Детство и юность этого незаурядного человека пришлись на нелёгкие для его родного края времена. Когда мальчику было четыре года, в селе, где жили его дедушка и бабушка, свирепствовали польские пацификаторы; когда «тринадцатый миновал» — его соседей арестовывал НКВД; в семнадцатилетнем возрасте пришлось стать свидетелем нацистских репрессий против друзей из гимназии; а в двадцать три он сам оказался в большевистском заключении, разделив судьбу матери. Именно тогда закалялся характер интеллигента, которого так и не смог усмирить ни один политический режим.
По словам самого Ярослава Дашкевича, было два фактора формирования его убеждений: «С одной стороны, есть фактор семьи, в которой меня воспитывали. А с другой — школа и молодёжные организации». Отец учёного — Роман Дашкевич, генерал-хорунжий армии УНР, затем адвокат, руководитель спортивно-патриотических обществ в межвоенной Западной Украине. В семнадцать лет юноше пришлось навсегда попрощаться с ним — отец эмигрировал в Австрию, чтобы избежать неминуемой смерти в сталинских лагерях, и больше никогда не смог вернуться во Львов. Мать — Елена Степанив, легендарная четар УГА, учительница гимназии сестёр-василианок во Львове и деятельница «Родной школы» в межвоенное двадцатилетие, а затем доцент Львовского университета.
Безусловно, родители не могли не воспитать своего единственного сына в таком же патриотическом духе, в котором росли сами. Однако Ярослав пошёл несколько иным путём, что вполне понятно в контексте другой, более беспощадной эпохи. На вопрос, имел ли Ярослав Романович отношение к ОУН, он ответил мне так: «Непосредственно — нет. Я не был и не являюсь членом ни одной организации или партии. Это означает, что не симпатизирую никому, но речь не идёт о каком-то формальном членстве». Юный Ярослав не подался и в УПА, как это сделали многие его близкие друзья из гимназии. Он выбрал собственный путь — в начале 1944 года поступил в медицинский институт. Можно предположить, что именно тогда окончательно решил продолжить отцовскую борьбу за Украинское государство исключительно на «научном фронте».
В том же 1944-м во Львов вернулись большевики. Ярослав Дашкевич перешёл на обучение во Львовский государственный университет им. Ивана Франко, на филологический факультет. Одновременно с учёбой он работал в академической библиотеке и вёл научную работу. После окончания университета в 1949 году молодой учёный пытался попасть в аспирантуру. «Но, — рассказывает учёный, — это уже было такое время, что меня просто не допустили».
В этом же году он совершил неожиданный шаг — поступил в нефтяной институт в Москве. О причинах этого решения доктор Дашкевич полушутя говорит: «Я всегда считал, что нужно иметь не одно, а несколько образований. Человек должен быть пусть не всесторонне, но всё же не односторонне подготовлен». Конечно, значительно естественнее предположить, что переезд в столицу СССР был попыткой избежать новой волны большевистских репрессий, начавшихся в Западной Украине. Однако карательные органы коммунистического режима имели уже немалый опыт «отлова» предназначенных в мясорубку репрессий — Дашкевича задержали в том же 1949 году.
О своём аресте Ярослав Романович рассказывает так: «Непосредственной причиной было то, что я передавал в Ленинград в коллекцию шевченкианы различные материалы. Скажем, если это были вырезки из газет, то с одной стороны была информация о Шевченко, а с другой могло быть что-то такое, что не нравилось власти. Потом к этому добавилась помощь подполью, хранение антисоветской литературы. Но понятно, что соответствующую роль сыграло то, из какой я был семьи». Фактически 1949 год стал переломным в жизни историка. Тогда он встал перед выбором: либо пойти на сотрудничество в той или иной форме с большевистским режимом, либо пожертвовать ради убеждений личной свободой. Хотя когда я спросил у него, пытались ли большевики склонить к сотрудничеству, в ответ рассмеялся. По словам Ярослава Дашкевича, он был слишком одиозной для режима фигурой, чтобы с ним вели разговоры на такие темы. С другой стороны, за совесть такой фигуры советская система готова была много заплатить — и, без сомнения, он это понимал, однако на коллаборационизм с коммунистическими оккупантами не пошёл.
Дашкевич отсидел семь лет в спецлагерях для политических заключённых с тюремным режимом, а реабилитировали его аж в 1995-м. После заключения Ярославу Романовичу пришлось пережить в общей сложности тринадцать лет без работы. И за всё это время мы не увидим ни одной попытки пойти на сделку с режимом, хотя «заявления-покаяния» были довольно распространённым явлением среди тогдашних украинских интеллигентов.
Собственно, феномен Ярослава Дашкевича заключается в том, что и во времена СССР ему удавалось вести активную научную деятельность, которая выходила далеко за рамки тогдашних идеологических установок. Конечно, среди многочисленных его научных трудов можно наткнуться и на такие темы, как «Вклад галицких интернационалистов в развитие коммунистического Туркменистана» или «Коммунистическая периодика в Восточной Галиции». Но, как совершенно справедливо утверждает сам учёный, «это не был конъюнктурный подход, это было задание, чтобы я всё-таки занимался этой темой в Институте общественных наук». В конце концов, самую одиозную тему можно раскрыть профессионально и честно.
Впрочем, основным полем исследований историка является арменоведение и в целом востоковедение. Он рассказал, что взялся за эту тематику, поскольку «это большой пробел, который до сих пор не изучен в истории Украины. Мы смотрим либо на Север, либо на Запад, а забываем, что был, например, Восток, настоящий Восток».
Несмотря на препятствия Компартии, учёному удавалось публиковать свои работы в научных изданиях и в СССР, и за рубежом. По словам доктора Дашкевича, он передавал за границу тексты благодаря связям с армянскими учёными. Последствия такого «вольнодумства» не заставили себя ждать: «Репрессии, конечно, были. Например, строгий выговор от ректора университета Максимовича. В это время Институт общественных наук подчинялся университету, и за печатание за рубежом там были всевозможные санкции». Кроме того, учёному приходилось публиковать статьи в советских научных изданиях под псевдонимами.
Разумеется, это были безгонорарные работы. Как вспоминает Ярослав Дашкевич, «тогда нельзя было рассчитывать на надлежащую оплату. А после 1972 года я вообще не мог публиковать что-либо в Украине. Был составлен „чёрный“ список, его разослали по редакциям и издательствам. Причём запретили не только печатать, но и упоминать, цитировать». Писал ли он какие-то тексты «в стол»? «Я не думаю, что писал „в стол“, потому что пытался после написания как-то опубликовать написанное. В СССР мне легче было сделать это в Армении или России, но не в Украине, где твёрдо действовал тот „чёрный“ список».
В то же время доктор Дашкевич активно включился в диссидентскую деятельность. Учёный рассказывает: «Моё участие в диссидентском движении заключалось в довольно тесных связях с русскими диссидентами в Москве, я знал лично ведущих русских инакомыслящих. Также было движение диссидентов в Украине — сотрудничество в полулегальной прессе, которую печатали на машинке. Через мои связи также поступала финансовая помощь с Запада для людей, которых здесь преследовали».
Такая активность не могла не привлекать пристального внимания КГБ, не говоря уже об «отягчающем» прошлом Ярослава Романовича. На вопрос, насколько часто ему приходилось «общаться» со спецорганами, учёный ответил коротко: «Время от времени вызывали. У меня было четыре обыска — это тоже общение». По мнению доктора Дашкевича, второму аресту помешало то, что это имело бы слишком широкий резонанс в Украине и за рубежом. Однако у коммунистов хватало возможностей сделать жизнь учёного невыносимой и без заключения. Что было самым болезненным? «Арест матери… Пропала большая библиотека, конфискованная во время ареста и обысков. Ну и, очевидно, был закрыт путь к какой-либо нормальной научной деятельности. Ведь кандидатскую диссертацию я должен был защищать в Армении. Армяне предлагали работать у них, но по каналам ЦК Компартии было сделано всё, чтобы там меня не взяли на работу». А ещё чисто по-человечески было несладко, когда бывшие коллеги переходили на другую сторону улицы, чтобы не здороваться.
Безусловно, в условиях непрерывной травли время от времени могло возникнуть стремление покинуть СССР или по крайней мере УССР, как это приходилось делать другим диссидентам. Ярослав Дашкевич отрицает наличие таких намерений, однако факты из жизнеописания учёного заставляют предполагать, что всё было не так однозначно: попытка обучения в Москве, попытки устроиться на работу в Армении... Но как бы там ни было, ему удалось выдержать все невзгоды и не предать своих убеждений. Когда я спросил его, благодаря чему он продержался, учёный ответил: «Во-первых, имел определённую помощь здесь, в СССР, со стороны армян, а кроме того, время от времени материально помогала эмиграция из-за рубежа». А ещё была моральная поддержка и понимание со стороны жены, уже покойной Людмилы Шереметьевой-Дашкевич, друзей-единомышленников…
После того, как Украина обрела государственность, Ярослав Дашкевич наконец смог взяться за полноценную научную работу, защитить докторскую диссертацию, возглавить крупное исследовательское учреждение, широко публиковать свои работы и в профессиональной прессе, и в научно-популярном жанре. В 1997 году по случаю 70-летия учёного наградили орденом «За заслуги», впоследствии ему присвоили звание заслуженного деятеля науки и техники. Несмотря на это, об украинской власти доктор Дашкевич отзывается не слишком благосклонно. Сравнивая государственную политику в гуманитарной сфере времён правления Кравчука, Кучмы и действующего Президента, учёный утверждает, что её стоит оценивать скорее негативно: «Потому что это та корзина, которая никогда не была заполнена как следует. Не давали возможности развиваться науке. Это раз. А во-вторых, в науке, в частности гуманитарной, остались старые убеждения, стереотипы. Во многих университетах всё это передают новому поколению, а это большой вред». Что же касается взаимоотношений между интеллигенцией и властью в период независимости, то «основной негатив в том, что власть интеллигенция в основном не интересует. Власть, конечно, пытается использовать интеллигенцию, но для культуры и науки делает минимум».
Парадоксально, но после оранжевой революции в жизни Ярослава Дашкевича произошли совсем не лучшие изменения. Я разговаривал с учёным как раз в день второй годовщины Майдана. И услышал от него неутешительное: «В течение двух лет мне поступают фальшивые звонки, связанные с известным „архивным делом“. Никто не отзывается. Звонят ночью, чтобы не дать спать». Но историк не может капитулировать — не та биография, не тот опыт, не та закалка. Поэтому и сегодня он на передовой борьбы за спасение национального достояния — исторических документов и национальной памяти.
Напоследок я спросил у него, каким должен быть ответ современной украинской интеллигенции на внутренние и внешние угрозы, вставшие перед Украиной. Ярослав Дашкевич ответил: «Очевидно, поднятие на более высокий уровень внутренней самоорганизации. Потому что наша интеллигенция не создаёт единого фронта против всех этих угроз. Она разобщена и разбита, как и все другие политические силы».
Жизненный путь Ярослава Романовича Дашкевича — это прежде всего научная работа. Он — автор более тысячи научных трудов. В 1996-1997 годах учёный возглавлял экспертную комиссию по историческим наукам ВАК Украины. Сейчас он работает заместителем директора Института украинской археографии и источниковедения им. М. Грушевского НАНУ. Всё время историк пытался выполнять свою гражданскую миссию прежде всего как учёный. Однако в последние годы всё же переступил через свой принцип не входить ни в одну организацию или партию, став в 2005-м во главе Комитета защиты архивов. И если политикой заинтересовался на склоне лет учёный, который принципиально стоял всю жизнь вне политических институтов, то это, очевидно, свидетельствует о том, что мы живём во времена, когда ни одному сознательному украинцу нельзя позволить себе роскоши быть в стороне от общественной жизни.
С днём рождения, Учитель!
Андрей Шевцив — активист Гражданской сети ОПОРА
«Львовская газета», № 59 (59), 14 декабря 2006 года