Голос из Ирия
Люди всё-таки выработали противодействие необратимости потерь. Они говорят: «Не представляю мир без...» Протест ВООБРАЖЕНИЯ как обители всего бессмертного – это и есть, собственно, «вечная память».
Не представляю мир без Лидии Яценко. Искусствовед, ведущий научный сотрудник Днепропетровского художественного музея, борец за возрождение Нашей веры, исконной церкви, редкий знаток украинской иконы, народной картины, портрета-парсуны. И все эти окрайки-суффиксы «-ец» и «-ник» как будто предполагают появление солидной персоны мужского пола. Между тем, Лидия Ивановна была маленькой и хрупкой, в общем-то незаметной, пока не раздавалось её Слово. Впрочем, при внимательном взгляде, черты её лица были исполнены некой византийской монументальности, и меня удивляло, что художники этого не замечали. Хотя... один уважаемый мастер изобразил Лидию Ивановну на групповом портрете коллег. Все там похожи на себя, а её не узнать: думаю, автора подвела установка на изображение «одной из них». Лидия же Яценко была исключением из правил, выходом из ряда, выпрыгиванием из прямолинейных координат. И всё это не ради шумного самовыражения, а будто бы из-за естественно-непроизвольного удивления: её талант и ум, опережавшие время, должны были каждый раз в него же и возвращаться – с тем пылким удивлением: разве до сих пор царит страх? Разве до сих пор не сорваны шоры?
У Лидии Ивановны был круг единомышленников – сначала узкий, потом шире, потому что свобода воссияла в конце 80-х. Но людям такого бунтарского духа, таких смелых идей, такого глубинного видения в Днепропетровске жилось трудно. И ценили и уважали по-настоящему пани Лиду там, «где нас нет» – среди учёных-украинистов Киева. Всемирно известный доктор искусствоведения Дмитрий Степовик консультировался с Лидией Яценко, полагался на её мнение. Дома же, в родном городе, в родном музее, которому отдала жизнь, была «вечным революционером», диссиденткой, не такой, как все, словно тот критерий «ВСЕ» и вправду является ОСЬЮ духовной правоты.
Число «24» было судьбоносным для Лидии Яценко. 24 декабря 1940 года она родилась. 24 апреля 2005 года отошла в мир иной. А между этими непреложными датами была в её жизни ещё одна, может, и не менее знаменательная «двадцатьчетвёрка»: 24 мая 1966 года Лидия Ивановна начала работать в Днепропетровском художественном музее после окончания филфака и пробы сил на педагогическом поприще.
Первой её командировкой была поездка в Петриковку, словно подключение к тому току, который питал в дальнейшем её творческое естество. «Цветок и птица. Крест и заря. Жертва и подвиг». Цитирую Лидию Ивановну с черновой магнитофонной записи. Уже эта фраза из устной исповеди отзывается необычайной силой ассоциативности, ёмкостью размышления, всеохватностью образных дуг. В 1980 году была закончена работа над экспозицией выставки «Петриковская роспись: истоки и современность», которая стала поворотным этапом в изучении и осмыслении Петриковки как островка, оставшегося от могучего материка Приднепровской символико-декоративной живописи. Сама Лидия Яценко назвала ту памятную для Украины выставку «Евангелием четырёх», потому что работали над ней друзья-энтузиасты – главный хранитель фондов Виктор Яковлевич Соловьёв (вытесненный из музея, умер на чужбине), реставратор Виктор Илюткин (убит при невыясненных обстоятельствах), Лидия Ивановна Яценко и молодая тогда Надежда Молчанова. Каждая выставка, которую готовила Лидия Яценко, концептуально по-новому раскрывала явления либо совсем не исследованные, либо наоборот, нормативно устоявшиеся. Так осмыслила она народную картину, «Мамаев».
Так поэтично, возвышенно и научно основательно исследовала, словно заново взлелеяла уникальное собрание приднепровской иконы. Так кровно породнилась с героями екатеринославских-сичеславских портретов. Кстати, и сама Лидия Ивановна принадлежала к древнему здешнему роду. Её дед Иван Рытов был активным просвитянином, участвовал в возрождении Украинской Автокефальной православной церкви. Бабушка Лидии Яценко, также Лидия, из рода священников Небесовых, в начале XX века заведовала 4-м городским женским Троицким училищем.
Наша же Лидия Ивановна была бессменной главой Преображенской общины. Голодала в соборе, когда притеснения стали невыносимыми. Говорят – была ошибка. Но такой уродилась и сформировалась эта пламенная женщина: она готова была подвергнуться сотне опасностей, лишь бы не сделать и шага к привычному и удобному соглашательству. В конце 80-х Лидия Ивановна без колебаний вступила в запрещённый тогда Украинский Хельсинкский союз. Она не обходила огня, потому что тот огонь клокотал в самой её душе.
Лишь рукописный журнал «Пороги» Ивана Сокульского да ещё волны нашего радио прокладывали белые тропы для строк её стихов. Поэтесса неповторимой силы, Лидия Яценко читала стихи только СВОИМ, не заботилась о публикациях, не стремилась вступить в Союз писателей, потому что ценила не официальное уважение, а нечто иное, что светило ей всю жизнь. Кто-то называл её чудачкой, кто-то пытался втиснуть эту мощную индивидуальность в понятие «богема». Но мы убеждены: только напечатанные, в конце концов, пусть осколки её поэтического наследия являют истинный вес того явления, которое носило имя «Лидия Яценко».
Увлечённая радикальными русскими поэтами-шестидесятниками, юная Лидия сначала писала стихи на русском языке. Первых слушателей-поклонников нашла в кругах ленинградской интеллигенции во время учёбы на отделении искусствоведения Ленинградского художественного института им. Репина. Но украинское перевесило именно тогда, когда начались новые притеснения нашего слова. Первые украинские стихи Лидия написала с посвящениями библиотекарю Ларисе Загнитко, Лорелии, как называли эту чудесную женщину друзья, а позже – Ивану Сокульскому, которого считала идеалом украинского художника.
Стихи Лидии Яценко словно произрастают из корней родной иконографии. Кажется, каждый из них создан в ПРИСУТСТВИИ Богородицы, под омофором величественной Оранты, нежной Елеусы, загадочной Праворучицы. А порой ощутим в них скорбный отсвет Богоматери «Потерянные детские души».
Два года назад Лидия Ивановна Яценко создала «с натуры» печальный цикл о жизни своей и других бедняков с Лагерки. Слова «Бог» и «бомж» впервые встали в одной строке. На удивление созвучным им оказалось ещё и слово «долг». Квартирные долги, отрезание газа, отключение электричества – эпоха кучмовских сумерек в жизни гонимого и униженного гения.
«А доля мчить на чорних коліщатах...»
Но уже на первом из оранжевых митингов маленькая Лидия Ивановна стояла как штык, несмотря на то, что только что вышла с больничного. И всё было, как в бурные дни 15 лет назад. Только её Олесь из «дитя революции» превратился в статного парня-студента. И уже не Иван Сокульский стоял в центре майдана, а пани Орыся Сокульская вела митинг. Лидия Ивановна сказала мне: «Какой теперь сильный голос у Орыси».
Закаляются головы, и пламенеют краски, и рвутся от напряжения аорты, а души нетерпеливо ожидают вылета. Душа Лидии Яценко остаётся с нами. Так же, как и её голос. Больше всех дружеских слов ценю фразу Лидии Ивановны, зафиксированную на плёнке:
«Вы всегда даёте мне голос...»
Все стихи Лидии Яценко мы подаём с её голоса. Стихи в фонограммах всплывают всегда неожиданно, как продолжение размышлений в контексте повествования. Итак, включаю запись...
Де шлях Чумацький громами зорані,
Де йдуть понуро кудлаті хмари,
Засіймо зорі, засвітімо зорі,
Засяймо зорі, старий кобзарю!
А що талан той?
Блакить безкрая.
А що та вдача? Синь неозора.
На видноколі стану й заграю.
Засвітімо зорі!
***
Мов то ловня обвуглена й чорна
в золотавім і синім безмежжі,
Запорозька сумна Чудотворна,
лик святий потемнів від пожежі.
Лик її потемнів від пожежі,
слід її загубився в руїнах,
де Самарський собор, мов раїна,
занехаяне небо мережить.
Запорозька сумна Чудотворна
потемніла від сліз; як земля,
і важкі її руки порожні, –
загубила своє Немовля.
І нічого в світі не видно їй.
Самота стоїть, самота.
І меч душу прошиє самій, самій
від колючого древа хреста.
Богоматір Праворучиця
Праворучице, Божая мати,
Що Тебе не впізнали знавці!
Тільки Ти маєш право тримати
Бога Сина на правій руці.
Богоматір, або Бозка Матка,
Жалібниця за правих і лівих,
А праворуч сидить Немовлятко,
Осіняючи іменослівно.
І куди б не звилася дорога,
Чи й не був той успіх чи гріх,
Одесную припавши до Бога,
Ти, голубонько, молиш за всіх.
***
Шістдесятих марево років.
Мойсей уже би вийшов із пустелі,
а ми не вилізли із жебраків,
і досі в нас спустошені оселі.
Сторінки сліз вже морем натекли б,
і хвиля вже накрила б фараона,
а ми з неволі так і не втекли.
У рабстві залишилися до скону.
Герої вже загинули в борні,
а ми лишились – голі та німі,
зістарились в ярмі й померли у багні.
Амінь!
***
Дітям Нагорки
На вулиці заблудлі дітлахи,
стрибають зайченята-циганчата.
А доля мчить на чорних коліщатах,
не розбирає, де чиї гріхи.
Ні сліз, ні слів нема,
зате – є лицемір’я.
І тільки розмах крил, неначе начерк рук,
і на асфальті – наче жменька пір’я
Чи то хустинка, скинута на брук, –
хто сміє стверджувать: мовляв, не убоюся?
Піти завчасно, не загрузнувши у злі.
Ось казочка уся. Онука та бабуся
в могилі братській. Всі в одній землі.
А може, і не зовсім помремо ми
і є той світ, душі прекрасна мрія?
Побачимось, моя маленька Рома,
що на ім’я святе назвалася – Марія
http//www.smakota.iatp.org.ua