экспозиции из снимков и материалов о заключённых зоны, «персональные», так сказать, стенды, в частности, покойных Олексы Тихого, Юрия Литвина, Валерия Марченко и Василия Стуса, стенд Украинской Хельсинкской Группы, основателей Украинского Рабоче-Крестьянского Союза Левка Лукьяненко и Ивана Кандыбы, журнала «Украинский вестник».
В 1998 году «Мемориал» прибрал к своим рукам также и бывшую зону строгого режима в этом же Кучино. Это несколько бараков. Некоторые из них восстановлены, а некоторые решено законсервировать в руиноподобном состоянии – как символ разрушенной тоталитарной системы. В одном из бараков оборудован учебный класс с многочисленными экспонатами.
Через этот музей в летнее время ежедневно проходит по несколько экскурсий, а за сезон – несколько тысяч посетителей – школьников, студентов, учителей. Так, за один день 22 июня 1999 года, когда мы с Михаилом Горынем побывали там как «живые экспонаты» и участники Международной конференции «Сопротивление тоталитаризму в России (СССР) 1917 – 1991 гг.», в него прибыло 11 автобусов со школьниками – и это в 200 км от областного центра! 23 июня до обеда – 7 автобусов. Мы тоже провели несколько экскурсий.
В тот день у мастерской, что рядом с зоной, мы имели разговор с Иваном Кукушкиным в присутствии Виктора Зыкова. У меня в диктофоне сели батарейки, а Горынь вместо того чтобы записывать разговор, включил прослушивание чистой кассеты! Очень жаль.
В тот год я был в музее ещё раз. Меня пригласило немецкое телевидение. Ему нужно было снять сюжет с «живым экспонатом», и дирекция посоветовала меня. Было это 12 декабря 1999 года. Сюжет показали по телевидению: гражданин Германии Michael Wiesermann, увидев его, проникся сочувствием и прислал мне 1000 марок. Они пошли на издание книги, которую Вы, читатель, сейчас держите в руках.
В последний раз я побывал на Урале 3 – 6 октября 2000 года. Тогда меня Пермский «Мемориал» пригласил к участию в конференции «Музеи и выставки “Мемориала”». В гостинице в городе Чусовой Пермской области встретился я со своим сокамерником литовцем Балисом Гаяускасом и его женой Иреной Гаяускене.
Партизан Балис Гаяускас отбыл 25 лет заключения (1947 – 1972). Второй раз арестован 20 апреля 1977 года, 12 – 14 апреля 1978 года осуждён за так называемую «антисоветскую агитацию и пропаганду» ещё к 10 годам заключения и 5 годам ссылки, с признанием особо опасным рецидивистом. В неволе он овладел очень многими языками. По крайней мере, читает практически на всех европейских. Жаловался, что подзабыл корейский, японский, китайский: давно ничего не читал, ни с кем не разговаривал. Освобождён из ссылки в 1988 году. Был избран депутатом Сейма, возглавлял комиссию по расследованию деятельности КГБ, был министром внутренних дел Литвы. Это после 36 лет неволи!
Я показал Балису и Ирене ксерокопию рукописи Василия Стуса, которая в книгах публикуется под названием «Из лагерной тетради». Госпожа Ирена сказала:
– Это же я вынесла...
Балис Гаяускас объяснил. В первой половине 1983 года мы сидели с Василием Стусом в 20-й камере. Мне полагалось свидание. Эти листики я взял у него, скрутил вместе со своими бумажками и спрятал. Я не знал, что в них. Да и не было времени и возможности смотреть. Я предполагал, что это стихи. И вместе со своими текстами передал их на свидании своей жене.
Ирена Гаяускене. Пакетик был тонкий, как спица, потому что бумага была очень тонкая. Такую бумагу я покупала Балису в Каунасе в аптеке.
Это было летом 1983 года – в июне или июле. Я после свидания заехала в Москву и отдала этот пакетик московским диссидентам. Приехав домой, я написала письмо Балису, что у меня всё в порядке. Потому что у меня в поезде могли сделать обыск. Москвичек, которые шли на свидание, обыскивали и перед свиданием, и после него. Но меня почему-то не обыскали.
Это, кстати, было наше последнее свидание в Кучино. В следующем году на своё заявление, когда могу получить свидание, я получила ответ, что за нарушение режима Балис лишён права на очередное свидание и на посылку. Тогда мать Балиса заболела и через месяц умерла. А Балис сидел в карцере. Три года после этого Балису не разрешали ни свиданий, ни посылок.
Б.Г. Я всегда под своими статьями ставил свою фамилию, указывал дату и место. Последняя моя статья, написанная в Кучино, называлась «Оккупированная Литва»... Нет, последняя – «О положении рабочих в Советском Союзе». Она была очень длинная: 50 таких листиков. Я её писал очень долго, потому что было очень тяжело писать. Иногда неделями не было возможности ничего записать. Всё время смотрят в глазок. Да и от некоторых сокамерников надо было прятаться. У меня вся статья была в голове, до мелочей. После этой статьи я подумал: «Всё, больше не буду писать. Уже не могу выдержать такого напряжения. Риск очень большой». Тут приехали два кагэбиста из Литвы и показали мне эту статью, напечатанную в заграничном журнале. «Ты знаешь, что это?» – «Нет, не знаю». – «Посмотри». – «Ну и что тут такого?» – «Ты хорошо знаешь, что это означает новый срок».
Я не отказался от статьи, но и не подтвердил авторства. Я с ними вообще мало разговаривал. Но после этого я уже окончательно решил, что до конца срока не буду писать. После опубликования этой статьи меня неоднократно сажали в карцер, а в марте 1986 года, когда оставалось меньше года срока заключения, они предприняли попытку убить меня. Тогда сокамерник, бывший уголовник, а теперь политзаключённый Борис Ромашов, нанёс мне несколько ранений механической отвёрткой по голове и в область сердца. Я упал под стол и отвёртка пошла наискось – до сердца не достала...
Если один листочек – я могу его при опасности проглотить. Но меня иногда внезапно переводили в другую камеру – и бумажки остались. Я и сейчас помню, где спрятал их на бескамерном режиме в туалете. Я вчера посмотрел: те дырки уже забетонированы. Мои бумажки не нашли, очевидно, там просто делали ремонт.
В.О. А я, знаете, нашёл один свой листочек. Он не очень важный: это моей рукой переписанный перевод Василия Стуса стихотворения Киплинга «Если» («If»). Текст я переписал у Ивана Полищука (он называл себя Евгением). Утром 8 декабря 1987 года (я уже был на бескамерном режиме), я увидел, что от вахты в зону движется целое облако ментов. А у меня было это стихотворение, которое я хотел выучить наизусть. Чтобы его не отобрали, я быстро зашёл за угол у входа в баню, сунул этот листок под рубероид, которым было накрыто утепление теплотрассы. Такая пристройка высотой меньше метра. В тот день в зоне провели «генеральный шмон», а нас, 18 особо опасных рецидивистов, вывезли воронками в другую зону, за 70 км, на станцию Всехсвятская. Почему? Слишком уж приелось в западных средствах информации название «лагерь смерти Кучино». Именно в тот день Горбачёв встречался в Рейкьявике с Рейганом и ему нужна была полуправда хотя бы на один день: «А их в Кучино уже нет».
Итак, 31 августа 1989 года я уже свободным побывал в этой зоне. Мы приехали, чтобы забрать бренные останки Олексы Тихого, Юрия Литвина и Василия и перезахоронить их в Киеве. Тогда нам не разрешили эксгумацию, сказали: «Неблагоприятная санэпидемобстановка». Но в зону мы зашли. Она была заброшена: ворота, двери открыты, местное население растаскивает, что кому нужно: доски с пола, стекло, шифер... Я вспомнил про свой листочек, засунул руку под рубероид и достал его. Текст немного выцвел, но прочитать можно. Он у меня есть.
Б.Г. Да, Стус переводил Рильке. Черновики, конечно, выбрасывал.
В.О. Я со Стусом был в одной камере (в 18-й) полтора месяца, в феврале – марте 1984 года. Один раз он сказал мне: «У меня отсюда было два-три выхода». То есть 2 – 3 раза он сумел отправить из Кучино информацию. Теперь я знаю, что один раз это было через Вас. Этот пакетик попал в Германию к члену Украинской Хельсинкской группы Владимиру Малинковичу, который работал тогда на радио «Свобода». Он передал его в Нью-Йорк Надежде Светличной. Она позже рассказывала мне, что прочитала тогда этот текст даже без лупы, хотя он был очень мелкий. Теперь я знаю, кто послужил этому делу.
И.Г. В 1978 году я вместе с документами Балиса вывезла из зоны Сосновка в Мордовии текст Ивана Геля.
В.О. Он написал там книгу «Грани культуры». Возможно, это была она.
И.Г. Это было впервые. Я тогда привезла Балису чистую тонкую бумагу. И каждый раз привозила чистую, а вывозила с текстами.
Б.Г. В Мордовии было легче. Оттуда многие выносили информацию. Но они нас и вывезли из Мордовии потому, что там были каналы. В 1980 году, когда нас вывозили из Мордовии на Урал, кто-то спросил начальника лагеря Некрасова, куда нас вывозят. Он ответил: «Вас везут туда, где вы не будете писать».
…Итак, Стус писал и там, где писать уже было преступлением. Тем более такие вещи, как «Из лагерной тетради». Эти 16 лоскутов занимают в книге 16 страниц, но их взрывная сила была такова, что погубила и самого Василия. Я считаю, что одной из причин его уничтожения было появление в печати на Западе этого текста. (См.: Василь Стус. Вікна в позапростір. К.: Веселка, 1992. С. 208 – 226; Василь Стус. Твори. Том 4. Львів: Просвіта, 1994. С. 485 – 502).
Вторая причина – выдвижение его творчества на соискание Нобелевской премии 1985 года. Кремлёвская банда знала, что эту премию, согласно её уставу, присуждают только живым, поэтому разделалась с потенциальным лауреатом традиционным российским способом: «Нет человека — нет проблемы»…
Теме «Музеи и выставки “Мемориала”» в наибольшей степени соответствует именно это место. Потому что именно здесь – не иначе, как по промыслу Божьему – нашлись люди, которые поняли историческую ценность этого «объекта». За 6 лет деятельности Музей достиг уровня, когда смог ответственно заявить, что может быть ресурсным центром, способным оказывать помощь другим музеям, региональным отделениям общества «Мемориал», школам и другим образовательным и просветительским учреждениям в выявлении материалов тоталитарной и репрессивной истории, копировании материалов общероссийского характера, изготовлении макетов выставок, слайдфильмов, методических и учебных пособий и прочего.
На обсуждение более 30-х участников Международной конференции из России, Армении, Эстонии, Казахстана, Латвии, Литвы, Германии, Украины были вынесены темы:
«История России ХХ века, школа и музей»,
«Активная просветительская и образовательная деятельность музея в сфере политической истории России ХХ в.»,
«Мемориал», музеи и молодёжь»,
«Программа “Музеи и выставки “Мемориала”».
Дискуссии проводились в уникальном помещении: в одном из бывших бараков строгого режима оборудована настоящая «ленинская комната». Стены её увешаны советскими плакатами (в основном, сталинских времён) и портретами вождей и творцов тоталитарной системы. Здесь есть установка для демонстрации фильмов и слайдов, выставлены некоторые экспонаты музея, как-то одежда особо опасного рецидивиста. Вот здесь проводятся уроки для школьников. Класс открыт только в этом 2000 году – а уже через него прошло около 7 тысяч школьников. За день, бывало, приезжало по 10 автобусов. Т.Г. Чурсина, Ю.В. Решетников и В.А. Шмыров представили урок, который они дают здесь ученикам средних школ. Они отметили, что гуманитарное образование российской средней школы до сих пор не вышло из кризиса, вызванного радикальной сменой идеологических, моральных и эстетических ориентиров, произошедших в результате краха коммунистического государства. Формально отказавшись от коммунистических теорий, преподавание гуманитарных дисциплин сохранило стереотипы тоталитарной идеологии. Как отметил участник конференции из Красноярска В. Сиротинин, курс истории до сих пор читается на 40% по «Краткому курсу истории ВКП(б)». В заключительном курсе отечественной истории 1917 – 1991 гг. на тему советского тоталитаризма выделено лишь 3 часа из 34, хотя фактически вся советская история является историей именно тоталитарного государства. Ведь экономические достижения советского государства дались кровью миллионов людей, принуждённых к почти даровому труду, особенно в трудармиях, колхозах и концлагерях. Видя, что школа нуждается в материалах по истории тоталитаризма, Музей «Пермь-36» наладил проведение хорошо иллюстрированных уроков по истории тоталитаризма не только у себя, но и на выезде, используя переносные экспозиции, видеофильмы и слайды.
Тема тоталитаризма после недолгой вспышки антикоммунистических настроений конца 80-х – начала 90-х годов отходит на периферию общественного сознания и значительная часть российского общества снова делает ставку на «железную руку» (по методу «наведения порядка» в Чечне). В связи с этим музейно-выставочная деятельность должна стать серьёзным инструментом в антитоталитарной пропаганде. Музей удалён от областного центра на 200 км, поэтому не может стать местом массового паломничества. Поэтому он сам должен идти к людям, считают авторы проекта «Активная просветительская и образовательная деятельность музея в сфере политической истории России ХХ в.» Р.Р. Лапытов, О.А. Нечаев, Л.А. Обухов, О.П. Трушников. Они рассказали о выездных формах работы и продемонстрировали передвижные стенды под названием «Прикамье. Репрессии 30 – 50-х гг.» и «Власть и народ в России. Опыт сатирического исследования». Последняя передвижная выставка – в форме комиксов, которыми остроумно иллюстрированы важнейшие моменты истории тоталитаризма и репрессий – от Киевской Руси (её до сих пор традиционно включают в российскую историю) до наших дней. Школьникам предлагаются игры по образцу: а как бы поступил ты на месте того или иного исторического лица?
Особый интерес вызвал доклад А.М. Калиха, Р.Р. Лапытова и Э.А. Шляхова о работе Музея с молодёжью, в частности, о кучинских волонтёрах. Использование такого безвозмездного труда добровольных помощников – общеизвестная практика на Западе в общественных организациях, в здравоохранении, в социальной защите. Музей «Пермь-36» уже 6 лет привлекает таких волонтёров – сначала преимущественно немецких студентов, имевших опыт работы в Бухенвальде, Заксенхаузене, а теперь – почти исключительно студентов исторических факультетов Пермского педагогического и государственного университетов. Каждое лето четыре смены по 35 – 40 молодых людей помогают восстанавливать и реконструировать помещения бывшего лагеря. Кроме физической работы, они обрабатывают базу данных, записывают интервью по программе «Устная история», а зимой оказывают социальную помощь членам Ассоциации жертв политических репрессий. Через Музей таким образом прошло уже около 600 студентов. Их приводит в Музей романтика, жажда альтернативы потребительскому образу жизни. Здесь царит особая атмосфера сочетания трагического и молодости. Молодёжь не только трудится, но и интересно организует досуг. И за 6 лет не случилось ни одного эксцесса. «Мемориал» добился, что некоторые юноши проходят здесь альтернативную службу – работают в хосписе и в психоневрологическом интернате. Волонтёрская группа из десятков молодых людей оказывает социальную помощь бывшим политзаключённым.
Особое место в истории становления Музея занимает линейный студенческий отряд «Урал-сервис». Около 400 студентов всех вузов Перми работают проводниками пассажирских вагонов, а в перерывах между поездками они работают в Музее. Чтобы заслужить честь работать здесь, они проходят строгий конкурсный отбор. Приобщившись к этой работе, даже негуманитарии проникаются идеологией мемориального движения.
Презентанты Ю.В. Решетников, А.Б. Рогинский, В.А. Шмыров напомнили, что ещё в декабре 1998 года VI отчётно-выборная конференция Международного «Мемориала» решила создать в составе Общества Музейную комиссию. Её целью является активизация историко-просветительской деятельности региональных отделений «Мемориала»; обратить внимание государственных и муниципальных исторических и краеведческих музеев к проблематике «Мемориала»; оказать помощь региональным отделениям «Мемориала» в музейной и выставочной деятельности. С этой целью разработано три проекта. Проект «Международный музейный практикум “Мемориала”» предусматривает стажировку активистов из регионов в Музее «Пермь-36» (по 4 – 5 человек одновременно), для чего здесь предоставляется жильё, помещение для работы, питание, оргтехника, средства связи, консультации специалистов. Стажёры получают здесь возможность подготовить к изданию и изготовить в компьютерном варианте буклет, брошюру, книгу, поработать с базой данных Музея. Проект «Международные антитоталитарные музейные конференции и биеннале» предусматривает проведение серии ежегодных конференций. Проект «Летняя школа музеологии “Мемориала”» предусматривает проведение по определённому графику и программам месячных учебных семинаров по проблемам отражения в музеях тоталитарной проблематики.
Кроме докладов и оживлённых дискуссий, которые продолжались и вечерами в гостинице в г. Чусовой, на конференции состоялись презентации её участников. Впечатляет разнообразие форм работы региональных отделений «Мемориала». Это поистине подвижническая работа, которая далеко не всегда поддерживается властью и в основном не оплачивается. Так, коми-зырянин Михаил Игнатов из Сыктывкара продемонстрировал семиметровый ватман, на котором поместил свою родословную. Здесь 2000 имён, документально прослеженных до XIV века. Инна Федущак из Львовского общества «Пошук» рассказала о выставках «Репрессированное искусство», «Крёстный путь Украины». Юрий Самодуров из Москвы сообщил о создании Музея и общественного центра «Мир, прогресс, права человека» имени Андрея Сахарова. Огромной популярностью среди школьников пользуется исторический конкурс «Человек в истории. Россия — ХХ век», в котором приняли участие 1651 человек из всех регионов России. Я сообщил о работе Харьковской правозащитной группы, о создании в Киеве Музея шестидесятников и Музея украинского самиздата, о компьютерной Книге памяти Украины, которая делается во Всеукраинском обществе «Мемориал» им. В. Стуса.
Разумеется, участники конференции осмотрели сам музей «Пермь-36». На этот раз они могли услышать, кроме директора Музея Михаила Черепанова, также рассказы бывшего заключённого ВС-389/36 Балиса Гаяускаса и его жены Ирены Гаяускене, мой рассказ, посмотреть видеофильмы, в частности, о перезахоронении в феврале 1989 года Ишхана Мкртчяна, который был похоронен на кладбище вблизи Кучино под номером 8, между Юрием Литвином и Василием Стусом. Осуществил эту перевозку уже покойный кучинский заключённый Ашот Навасардян. Его видеофильм продемонстрировал зять – Давид Алавердян. Посетили мы этнографический «Музей реки Чусовая».
В работе конференции принял участие председатель Международного «Мемориала» Сергей Ковалёв.
Работа российских отделений «Мемориала» поучительна для украинских обществ мемориального типа. Потому что в ещё большей степени репрессированная Украина имеет сравнительно немного образцов должного чествования жертв тоталитаризма и просветительской работы.
Кто прикоснулся к этой больной ране, кто побывал здесь – уже не захочет реставрации коммунизма. Музей делает огромное дело: возвращает российскому народу историческую память, раскрывает молодому поколению неизвестные трагические страницы недавней истории России, чтобы у него выработалась устойчивость против вируса тоталитаризма. И это подаёт надежду нам, украинцам, ведь мы хотим иметь в лице российского народа доброго соседа, который будет уважать общечеловеческие ценности, которыми являются права человека и нации, и нас как отдельный народ и государство. Поэтому мы, бывшие политзаключённые, активно сотрудничаем с Пермским «Мемориалом», с этим музеем. Это наша, так сказать, «рука Украины» в России.
Какой энергией питается эта мощная школа антикоммунизма?
Прежде всего – это совестливые люди, которые связали свою судьбу с этим Музеем. Они работают на восстановлении, создают в Музее общие и персональные экспозиции, проводят экскурсии. Вместе с тем ведут огромную поисковую и научную работу (несколько раз приезжали за материалами и к нам в Украину), пополняют Информационно-библиотечный центр «Права человека», создали Ассоциацию жертв политических репрессий, Школу прав человека, ежегодно созывают международные научные конференции, пишут Книгу памяти жертв политических репрессий Пермской области, издали несколько томов под названием «Годы террора».
Второе – юридический статус. Он определился активностью «Мемориала», который, хотя и является общественной организацией, в Пермской области фактически стал самой мощной политической силой – 7 тысяч членов! В своё время «Мемориал» провёл на должность губернатора и в депутаты Госдумы прогрессивно мыслящих и демократических людей Геннадия Игумнова и Виктора Похмелкина, а теперь имеет поддержку власти. Областная администрация ещё 30 августа 1994 года приняла постановление № 235 «О создании Мемориального музейно-архивного комплекса “Мемориал жертв политических репрессий”» и стала соучредителем Музея. Поддерживают его и Министерство культуры и Комиссия по делам особо ценных объектов культурного наследия народов Российской Федерации при Президенте РФ. Этот Мемориальный музей имеет статус особо ценного объекта исторического наследия Российской Федерации.
Третье – средства. Никто Пермскому «Мемориалу» не даёт денег просто так, «на деятельность». Только на конкретные дела. Пермяки сумели выиграть грант на оплату автобусов для экскурсантов-школьников. Они издают свой Информационный бюллетень, материалы конференций, буклеты. А ещё они умеют сами работать и зарабатывать деньги. Запустили в бывшей зоне строгого режима пилораму, взяли участок леса, режут его и пилят на доски, которые нужны для восстановления ограды, устроили мастерскую для изготовления необходимых для Музея вещей. Правда, колючую проволоку приходится покупать – её только на зону особого режима нужно 50 километров...
Будем надеяться, что пожар в Кучино – лишь досадный случай. Что барак, «где всё человеческой мукой взялось» (В.Стус), будет как-то восстановлен и Музей будет дальше работать. А мы в Украине, которая тяжелее всех пострадала от российского тоталитаризма, – что мы делаем для того, чтобы наша историческая память не угасала? Мало делаем, когда «няньки, дядьки отечества чужого», новейшие малороссы-москвофилы типа Кучмы вместе с откровенными оккупантами, как, например, Азаров, снова приторачивают Украину к московскому седлу, чтобы снова этапировать несогласных в бескрайние просторы России, где уже канули в историческое небытие десятки миллионов украинцев. Неужели они думают, что Москва будет к ним милостива и оставит их хозяевами и собственниками в Малороссийской губернии? Нет же: здесь паном хочет быть Иван. Он уже прибирает к рукам нашу экономику. Предателей же ждёт судьба Скрипников и Любченко, проводников политики Москвы – судьба Постышевых и Хатаевичей.
Будем помнить, что огромное большинство россиян мыслит не так, как пермские мемориальцы. Они ничего и слышать не хотят о какой-то украинской государственности. А российские политики-великодержавники выражают их настроения. Даже на научной конференции «Сопротивление тоталитаризму в России (СССР) 1917 – 1991 гг.», где М.Горынь и я выступили с докладами об украинском правозащитном движении 70 – 80-х годов, были такие российские «учёные», которые призывали нас вернуться к «славянскому союзу». И это сразу после того, как российская советская империя в «братских объятиях» выдушила половину украинского народа...
Василий ОВСИЕНКО, лауреат премии имени Василия Стуса.
1996; июнь 1999; октябрь 2000;18 октября 2003 года.
