Ярослав Гомза. Воспоминание о Борисе Антоненко-Давидовиче.
(Из книги: Ярослав Гомза. Статьи, воспоминания, стихи. Издательство «Гайдамака», Очеретяное, 2002 г.)
ЭТО БЫЛО В ИРПЕНЕ
Это было 9 августа 1979 года, в день его восьмидесятилетия. В этот день я проведал Бориса Антоненко-Давидовича в его киевской квартире. Приветливый хозяин, как всегда, усадил меня за стол, где, по его словам, «любил сидеть Симоненко», и над которым висели фотографии П. Кулиша, Н. Хвылевого, М. Рыльского и других деятелей украинской культуры. Примерно через четверть часа раздался звонок: пришли новые гости, не знакомые мне ранее поэт Владимир Сиренко и инженер Борис Довгалюк, оба из Днепродзержинска. Поздравив Бориса Дмитриевича с юбилеем и поговорив минут десять, Сиренко предложил проехать в Ирпень, где в Доме творчества как раз отдыхала его знакомая поэтесса Анна Светличная из Павлограда.
По дороге Борис Дмитриевич рассказывал разные случаи из жизни В. Сосюры и о своих добрых с ним отношениях. Вершиной их было, пожалуй, то, что в начале 60-х годов Сосюра принес ему поэму с посвящением «Казаку 2-го Запорожского от казака 3-го Гайдамацкого полка...» Через несколько дней во время очередного обыска КГБ изъяло у Бориса Дмитриевича эту поэму, и дальнейшая судьба ее неизвестна, как неизвестно даже и название поэмы. Может, это было «Расстрелянное бессмертие»?
Сиренко договорился с директором пансионата, и мы оказались у Светличной. Меня поразил вид поэтессы. На кровати лежала, на первый взгляд, нормальная женщина, но когда она протянула Сиренко руку для приветствия, я увидел необычайно худые, тонюсенькие, как палочки, руки.
Кроме нас, там была детская писательница Лариса Письменная и Л. Карпенко – молодая женщина из Днепропетровска, которая ухаживала за Светличной. Потом подошел поэт Иван Гнатюк из Борислава. Так, сидя за столом с бутылкой вина, мы провели в дружеской беседе несколько часов. В центре внимания, кроме хозяйки, был, конечно, Борис Дмитриевич. Он рассказал эпизод с первой Декады украинской литературы в Москве, в которой принимал непосредственное участие.
Украинских писателей должен был принять сам Иосиф Сталин, незадолго до того ставший генсеком ВКП(б). А надо сказать, что украинские писатели после его работы «Марксизм и национальный вопрос» испытывали к Сталину особое уважение и надежду на то, что он, как представитель нацменьшинств, не допустит разгула великодержавного русского шовинизма.
Сначала с присутствующими разговаривал «опекун» украинских писателей Лазарь Каганович, безбожно коверкая украинский язык.
Но вот настал час встречи с божком. Сталин вошел, подозрительно оглядываясь по сторонам. Его спросили:
– Иосиф Виссарионович, какая разница между нацией и национальностью?
– Нация – ето если какой-то народ живёт на адной территория, имеет адин общий история, общий язык. Национальность – ето если какой-то народ живёт на адной территория, имеет адин общий история, но не имеет общий язык. Как у вас, украинцев, – адин не панимает другой.
Все удивленно переглянулись. Кто-то, кажется, Пилипенко, сказал:
– Но ведь украинский литературный язык создавали как писатели Восточной, так и писатели Западной Украины, как например, Шашкевич, Федькович, Франко.
– А эти Шашко, Федько, Франко на украинский язык переведени?
Всем стало не по себе – и смеяться неловко, и молчать неудобно.
Подождав немного, Сталин повторил:
– Я спрашиваю: эти Шашко, Федько, Франко на украинский язык переведени?
Снова напряженная тишина. Сталина это начало раздражать, и он повышенным тоном еще раз спросил:
– Я спрашиваю: эти Шашко, Федько, Франко на украинский язык переведени? Или вы не панимаете мой вопрос?
Напряжение снял Кулик:
– Да, да, Иосиф Виссарионович, переведени, переведени.
– Так в чём же дело? Зачем подымать здесь этот вапрос?
Так божок упал с пьедестала...
Затем Светличная попросила Сиренко прочитать одно из своих стихотворений. Он прочитал стих:
У видавництво дід Гомер
Свої поезії припер,
Редактор так сказав Гомеру:
– Не піде, бо нема паперу.
Скипів, розсердився Гомер
І вірші за кордон відпер...
Там хтось знайшов рулон паперу
І видав книжечку Гомеру.
............................................
Щоб був папер, старий Гомер
В тайзі рубає ліс тепер.
Стих был довольно актуальным и всем пришелся по душе.
В дальнейшем разговоре Борис Дмитриевич упрекнул Л. Письменную, что никто из украинских писателей даже не поздравил его с днем рождения, хотя он и член Союза.
– Просто никто не знает, Борис Дмитриевич, – ответила та.
Вскоре мы вернулись в Киев. Я пробыл у Бориса Дмитриевича еще с полчаса, но разговор как-то не клеился.
Заночевал я тогда у Варвары Губенко-Маслюченко, жены Остапа Вишни. К Борису Дмитриевичу она относилась с глубоким уважением, но дружеские отношения между ними не сложились, потому что Борис Дмитриевич довольно критически относился к творчеству ее мужа, особенно за употребление такого позорного для нас суржика.
За чаем разговор шел обо всем понемногу, в основном на литературно-культурные темы. А ранним утром я уехал автобусом на Ромны.
Встреча в Ирпене не осталась незамеченной «недремлющим» оком КГБ. Вызвали Ларису Письменную, которая ужасно испугалась и наговорила невесть что. А Анна Светличная написала, что Борис Антоненко-Давидович – выживший из ума старик, а я, дескать, пьянствовал! Но стих Сиренко пошел гулять по Киеву и был довольно популярен.
Здесь, кстати, хочется вспомнить другую Светличную – Леониду, Лёлю, как ее нежно называли, с которой я познакомился за несколько лет до упомянутой встречи на квартире Бориса Дмитриевича как раз перед ее отъездом в Сибирь к мужу, Ивану Светличному, с которым я был знаком лишь заочно. Вечная слава вам, друзья!
(Опубл. в газ. «Східний часопис», Донецк, 1992, № 12, и в сб. «Зона», К., 1993, №4, с. 154–156)
ВОСПОМИНАНИЕ О ДОРОГОМ ЧЕЛОВЕКЕ
О Борисе Антоненко-Давидовиче я услышал еще где-то в 1942 году благодаря его сборнику «Землею українською». Прочитав его, я даже попытался написать стихотворение, где говорилось о том, как
«...нас Антоненко-Давидович
Землею українською водив.»
Более подробно я узнал Бориса Дмитриевича после публикации в «Літературній Україні» (1968 года) его статьи «Буква, по которой тоскуют» (о букве Ґ). Я написал автору письмо в поддержку его позиции. Переписка между нами стала довольно активной после выхода его книги «Издалека и вблизи».
Хочу же я рассказать о незабываемых встречах с мудрым и скромным человеком. Начиная с середины 70-х годов, я несколько раз, возвращаясь во время летнего отпуска из Карпат, проведывал Бориса Дмитриевича в его киевской квартире. Как-то там встретился с Леонидой (Лёлей) Светличной, с мужем которой, Иваном, я до этого немного переписывался. В другой раз зашла к Антоненко-Давидовичу бывшая редактор (по сути – цензор) произведений Бориса Дмитриевича. Она удивленно воскликнула по-русски:
– «У Вас все новые люди! И это все националисты?»
Вечера обычно проходили в дружеской интересной беседе о положении украинского народа, его культуре, языке, истории. Те же вопросы мы обсуждали в нашей активной переписке, которая продолжалась почти до самого его ухода в вечную жизнь. Часть переписки, случайно уцелевшая после обыска КГБ, опубликована в журнале «Зона», ч. 11 за 1996 год. [Здесь нет этой публикации. Пропускаем повторение. – В.О.].
Борис Дмитриевич вспомнил, как его приговорили к расстрелу. (Он был репрессирован в 1935 году, а реабилитирован в 1956-м). Спасла его случайность. Следователь по делу был родом с Кубани, а арестованный писатель хорошо знал историю края. Это заинтересовало следователя, который на следствии просил Антоненко-Давидовича рассказывать о родной Кубани. Уже завершилось следствие, однако рассказ о Кубани подсудимый еще не закончил. Тогда следователь говорит: «Расстрелять мы успеем вас и позже, а так как у нас есть разговор, то расстрел можно отстрочить». Вскоре пришла телеграмма, чтобы отменить вообще все расстрелы.
Очень интересным рассказчиком был Борис Дмитриевич. Мы и не заметили, как оказались у Светличной… [Пропускаем повторение. – В.О.].
В последний раз я проведал Бориса Дмитриевича летом 1983 года, почти за год до завершения его земного пути. Подойдя к подъезду дома, я увидел, что поблизости стоят какие-то двое «работяг» с «тормозками» в руках. В то время за больным Антоненко-Давидовичем ухаживала пани Михайлина Коцюбинская. Когда я появился, она как раз собиралась ненадолго выйти в город и потому с радостью попросила меня проводить Бориса Дмитриевича немного прогуляться по улице. Мы вышли все вместе. Возле подъезда все еще слонялись те двое «работяг» с «тормозками». Когда мы свернули с улицы на аллею, я оглянулся и увидел их уже на улице. Они шли за нами. У них была «работа» – следить за «врагом народа». Боялись его и немощного и старого.
Я обратил на это внимание Бориса Дмитриевича. Он сказал просто: «Их, знаете, сколько здесь ходит? И то каждый день. Я уже привык». Умер Борис Дмитриевич весенним солнечным 9 мая 1984 года. Узнав об этом, я целый день не выходил из дому, меня сжимало горе, потому что я потерял дорогого человека.
(Опубл. в «Украинской газете», К., 1999, № 14)
