Многие из политзаключённых и диссидентов имели дело со следователем по имени Кольчик Николай Иванович. Неизвестно, жив ли он ещё, на Украине или за её пределами, но имя его чёрными буквами вписано в историю Украины.
Первое известное мне упоминание о Кольчике — в книге Даниила Шумука «За восточным горизонтом». Речь идёт об аресте Шумука в 1957 году. К тому времени он как член Коммунистической партии Западной Украины отбыл 4,5 года в польской тюрьме «Берёза-Картузская», несколько месяцев в немецком концлагере под Лохвицей, откуда бежал, и 10 лет советских концлагерей. Советы арестовали его в декабре 1944 г. за причастность к повстанческому движению, приговорили к смертной казни, которую через несколько месяцев заменили на 20 лет каторги. В 1956 г. его освободили. На родной Волыни жить ему не разрешили, поэтому он вынужден был поселиться на Днепропетровщине. 19.11.1957 г. его вызвали в КГБ и предложили сотрудничать с «органами». Он отказался. На следующий день его арестовали. Сначала дело в Днепропетровске вёл капитан Мороз. Потом его передали в Киев, а затем в Луцк. Дела как такового не было: несколько перехваченных писем. Но дали 10 лет. И это ещё не всё. За упомянутую книгу воспоминаний в 1972 г. и общение с шестидесятниками Шумук получил ещё 10 лет особого (камерного) режима, 5 лет ссылки и был признан особо опасным рецидивистом. Общий его «стаж» — 42 года, 6 месяцев и 7 суток. Международная Амнистия признала его политзаключённым с самым длинным сроком в мире.
Умер Даниил Шумук в Красноармейске на Донетчине 21.05.2004 г. на 90-м году жизни.
Об одном из допросов в Луцке в начале 1958 года Шумук писал:
«Меня позвали в контору. В кабинете напротив двери сидел капитан, а слева за другим столом — лейтенант. Капитану было около 35 лет, а младшему лейтенанту около 33. Оба они были неплохо сложены и сами по себе не дураки. Оглядев меня по-чекистски пытливыми глазами, капитан сказал:
— Я буду вашим следователем, моя фамилия Матвиенко, а это младший лейтенант Кольчик, будет у нас секретарём.
Больше Кольчика Шумук не упоминает, но понятно, что он принимал участие в фабрикации его дела.
Вторыми в нашем списке идут Валентин Мороз и его жена Раиса, гречанка из Приазовья, из рода Левтеровых.
Этот Кольчик допрашивал в 1965-66 гг. подельника В. Мороза, учителя Дмитрия Иващенко, и склонил его к признанию своей вины. Бывший фронтовик с лёгкой руки Кольчика получил 2 года заключения «за пропаганду антисоветской литературы» — читал книги Ивана Кошеливца и Богдана Кравцива, а также имел самиздатовские стихи Симоненко, Винграновского, Павлычко, Лины Костенко.
Когда в самиздате появился знаменитый «Репортаж из заповедника имени Берия» Валентина Мороза, автора осенью 1967 года этапировали из Мордовии в Киев с намерением возбудить новое дело. Полтора года его держали на Владимирской, 33. Следователь Кольчик довёл Мороза до очень тяжёлого физического состояния. Но несколько раз разрешал Раисе видеться с мужем. Через стол, конечно, в присутствии надзирателей.
«Мои отношения с Кольчиком — тоже целая эпопея, — рассказывает г-жа Раиса. — „О, гречанка! Я тоже по бабке грек“. И относился ко мне запанибрата, мол, земляки… Это началось ещё с Луцка.
Кольчик дал мне свидание 1 апреля 1969 года в Киеве, на мой день рождения. Играл друга! Это был уже почти конец следствия. Он сказал, что закрывают следствие за недоказанностью, нет показаний…
Но наряду с тем доводил меня до потери сознания. Он умел как-то так делать: изображает из себя этакого друга, шутит, вспоминает свою бабушку-гречанку, а потом вдруг, внезапно: «А теперь вопрос, Раиса Васильевна. Читали ли вы „Репортаж“»? Говорю: „Нет, не читала“. Он на это: „Ага, не читали?“ И начинает рыться, как я вижу, в моих письмах. Лихорадочно думаю: „Что же я там написала, что вот сейчас он схватит меня за руку…“ — „Была несколько дней назад у Славы Черновола, — цитирует он моё письмо, — он кормил меня очень вкусными блюдами“. — „Что же это были за блюда?“ Итак, нашёл и выхватил именно ту фразу, которая касалась „Репортажа“. Говорю: „Это так давно было, не помню, что это были за блюда“. Тогда он снова начинает шутить, что-то говорить будто совсем не в тему, и вдруг: „А теперь я вам должен сообщить очень неприятную вещь…“. Опять что-то такое делается с моим сердцем, оно летит куда-то вниз. А он говорит: „Мы должны у вас сделать обыск“. У меня сразу отлегло, потому что у меня ничего в доме тогда не было. А он, очевидно, это видит, он же хороший психолог был. Делал такой вид, будто и не ищет ничего. Но после того разговора и после того обыска трижды ко мне соседка вызывала „скорую помощь“».
Через 9 месяцев после освобождения, 1 июня 1970 года, Валентин Мороз был во второй раз арестован и осуждён за «Репортаж из заповедника имени Берия» и статьи «Среди снегов», «Хроника сопротивления», «Моисей и Датан» на 6 лет тюрьмы, 3 года лагерей особого режима и 5 лет ссылки с признанием особо опасным рецидивистом. Это было грозное предупреждение всему диссидентству. Но в 70-х годах срок 10+5 стал обычным.
Ещё в январе 1974 г. на свидании Валентин сказал Раисе, что 1 июля начнёт бессрочную голодовку с требованием перевести его из Владимирской тюрьмы в лагерь. Она обратилась к московским правозащитникам: что делать? Ей передали: пресс-конференция. Это был большой страх: беззащитной женщине из провинции выступить против целой Империи Зла! Но она решилась. Только нужно было достоверно знать, голодает ли Валентин. Раиса поехала во Владимир. Там главная улица ведёт прямо к знаменитому Централу. По дороге видит рекламу фильма: «Возврата нет». И Господь вразумил её: встретившись с начальником тюрьмы, она сразу напустилась на него: «Муж голодает, он умрёт, а вы ничего не делаете!» И начальник подтвердил: «Ну, понимаете, мы ему то же самое говорим: вот перестань голодать!» Раисе только того и надо было. Созывают в Москве на квартире у кого-то из диссидентов пресс-конференцию для иностранных журналистов. Как глянула она вниз с 8-го этажа: полон двор чёрных машин и кагэбэшников! Но ведь возврата нет… Этим героическим поступком она спасла Валентина: в мире поднялась неслыханная доселе кампания в защиту украинского политзаключённого.
Но когда Раиса возвращалась из Москвы в Ивано-Франковск, ей устроили такой перепуг… Прочитайте об этом в её интервью на сайте ХПГ. А Кольчик злорадствовал: «А что, попугали мы Раису…».
После интервью Раиса избегала разговоров с Кольчиком. Тогда он привёз из Донетчины её перепуганного брата, который отчаянно кричал: «Что ты делаешь? Тебя арестуют!»
Кагэбэшники говорят: «Раиса Васильевна, вы всё валите на нас. А если с вами что-то случится, то вы тоже нас обвините?» Я говорю: «Ну, если со мной что-то случится, то я уже тогда буду, наверное, не в состоянии кого-то обвинять». Думаю: убьют, что ли? А он: «Нет, так немножко что-то случится с вами».
На другой день ей попадает камень под глаз.
Потом бьют окна ей и соседкам и запускают слух: это им за кавалеров.
«Я не сомневалась, что это КГБ, а с другой стороны, я же не схватила их за руку. Обращаюсь к москвичам. Говорят: это они.
Вызывают меня: „Да мы же вас арестуем“. Единственный мой аргумент был таков: „А что, я должна свою шкуру спасать, когда муж голодает? Он умрёт! Так что я должна делать? Я делаю то, что каждый человек сделал бы“. Этот аргумент подействовал. Меня не арестовали. Но Раю Руденко позже арестовали почти за то же самое».
«Я в 1971 году начала писать заявления в защиту Валентина. Фактически, первое моё заявление написал Слава Черновол, я подписала. А потом уже сама начала писать. А потом было это первое интервью 1974 года, когда он голодал 5 месяцев. Очень оно мне тяжело далось. Начались преследования, страшное давление на меня. Мало того, что меня вызывали на допросы. Хуже всего было, когда меня спросили: „А сколько лет вашему сыну?“ Это когда моему сыну было где-то 13-14 лет. У меня тогда такое предчувствие было, что неспроста он спросил, тот майор КГБ, не помню его фамилии. Я вышла и подумала, что, наверное, уже начнут давить на меня через сына.
Так и случилось. Сделали его нарушителем, взяли его на учёт в милицию. Подбросили ему какой-то велосипед. Якобы какой-то мальчик украл у начальника милиции велосипед и продавал моему сыну, а потом сказал, что это мой сын украл. А мой сын сказал, что купил его за три рубля. Не удался им этот сценарий, потому что он таки купил велосипед за три рубля. Но его взяли на учёт в милиции и держали почти до десятого класса.
В девятом классе сын мне звонит из школы и говорит: „Мама, меня хотят забрать в психбольницу“. — „Почему?“ — „Потому что я уже несколько лет на учёте в милиции“. — „Что?!“ Сразу звоню в Москву и всем своим друзьям говорю: „Сына забирают в психбольницу. Держали ни за что на учёте милиции, а теперь забирают ребёнка в психбольницу“. Сразу выпустили, никакой психбольницы, как только услышали, что я шум буду поднимать.
А то какой-то товарищ даёт три рубля, говорит: „Иди купи водку“. А он же несовершеннолетний, тогда нельзя было водку покупать несовершеннолетним. Хорошо, что он уже был научен, говорит: „Нет, иди сам покупай“».
Тем временем наш Кольчик совершает другие подвиги.
Во время следствия по делам ведущих шестидесятников кагэбэшникам очень нужны были «покаявшиеся», желательно с громкими именами. Взялись за внучатую племянницу Михаила Коцюбинского — Михайлину Фоминичну, и внучку Ивана Франко — Зинаиду Тарасовну.
Вот что рассказывала г-жа Михайлина:
«Как-то раз КГБ организовало нам с Франко очную ставку. Это было, пожалуй, самое тяжёлое моё переживание. Меня забрали с работы (моим счастьем в несчастье было то, что моя начальница Неонила Кучерявенко была исключительно порядочным человеком; бесспорно, что эти постоянные вызовы должны были послужить сигналом к травле на работе, но благодаря ей эти сигналы не были услышаны), завезли в КГБ, завели в комнату, в которой я раньше не бывала, а там меня уже ждала Зиновия Франко. Она бросилась ко мне с распростёртыми объятиями. Я ограничилась каким-то невнятным жестом. Там присутствовал следователь Николай Кольчик, тот самый, который „обрабатывал“ Дзюбу, самый интеллигентный среди кагэбэшников, которых мне приходилось встречать (я знала его ещё с университетских времён, он был моим ровесником, изучал юриспруденцию, и наши портреты на доске почёта всегда висели рядом). Кольчик начал: „Тогда-то и тогда в вашей квартире Зиновия Франко передала Андрею Куримскому «Украинский вестник» и т. д.“ Я на это: „Вы спрашивали меня об этом десятки раз, и я десятки раз отвечала на этот вопрос и отвечу ещё раз: ничего подобного я не помню“. На это Кольчик: „А Зинаида Тарасовна утверждает обратное“. Кольчик говорит, а Франко молчит, всё больше внутренне напрягаясь. Минуту Кольчик смотрел на неё с ожиданием, наконец рыкнул: „Ну, Тарасовна!!!“. Франко начала что-то быстро говорить… Ситуация ужасная и одновременно удивительная: ко мне, несмотря на то, что я смешивала им все карты, кагэбэшники относились с полным уважением, а к ней… Так ломали людей. Когда после этой очной ставки я выходила на улицу, подо мной подгибались ноги. Помню как сегодня, что я сразу же зашла к Дзюбе в издательство «Днепр», которое находилось недалеко от КГБ — мне хотелось прикоснуться к человеку…».
С выдавленным Кольчиком «покаянным» заявлением Зиновия Франко, потупив глаза, выступила весной 1972 года по телевидению. Сказала, в частности, что пыталась передать за границу через Ярослава Добоша «один антисоветский документ». Думаете, это был призыв к свержению Советской власти? Нет, это была фотоплёнка «Словаря рифм украинского языка». Словарь уже тогда имел рекомендации нескольких кафедр к печати. «Антисоветским» он был лишь потому, что его составил политзаключённый Святослав Караванский. Словарь в 2004 году опубликовало издательство БаК во Львове. Перелистайте все 1027 его страниц и поищите там антисоветчину…
В 1972-73 годах Кольчик успешно «работал» с Иваном Дзюбой, результатом чего стало покаянное заявление, причинившее большую скорбь украинскому обществу, особенно же политзаключённым. Опубликовано это заявление 9 ноября 1973 года в газете «Літературна Україна».
Историк Юрий Шаповал пишет, что Кольчик играл в деле Дзюбы роль «доброго следователя». А был ещё «злой» — специально вызванный из Тернопольской области старший следователь по особо важным делам майор по фамилии Бидёвка, Григорий Петрович. Этот Бидёвка, кстати, вёл дело Николая Коца в 1967 году, Левка Гороховского в 1969-м и Николая Горбаля в 1970. Горбаль, уже будучи народным депутатом Украины, встретился как-то с Бидёвкой и доброжелательно предложил вместе написать книгу. Для консолидации нации — почему украинец Бидёвка видел в украинце Горбале врага. И кому это было выгодно. «Я же не писатель», — начал отнекиваться кагэбэшник. — «Не лукавьте, Григорий Петрович, у меня сохранился протокол обыска, написанный вами, — блестяще написанный. Вот таким стилем и пишите, а я напишу, что я пережил в подвалах вашего кагэбэ…». (См. М. Горбаль. Один из шестидесяти. — К.: АртЕк, 2001. — С. 129-132). Не воспользовался Бидёвка хорошей возможностью исповедаться. Пошёл в ад без покаяния.
ОНИ не напишут. Но ОНИ написали тома чёрных «дел», из которых их уже никто не изымет.
Повторю сказанное в первой моей статье. Может быть, потомки упомянутых и не упомянутых здесь кагэбэшников выросли на хороших харчах добропорядочными гражданами и им будет досадно, если на них будут кивать головами и показывать пальцами. Но должны знать, что Судья мира сего карает грехи отцов в детях, внуках и правнуках до третьего и четвёртого рода. Но он и милует отцов за молитвы и добродетели детей их, внуков и правнуков.
Путь к покаянию никому не заказан.
На снимках: Даниил Шумук, Раиса Мороз-Левтерова, Михайлина Коцюбинская.