МЫ ПРОСТО ШЛИ…
Десятилетие Украинского культурологического клуба
(Василий Овсиенко. Свет людей: Мемуары и публицистика. В 2 кн. Кн. 2 / Сост. автор. Харьков: Харьковская правозащитная группа; К.: Смолоскип, 2005. – С. 102–106).
«Старые большевики с дореволюционным стажем» — так модно было величаться среди большевиков. До 30-х годов. Пока их не расстреляли...
Не знаю, будет ли модно со временем среди участников борьбы за независимость величаться «старыми революционерами» (водораздел — 24 августа 1991 года), однако члены Украинской Республиканской и Республиканской Христианской партий, согласно своим уставам, отсчитывают себе партийный стаж со дня вступления в Украинскую общественную группу содействия выполнению Хельсинкских соглашений и Украинский Хельсинкский Союз.
Но в эпоху горбачёвской «гласности» самой первой организованной силой (как тогда писали, «неформальным объединением граждан») в Киеве был всё-таки Украинский культурологический клуб (УКК). Инициаторами его создания были преимущественно молодые люди — недавние политзаключённые Сергей Набока, Леонид Милявский, Инна Чернявская, Лариса Лохвицкая, Ольга Гейко-Матусевич, а также Вадим Галиновский, Ирина Альтер, Александр Карабчиевский, Владимир Федько. Под видом «мероприятия» районной комсомольской организации в клубе-кафе «Любава» 6 августа 1987 года они устроили публичную дискуссию «Украинская культура: мифы и реальность», где затронули вопросы, замалчиваемые советской пропагандой: о голоде 1933 года, о притеснениях церкви, о свободе слова. В дискуссии впервые приняли участие только что освобождённые из концлагерей известные политзаключённые Евгений Сверстюк и Олесь Шевченко. Здесь же и возникла мысль создать постоянно действующий «Украинский культурологический клуб» — такая себе невинная вывеска, совсем не политическая и в духе «перестройки». Тем более что прецеденты возникновения не санкционированных властью собраний и общественных организаций уже были в Москве, Ленинграде, в странах Прибалтики. Действуя легально и открыто, они распространяли оппозиционные советской идеологии идеи.
Прецедент получил широкую огласку. В Клуб потянулись новые люди. Председателем УКК был избран Аркадий Киреев, затем Сергей Набока, активистами его стали Игорь Запорожец, Татьяна и Анатолий Битченко, Евгений Обертас, Виталий Шевченко, Пётр Борсук, Ярослава Данилейко, Тарас Компаниченко, Николай Лысенко, Василий Гурдзан, Клим Семенюк, Тарас Антонюк, Анатолий Лупинис, Дмитрий Корчинский, Логвин Бабляк, Евгений Чернышов, Надежда Левченко, Олекса Миколишин и другие. Создали историческую секцию (Юрий Огульчанский), языковую (Владислав Ищенко). Бывали здесь Михайлина Коцюбинская, Вячеслав Черновол, Михаил и Богдан Горыни. Политзаключённые, освобождаясь, сразу приходили в Клуб. Так, Николая Горбаля его жена Ольга Стокотельная привела сюда в первые же дни возвращения в Киев. На третий день после освобождения, 23 августа 1988 года, пришёл и автор этих строк.
В «Любаве» же состоялись дискуссии о Григории Сковороде, о Чернобыльской катастрофе, ещё три — в молодёжном зале «Современник». Больше всего участников собрал диспут «Белые пятна в истории Украины». Реакцией на него стала публикация в «Вечернем Киеве» от 18 октября 1987 года статьи Александра Швеца «Театр теней, или Что скрывается за кулисами так называемого Украинского культурологического клуба». Статья обошла областные газеты, появились осуждающие отклики разгневанных советских граждан. Вот уровень некоторых из них: одна доносчица писала, что мы, мол, равнодушны к судьбе Украины, потому что услышала на заседании Клуба, как читали стихотворение Т. Шевченко «Мені однаково, чи буду я жить в Україні, чи ні...»
Клубу стали отказывать в предоставлении помещений. Собирались на склонах Днепра, в Гидропарке на пляже, на квартирах, пока его пристанище не определилось на Олеговской, 10, на высокой горе напротив Житнего рынка, во дворе Дмитрия Федорива. Хозяину это стоило нескольких нападений «неизвестных» на улице, многих вызовов и посещений милиции, но он всё-таки не сдался.
Ныне бывших участников УКК видишь среди лидеров многих политических и общественных организаций — как очень радикальных, так и правоцентристских: от УНСО до РХП. Тогда же их всех объединяла жажда свободы слова и национальная идея. Когда же железные путы цензуры и запретов на организованную деятельность пали, — активисты Клуба пошли делать политику каждый по-своему, и это нормально.
В хлопотах «старые революционеры» вспомнили о своём юбилее только осенью и собрались в гостеприимном доме Дмитрия Федорива в воскресенье, 7 декабря 1997 года. Пётр Борсук составил список и сделал перекличку — из 60 человек сошлось около 40.
Собравшиеся пришли к единодушному мнению: нужно собрать все публикации и тексты докладов УКК, воспоминания участников и издать их брошюрой. Ведь известно: история — это, к сожалению, не всегда то, что было, а то, что написано. Если люди, которые знают правду, не напишут её, то придут другие и напишут то, что им нужно.
— И уже пишут, — сказал Михаил Горынь. — Вот 13 ноября тот же «Вечерний Киев» опубликовал статью Владимира Кметика «Бархатный сезон украинского диссидентства», где совсем недавняя история умышленно искажается. Пишут, например, что Украинский Хельсинкский Союз был культурологической организацией, что он был за конфедерацию народов СССР... А мы ведь хорошо знаем, что наши декларации были лишь частью наших намерений! Конфедерация — это был шаг к разрушению империи, который был воспринят общественным мнением, а идея независимости тогда ещё не воспринималась. А наше культуртрегерство — это пробуждение национального сознания с целью восстановления государственности. Но не были мы конфедералистами! Мы всегда были сторонниками независимости. Нужно людям объяснить, почему мы в тех условиях говорили о конфедерации.
Более тщательным в этом плане был КГБ. Но он фиксировал свою правду. Объективный исследователь должен был бы сравнить их и нашу правду и сделать объективный исторический очерк.
Вячеслав Черновол пообещал для этого возобновить рубрику «Хроника сопротивления» в газете «Час-Time»:
— Рух готов посодействовать изданию брошюры об УКК. Нужно исследовать влияния — балтийское, московское... Потому что как только появилась «Гласность» в Москве — через две недели у нас появился «Украинский вестник» (конец 1987 г.). Мы ждали прецедента. Культурологическая вывеска — это была политическая мимикрия, как и «Украинский Хельсинкский Союз» (в июле 1988 г. УКК вступил в УХС в полном составе). Мы думали, как создать политическую партию так, чтобы не было видно, что это партия. Надеялись, что Международная Хельсинкская Федерация примет нас в свои члены и защитит нас. Но когда мы передали ей Программные принципы УХС, то там сказали: да это же политическая программа! И нас туда не приняли...
Одобрение вызвало предложение Дмитрия Корчинского, чтобы в порядке сатисфакции воспоминания о деятельности УКК публиковал тот же «Вечерний Киев».
— Самой громкой акцией УКК была экологическая демонстрация на площади Октябрьской революции (ныне Майдан Незалежности) 26 апреля 1988 года — в день второй годовщины Чернобыльской катастрофы. Кагэбисты стояли в центре города через каждые пять метров, — вспоминает Олесь Шевченко. — Техники навезли, асфальт начали латать, чтобы была причина запретить. Арестовали около полусотни человек, а ночью выпустили. Мне сделали почётное исключение: дали 15 суток как «хулигану».
А разве можно забыть демонстрацию молодёжи против службы за пределами Украины? Ребята прошли через весь город к киевской городской комендатуре (Дмитрий Корчинский катил перед собой коляску со своим ребёнком). Мы выбросили их флаги и поставили сине-жёлтые... Или празднование 1000-летия крещения Руси-Украины на склонах Днепра: это был вызов московскому официозу. Мы говорили: вот здесь было это событие. А Москвы, «России тогда и на свете не было» (Т. Шевченко). Потом собирали подписи под требованием освобождения заключённых Армении — членов комитета «Карабах». Тогда потенциальных участников хватали дома или на улицах и вывозили за пределы города. Этого нельзя забыть...
Евгений Сверстюк. Мы в то время пробивали стену. Она была вполне видимой, мы знали, что пробиваем. Далеко идущих планов у нас не было, но мы хотели свободно говорить и делать то, что считали нужным, несмотря на угрозы властей. Это было моральное, этическое, интеллектуальное, духовное противостояние режиму. Самым большим вызовом ему было заседание, на которое он не знал, как среагировать. Партия и указания ещё существовали, а сажать уже нельзя было... Имеется в виду празднование 50-летия Василя Стуса. В конце 1987 года мы советовались, как заявить миру о погибшем более двух лет назад в концлагере поэте. Я прочитал доклад о В. Стусе. Тогда кто-то сказал: «Встаньте!» Один из «товарищей» не встал — и тем засветился (а они уже боялись засвечиваться). Я сказал, что этот текст будет передан за границу в ЮНЕСКО. Его подписали три члена ПЕН-клуба — Вячеслав Черновол, Иван Светличный и я. Это было обращение в Международный ПЕН-клуб. Уважаемый зарубежный украинский поэт сказал, что не будет переводить это обращение. Это, мол, политика. Но нашлись люди, которые перевели. Президент Международного ПЕН-клуба направил М. Горбачёву телеграмму. После этого ЦК КПУ заинтересовалось такой фигурой, как Василь Стус. Это было дело, которое имело реальный результат. Оно существует как документ, а не только как воспоминания.
Дмитрий Федорив. Хочу рассказать, как мы организовали вечер В. Стуса. Пришли ко мне Олесь Шевченко и Евгений Обертас. Договорились. На следующий день прибегает мой «опекун» из КГБ. Сказал, что со мной хочет возле «Эры» поговорить его начальник. Тот представился полковником:
— Так у вас будет вечер Стуса?
— Да нет. Я же лучше знаю, что делается у меня в доме.
— А если всё-таки будет у вас, то вы нам сообщите?
— Хорошо.
В субботу я позвонил «опекуну»: надо поговорить. Пошли мы с ним к начальнику. Говорю: всё-таки будет у меня вечер Стуса.
— А вы согласие дали?
— Дал.
— Если вы дали согласие, то мы вам не будем запрещать. Только бы я вас просил сообщить нам, что будет говорить Михайлина Коцюбинская.
— Да вы что? За кого вы меня принимаете? Я этого не смогу сделать. К тому же вы мне всё равно не поверите. Я вас самого приглашаю на вечер.
— Так? Нет, я не приду...
Дмитрий Корчинский. В истории этого периода будет записано, какие процессы происходили во властных структурах. Но когда будет писаться история нациогенеза, то там УКК займёт должное место. Людям, которые до тех пор не принимали участия в бунтах, в бурных событиях, трудно понять, что часто от одного человека зависело, пойдут ли люди штурмовать королевский дворец или разойдутся. Так и здесь: полтора десятка людей сделали первый шаг — и уже неважно, что они делали позже. Я был во второй волне членов УКК. Мы, студенты Киевского университета, услышали о нём и пришли, зная имена Черновола, Горыней. Если бы не было УКК, то многого не было бы... Я благодарен вам всем. То, что вы сделали тогда, дало вам право на дальнейшие ошибки.
Василий Овсиенко. Я вспомнил, что ещё в концлагере Кучино на Урале мы узнали о существовании Клуба из публикации в «Вечернем Киеве». Виталия Калиниченко тогда возили в Украину, в КГБ «для промывки мозгов», и он привёз вырезку. Мы радовались, что и в Украине уже есть организованное движение. Третьего сентября 1988 года, в канун годовщины гибели Юрия Литвина и Василя Стуса, я здесь впервые свободно рассказывал об обстоятельствах гибели одного и другого, читал по памяти стихи Стуса... Я рад снова видеть вместе так много самых дорогих людей. Стус писал так:
І галактичний Київ спижовіє
У мерехтінні найдорожчих лиць.
Эти самые дорогие лица — здесь. Спасибо вам, что вы такими были и что вы есть.
На фото Дмитрия ПОНАМАРЧУКА: члены Украинского культурологического клуба 7 декабря 1997 года под калиной у зелёных ворот Дмитрия Федорива на Олеговской, 10. Слева направо сидят: Пётр Борсук, Дмитрий Федорив, Сергей Набока, Фред Анаденко, Николай Лысенко, Василий Овсиенко; стоят: Александр Коваленко, Пётр Данилов, Дмитрий Корчинский, Евгений Сверстюк, Николай Гвоздь, неизвестный, Владислав Ищенко, Галина Кулагина, Олесь Шевченко, Борис Шиленко, Надежда Левченко, Вячеслав Черновол, Юрий Огульчанский, Евгений Обертас, Пётр Литвин, Алексей Задорожный, Ренат Полевой.
Народная газета. — 1997. — № 50 (331).
