Родился 25 января 1940 года в небольшом городе Каменском (к сожалению, до сих пор носит название Днепродзержинск). Отец родом из села Семеновки Криничанского района на Днепропетровщине, из глубинного крестьянского рода. Сергей Завгородний впоследствии стал писателем. В 1948–1960 и 1966–1968 годах возглавлял Днепропетровскую писательскую организацию. Перед Второй мировой, как он мне рассказывал в последние годы своей жизни, должен был однажды опрометью добираться в Киев. Тогда, во время сталинских репрессий, его спасла рукопись повести «Антон Негнибида». Юрий Яновский благосклонно отозвался об этом произведении. К 1939 году почти всех писателей на Днепропетровщине либо уничтожили, либо репрессировали. Еще одно важное обстоятельство, думаю, подарило ему жизнь. Отец обладал недюжинной силой (занимался борьбой, чуть ли не крестился двухпудовой гирей) и неоднократно говорил друзьям: «Если меня придут брать, я первого, кто скажет, что я враг народа, одним ударом убью».
Отец — участник Второй мировой. Воевал под Запорожьем, на Кавказском фронте... После войны некоторое время работал в Криничанском райкоме партии, публиковал немало очерков о сельских тружениках. До пяти лет я жил в Каменском, в школу пошел в райцентре Кринички, дальше учился в Любомировской семилетке. Дома у нас царил украинский язык.
Уже в Сичеславе (до сих пор Днепропетровск), где я живу с 1949 года, произошел весьма курьезный случай. Кажется, еще до смерти «отца народов» Сергей Завгородний в вышиванке отчитывался на заседании обкома компартии. Вдруг какая-то женщина упала в обморок (поговаривают, такое приключение случилось с никопольской функционеркой), над ней склонились и спросили: «Что с вами случилось?» Она, испуганно моргая, брякнула: «Впервые вижу живого националиста!» Отец всегда уважал родной язык, обожал украинскую песню и нас, детей, — дочь, старшего сына и меня — отдал в Сичеславе в украинскую школу.
Брата Геннадия, студента филфака местного университета, с первого курса начали «таскать» в КГБ за написание якобы новой украинской конституции. А юношу, который был вдохновителем небольшой организации, нашли-таки аж в Казахстане и привезли на следствие. Но была оттепель — Никита Хрущев «ослабил вожжи», так что никого не посадили, а ограничились профилактикой.
Среднюю школу я окончил в 1957 году. До поступления на филфак Днепропетровского университета работал разнорабочим в плодово-декоративном питомнике, токарем на трубопрокатном заводе.
Моя мама Евгения Меркурьевна родом с Донбасса, до замужества носила фамилию Петришина, по специальности журналистка. Родилась 6 января 1912, а умерла 4 февраля 1997 года. Отец родился 19 марта 1908, а ушел в мир иной 19 августа 1994 года. В 1968 году, когда началась бешеная кампания против «Собора», отца досрочно сняли с должности председателя Днепропетровской организации СПУ.
Трагически сложилась судьба одного из маминых братьев. Во время боя его, бесчувственного, пленили немцы. В 1945-м освободили американцы, а дальше — оказался в ужасных советских концлагерях. Неволя длилась 10 лет! Мамин брат Владимир Меркурьевич очень поразил мою душу. Где-то в 1962-м году высокий худой мужчина приехал к нам в гости с Севера, где уже был на вольном поселении. В разговоре со мной он сказал: «Сколько буду жить, буду проклинать Сталина». В то время я учился на втором курсе филфака. Дядя рассказал о своих невольничьих годах. Из немецкого плена как-то можно было сбежать, из советского — нет. При своем росте тогда он весил 47 килограммов. Запала в память такая его фраза: «Я Солженицына читал, но видел вещи пострашнее...» Именно та встреча с дядей заронила во мне сомнения в тогдашней системе.
Летом 1964 года я в составе студенческого отряда поехал в Казахстан. Почему-то именно там, на чужбине, глубоко задумался о состоянии украинского языка на родной земле. В Сичеславе его почти не слышно, на факультете, кроме специальности по украинскому языку и литературе, ничего на украинском не преподавалось. Группы русского отделения филфака сливались с украинскими, и нам говорили, что большинство хочет слушать лекции на русском. Однажды на общем собрании я не выдержал и сказал: «Что это за филфак? Мы заканчиваем университет, а у нас терминология философии, политэкономии, психологии и т. п. — на русском, мы не усваиваем органично родной язык, в наших головах какая-то каша...»
В то время появилась замечательная кинолента «Сон», которую вскоре сняли с проката. Тогда мы, группа студентов, пошли в обком партии и вручили письмо какому-то чиновнику с требованием, чтобы возобновили показ этого фильма. Тот госслужащий выслушал нас и сказал такую фразу: «Вы бы лучше помолчали, иначе будете иметь неприятности».
В сентябре 1965 года неделю я был на творческом молодежном семинаре возле Новомосковска. Совершенно не думал со своими ровесниками-литераторами, что среди нас могли быть стукачи, и активно распространял «Дневник» Василия Симоненко и статью о пожаре в киевской библиотеке АН. Еще раньше я читал вещи, которые ходили в списках. В октябре того же года прямо из редакции районной газеты (поселок Васильковка) меня забрали в областное управление КГБ. Конечно, были угрозы вроде: «Вам светит срок, вы проходите по статье» и т.п. Это повторялось неоднократно, впоследствии вызывали и в Киев, поскольку стало известно, что я проявлял немалый интерес к книге Ивана Кошеливца «Современная литература в УССР».
После Васильковки работал журналистом в многотиражках. Оставался без работы, потому что за мной «тянулся» хвост националиста. Моего отца постоянно травили за сыновей, и как-то он обронил моей жене Тамаре: «Суши сухари...».
В 1968 году, когда в Киеве вышел в свет мой небольшой поэтический сборник «Радуюсь людям», был безработным. Тогда и решил ехать в Эстонию. К языку этой страны, литературе проявлял интерес еще раньше. Шла «охота на ведьм» — антисоборная кампания была в разгаре. Отец после снятия с должности немедленно выехал на Кавказ, а я — в Таллинн. Вслед нам сыпались угрозы, на бюро обкома партии Ватченко орал: «Старший смылся на Кавказ, а младший в Эстонии занимается украинским буржуазным национализмом».
Эстония приняла меня тепло, потому что прибыл на древнюю землю Калева с твердым намерением изучать язык и литературу. Тем более что Союз писателей Украины (этому особенно способствовали Олесь Гончар и Дмитро Павлычко) написали письмо руководству эстонских литераторов. В начале 1969-го у меня уже была небольшая комната. А до того, зарабатывая на жизнь, работал экспедитором на почте, со студентами ездил в колхоз, получил паспорт и стал по сути эстонским гражданином.
Художественным переводом увлекся еще в студенческие годы (интерпретировал с французского, испанского, польского), с 1968 года появились переводы эстонской поэзии. Живя в Таллинне, все время писал для «Литературной Украины», на украинское радио, где работал прекрасный радиожурналист Анатолий Гатненко, который помогал мне выживать, когда я ушел на «вольные хлеба».
С Иваном Сокульским познакомился в 1963 году, когда он перевелся на наш филфак из Львовского университета и стал активным членом литературной студии «Гарт». Уже в Эстонии из газет, которые прислала Тамара, узнал о процессе над Иваном Сокульским. Ныне многие люди во что бы то ни стало пытаются втиснуться в историю и приписать себе соавторство «Письма творческой молодежи Днепропетровска». К великому сожалению, я не приложил рук к созданию этого болезненного документа, потому что жил далеко от Украины. Хочу сказать тем, кто пытается примазаться, что все мы, кто не сидел ни одного Божьего дня в лагерях, чувствуем моральную вину перед такими патриотами, как Иван Сокульский.
На всю жизнь в моей детской душе запечатлелся голодомор 1946-1947 гг. Тогда с родителями я жил в райцентре Кринички. Видел, как падали от голода люди, как опухшие проходили мимо нашего дома.
Членом Союза писателей стал в 1979 году. К тому времени у меня было десять книг, стал лауреатом эстонской литературной премии им. Юхана Смуула. Раньше никак не принимали, потому что я упорно не соглашался ничего писать против «украинских буржуазных националистов». Предостережением для меня было то, что я неоднократно видел, что происходило с теми, кто не выдерживал давления и соглашался на обличительную статью. А метаморфозы были поразительные: люди либо исчезали как творческие личности, либо по-черному запивали. Уже после приема в СП меня в 1984 году вызвали на общее писательское собрание после выступления одного человека в газете «Зоря». Наша небольшая сичеславская группа обвинялась в украинском национализме. Мне угрожали исключением из СП, требовали написать — «очиститься», но, слава Богу, я и словом не обмолвился в прессе и сегодня могу, не отводя взгляда, смотреть в глаза седым украинским ветеранам.
В моей неуступчивости, думаю, заслуга и моего отца, потому что не припомню, чтобы он что-то подобное писал. Безусловно, предпринимались попытки и его «закрутить». В конце своей жизни он становился все откровеннее: признал, что более пятидесяти лет был членом преступной партии, словом колхоз можно пугать людей, потому что оно страшнее крепостничества; Ленина и Сталина считал преступниками. Моему отцу Сергею Завгороднему, конечно, тоже искалечили жизнь. Не припомню, чтобы у нас дома часто бывали писатели. За нашей квартирой постоянно следило «недремлющее око», телефон прослушивался. Где-то в марте 1977-го часа четыре ни родителей, ни Тамары, ни меня дома не было. После того, как зашли в дом, увидели, что на потолке трех комнат просверлены дырки. В тот же вечер я с Тамарой взял молоток, лопату и полез на чердак, где разгребал шлак, стучал молотком, а на потолке в комнатах заклинил и замазал дырки.
После собрания 1984 года и статьи в «Зоре» из «Веселки» и нескольких издательств мои рукописи отклонили. Так продолжалось почти два года. Но все же наступили перемены, мы с головой окунулись в водоворот национального подъема. Не забуду никогда, как в июле 1991 года дежурили у впервые поднятого на площади возле театра им. Т. Г. Шевченко национального флага. Глубокой ночью выключили свет, и на нас со всех сторон побежали милиционеры. Нашу группу разогнали, свалили мачту, порезали ее, а обрубки бросили в грузовик. Тогда мы с главой краевого Руха Иваном Полыком пришли к нам домой в четыре часа ночи. Приказ об уничтожении флага дал тогдашний городской голова Пустовойтенко. Наутро Иван сел на двухнедельную голодовку напротив горсовета. Мы группой дежурили и днем, и ночью, распространяли листовки. Вот тут был воистину штаб Руха! А через месяц под стенами Верховной Рады, среди воодушевленного многолюдья, слушали Акт о провозглашении Независимости Украины!
После достижения пенсионного возраста еще шесть лет работал литредактором областной педагогической газеты «Джерело». Собственно, это было выживание. Но несмотря ни на что, продолжал переводить и писать стихи, составлять «Избранное из украинской синонимики». В январе 2001 года произошло весьма печальное событие: на окраине Сичеслава дотла сожгли родительскую дачу. Даже из-за «неосторожного обращения с огнем неизвестных» (как мне сказали следователи), здание дотла не сгорает. Это, безусловно, был умышленный поджог.
Впервые в родном городе издался в XXI веке! В 2004 году в издательстве «Лира» вышел поэтический сборник «Жизни моей птица», отмеченный литературной премией «Благовест». До этого все мои попытки были напрасными, потому что цензура, редакторы местного издательства постоянно придирались к тематике стихов, форме и т. д. Как по мне, здесь без «недремлющего ока» под руководством правящей партии не обходилось.
Все нелегкие годы со мной рядом была моя жена и самоотверженная помощница Тамара, которой нередко самой приходилось тянуть семейный плуг. Сама она с Полтавщины, родилась в тот же день, что и моя мама, 6 января 1947 года в Сочельник. Окончила филфак Днепропетровского университета. Под моим влиянием, как подчеркивает сама, стала вполне сознательной украинкой. Когда началась борьба за независимость, была в числе первых и в Обществе украинского языка, и в «Просвите», и в Рухе. В месяцы особого национального подъема Тамара в каждую свободную минуту шила не только украинские, казацкие, но и грузинские, литовские, армянские, азербайджанские флаги. Еще и работала ведущим редактором в издательстве «Сич». Немало исторических трудов впервые увидели свет в ее переводе. Среди них — «История Новой Сечи, или последнего Коша запорожского» А. А. Скальковского (1994), «Вольности запорожских казаков» Д. И. Яворницкого (2002), «Богдан Хмельницкий» Н. И. Костомарова (2004), «Мемуары к истории южной Руси (XVI в.)» (2005) и др. Известные историки отмечали высокий уровень переводов и доступность изложения. Отмечена дипломом им. Дмитрия Яворницкого.
Мы поженились в июле 1970 года. У нас есть дочь Елена, которая окончила музучилище (класс бандуры); работает артисткой Днепропетровского Академического музыкально-драматического театра имени Тараса Шевченко.
Александр Завгородний,
член Национального Союза писателей Украины, лауреат литературных премий им. Максима Рыльского, «Благовест», дважды лауреат литературной премии Эстонии им. Юхана Смуула.
7 августа 2008 года.
ТОТ ДОМ В РОДНОМ КРАЮ…
(Произнесено в музее «Литературное Приднепровье» 10 января 2008 года)
Этими словами, которые почти повторяют строку из бессмертной украинской песни на слова Андрея Малышко, хочется начать рассказ о доме незабвенных Кузьменко — Елены Фёдоровны, Александра, их дочерей Мариечки и Оксаночки. Среди домов, милых моему сердцу, был один в родном Сичеславе, куда всегда вела тропинка в любое время года. К обычному дому, по уютной улице Армейской, прилегавшей к Ботаническому саду, спешило столько людей, что не перечесть. В небольшой светлице в душно-напуганные времена всегда легче дышалось и мечталось. Здесь со стен на гостей смотрел мятежный Тарас и не менее мятежный Иван Франко, а от жара петриковской росписи было теплее и в самую лютую зиму.
Все честное и непокорное непременно стремилось побывать в этом доме, где несмотря на все невзгоды звучало украинское слово, песня и бандура, где приветливо улыбалась несгибаемая Елена Фёдоровна, приглашая к столу.
Теперь, когда прошли годы, без преувеличения можно сказать, что дом Кузьменко на протяжении десятилетий был озоном для творческой интеллигенции родного края. Александр Кузьменко, несмотря на то, что не имел высшего образования, о творчестве Кобзаря на равных вел разговоры и с профессором. Елена Фёдоровна знала столько песен, что могла бы издать сборник! Эта супружеская пара, соединив свои судьбы на далеком Севере, где было мало света, просто излучала его в настороженном к любым проявлениям украинства Сичеславе. Девичья фамилия Елены Фёдоровны — Золотюк. Вот уж Господь не ошибся! У нее было золотое сердце, бесконечно доброе, стально-неуступчивое, когда дело касалось принципиального. Почти девочкой она, связная УПА, попала в лапы карательных органов и под нечеловеческими пытками не выдала никого.
На этом вечере мы говорим о Василие Стусе — совести нашей поэзии. Александр Алексеевич рассказывал мне, что познакомился с ним во Львове во время Рождественских праздников в 60-х годах. И встреча эта была не случайна. Ведь оба — и бывший член ОУН, и будущий несокрушимый узник советских концлагерей — жили по сути. Примечательно, что слово «суть» весьма созвучно с фамилией Стус!
В дом Кузьменко я имел счастье приходить более тридцати лет. Среди созвездия моих друзей, знакомых с безграничной теплотой и болью вспоминаю Ивана Сокульского, Василия Скрипку, Гавриила Прокопенко, Владимира Сиренко, Виктора Савченко, Николая Береславского и многих-многих других.
В конце 80-х годов в бывшем СССР начались нешуточные перемены, потому что народ бывшего союза уже не хотел жить как в казарме. К тем, кто способствовал возрождению украинского самостоятельного государства, по праву принадлежит семья Кузьменко. Следовало бы, безусловно, в их бывшем доме создать музей шестидесятничества, что способствовало бы патриотическому воспитанию нашей молодежи. Такое заведение стало бы одной из визитных карточек Сичеслава. Учитывая то, что Днепропетровское до сих пор просто завалено неуместно-идеологическими названиями улиц, переулков и т. п., давно пора переименовать Армейскую в Кузьменко. Так мои друзья и я уже давно ее именуем. И еще мечтается, чтобы появилась на свет Божий книга воспоминаний «Тот дом в родном Сичеславе…».
Александр Завгородний, член Национального Союза писателей Украины, лауреат литературных премий им. Максима Рыльского, «Благовест», дважды лауреат литературной премии Эстонии им. Юхана Смуула.
Подготовил В. Овсиенко 16.02. 2009.