Борис ВАСИЛЬЧЕНКО
ВОСПОМИНАНИЯ О ДРУГЕ (Иван СУК)
В 1970 году по Украине прокатилась волна репрессий. «Брали» творческую интеллигенцию, которую московский оккупационный режим обвинял в так называемом «украинском буржуазном национализме». Абсурд: буржуазии в Украине не было, а буржуазный национализм — вот он...
Одной из жертв репрессий стал врач из Донецка, кандидат медицинских наук, преподаватель Донецкого мединститута Иван Степанович СУК.
Судьба дважды сводила меня с ним. В конце 50-х годов я был студентом Украинской сельскохозяйственной академии, а Иван — аспирантом Киевского мединститута. Мы ходили в одну комнату общежития мединститута «на свидание» к девушкам, где он встречался с высокой и красивой Лидой Орел.
Когда я женился и в 1963 году мы переехали в г. Донецк, Иван, защитив диссертацию, получил направление на работу в Донецкий мединститут. Здесь мы снова встретились. Оба мы говорили по-украински.
Позже Иван открылся мне: его волновало то, что в Украине запрещена ее история, уничтожается язык, культура разрешена на уровне шароварщины и не более. Он усиленно работал над освещением национального вопроса у титанов итальянского Ренессанса, классиков марксизма-ленинизма. Особенно любил повторять фразу де Голля: «Для меня самыми святыми понятиями всегда были Отчизна — Франция — и родная мать». В 1965 году он познакомил меня с произведением Ивана Дзюбы «Интернационализм или русификация?», которое в самиздате «ходило» по Донецку. Еще раньше мы читали напечатанный в США доклад Н. С. Хрущева на XX съезде КПСС о культе личности Сталина, который в СССР не публиковался.
Иван Степанович познакомил меня с писателем Владимиром Мищенко, который в студенческие годы учился в одной группе с Василием Стусом и, конечно же, был его единомышленником. Из донецких писателей Иван общался с Григорием Кривдой, Галиной Гордасевич, Василием Захарченко. И особенно — с Евгением Николаевичем Летюком, который был тогда литературным редактором Донецкого областного украинского драмтеатра. Когда начались репрессии, Евгений внезапно умер. Это наводило на мысль, что смерть произошла не без «помощи» чекистов. В кругу его друзей был также доцент университета (фамилию не помню), которого потом нашли повешенным на балконе своей квартиры. Не исключено, что к этому тоже были причастны чекисты.
В 1965 году Иван дал мне прочитать речь Андрея Малышко на похоронах Сосюры. Но я был приятно удивлен, когда прочитал письмо в ЦК Компартии Украины о событиях вокруг похорон Сосюры, автором которого была хорошо известная мне преподавательница физики сельхозакадемии Валентина Павловна Драбата. Она была известна как пламенный патриот своей Отчизны, лекции в академии читала на родном для студентов языке, что в то время фактически не разрешалось. Позже Валентина Павловна «случайно» выпала с балкона восьмого этажа своей квартиры...
Иван четко говорил, что если фашизм — это теория и практика уничтожения целых народов, то родиной фашизма является Россия еще со времен Московского царства. Убедился сам и убеждал других, что московиты не славяне, а татары (ссылался на Маркса: «Стоит русского хоть немного поскрести, как он все-таки оказывается татарином» (т. 30, с. 306).
Иван цитировал А. Герцена и историка М. Покровского, которые доказывали, что Богдан поверил Москве, которая его обманула, а украинцев заставила ненавидеть москалей. Что союз со шведами заключил еще Богдан, а Мазепа лишь его продолжил. Говорил, что стремление обмануть человека — это национальная черта московита. И в качестве примера приводил эпизод из Колиивщины, когда русский полковник Кречетов сообщил лидерам восстания, что русское войско прибыло на помощь восставшим, и пригласил их на дружеский ужин. Когда Гонта и Зализняк и казацкая старшина опьянели, их связали и отдали в руки польских палачей. «Сердце кровью обливается от этой подлости русcких», — писал А. Герцен.
Как второго пришествия ждал Иван освобождения Украины из-под ига татаро-московской орды, потому что понимал то, что потом озвучил Сахаров: «СССР — гигантский концлагерь, а существующий в нём строй — обыкновенный фашизм».
Нашелся «стукач», и Ивана арестовали. Когда Иван вышел на свободу, рассказал мне о том трагическом для него дне, когда его вызвали, не дав закончить урок, в деканат. По дороге Иван заметил, что впереди него остановился микроавтобус, из которого вышли четверо молодых людей в модных тогда пыжиковых шапках, которые некоторые из них, обремененных властью, срывали когда-то с голов их владельцев. За ним остановился такой же микроавтобус, из которого тоже вышли молодые люди. И по бокам стояли микроавтобусы, из них высыпали чекисты и хищными взглядами охотились за своей жертвой. Операцию по аресту уважаемого доцента мединститута подразделение КГБ численностью почти в 20 человек провело успешно...
А когда Ивану дали срок, его бросили в камеру к уголовникам. Но случилось непредвиденное. У преступников был свой кодекс чести, и главный из них сказал так:
– Ребята, профессора посадили ни за что, будем его беречь.
И действительно, когда Иван болел, они за него отрабатывали его норму, когда был голоден — делились своей пайкой.
Выйдя на свободу, Иван работал врачом в Донецке и в 1990 году умер.
Размышления над судьбой таких людей, как Иван, наводят на грустные мысли: когда Украина обрела свободу, на поверхность властного Олимпа всплыли шапкокрады. Но победа добра над злом неизбежна. Такие люди, как Иван Степанович Сук, твердо верили в то, что, говоря словами Ивана Франко,
Кров’ю власною і власними кістками
Твердий змуруємо гостинець, і за нами
Прийде нове життя, добро нове у світ.
Борис ВАСИЛЬЧЕНКО, инженер, Киев.
Украинское слово, ч. 25, 2004. – 16–22 июня.
Подготовил Василий Овсиенко 2.05. 2009.