Доклад, зачитанный на конференции «Нонконформизм и диссидентство в Советском блоке: путеводная нить или уходящая память?» (Нью-Йорк, 30 марта – 1 апреля 2011 г.)
“Nonconformism and Dissent in the Soviet Bloc: Guiding Legacy or Passing Memory?” held at Columbia University, March 30 to April 1, 2011.
На движение сопротивления в Украине правозащитная организация Международная Амнистия обратила внимание благодаря появлению документов, которые указывали на нарушение прав человека советским режимом после короткого периода хрущёвской «оттепели». Соответствующие информации собрал и упорядочил Вячеслав Черновол, журналист студии львовского телевидения. В форме машинописных копий эти документы распространялись среди деятелей украинской интеллигенции, а затем во второй половине шестидесятых годов попали на Запад.
Талантливо составленный сборник документов включал биографические очерки арестованных украинских культурных деятелей, отрывки из их научных работ и художественных произведений, лагерную переписку, обращения к советским властным органам, публичные выступления выдающихся литераторов, как например, речь Ивана Дзюбы по случаю 25-й годовщины трагедии Бабьего Яра, и начал появляться в Париже в эмигрантском еженедельнике «Українське слово». В 1967 году усилиями первой украинской типографии во Франции они были изданы отдельной книгой под названием «Горе от ума»[1]. Через год эти материалы увидели свет в переводе на английский язык: The Chornovil Papers[2].
Английское издание вызвало общий интерес в Западном мире, и то не только со стороны деятелей, активно причастных к защите прав человека. Отважные усилия молодых представителей украинской интеллигенции в защиту своего языка и культуры от русификации и советизации получили высокую оценку западных интеллектуалов и политических комментаторов.
По мнению британского обозревателя Макса Харварда, «... представители украинской оппозиции демонстрируют уникальное сочетание умеренности и высокого интеллектуального уровня»[3]. Профессор Йельского университета (США) Фредерик Баргхорн в предисловии к книге Chornovil Papers отмечает «общность интересов советских интеллектуалов с разным национальным лицом», и в то же время подчёркивает, что «хотя борьба за украинское культурное наследие и язык является центральным признаком многих украинских интеллектуалов, последние считают себя борцами не против русского национализма или основополагающих принципов социализма, а против диктаторских методов правления и полицейского режима»[4]. Благодаря вышеприведённой характеристике украинских диссидентов, а также их неуклонному следованию линии на мирные методы сопротивления режиму, Международная Амнистия без колебаний зачислила их в категорию «узников совести». Молодые преследуемые представители украинской интеллигенции, действия которых были задокументированы в книге Черновола, стали широко известны как в Украине, так и за её пределами под собирательным названием шестидесятники: ведь это поколение вышло на общественную арену в шестидесятых годах двадцатого века. Большинство из них были теми поэтами, литературными критиками, философами, художниками, которые в конце 1950-х – начале 1960-х годов не побоялись подвергнуть риску свои карьеры, а порой и саму жизнь, открыто и остро протестуя против репрессивной политики тогдашней украинской власти. Высокий творческий уровень этих интеллектуалов, их личное мужество и цельность были едва ли не наиболее полно отражены в личности поэта Ивана Свитличного, общепризнанного вдохновителя и движущей силы диссидентского движения. Его фигура служит примером для подражания среди следующего поколения творческой молодёжи. Талантливый поэт Василь Стус с глубоким уважением писал, что шестидесятники пробудили среди молодых украинцев чувство достоинства и самоуважения, усыплённого на долгое время в результате политических преследований и злоупотреблений со стороны советского режима. «Это проблески нашего обнародовавшегося взгляда, – вспоминал позже поэт, – свидетельство нашего самовозрождения, морального выздоровления»[5].
Пожалуй, незаурядный художественный талант живописца Афанасия Заливахи, репродукции произведений которого опубликованы в книге «Горе от ума», а также жестокие условия содержания в трудовом лагере и стали тем толчком, в результате которого Вашингтонская американская секция Международной Амнистии причислила его – одного из первых украинских политзаключённых – к числу «узников совести». Понятно, что усилия Международной Амнистии в защиту Заливахи означали поддержку для всех диссидентов, заключённых в Украине в начале 1960-х годов за «антисоветскую агитацию и пропаганду».
Отметим, что Заливаху арестовали за его политические убеждения, а не за отказ приспосабливать своё творчество к канонам «соцреализма» или за несоблюдение норм советского образа жизни. Тот факт, что его отправили в трудовой лагерь и запретили рисовать, был наказанием за политические убеждения, а также за решимость отстаивать эти убеждения даже в тюрьме. Следует подчеркнуть, что существует грань между тем, что считалось и продолжает считаться «диссидентством», то есть между готовностью рисковать жизнью в защиту своих политических или религиозных убеждений, и более широким и менее чётким понятием под названием нонконформизм. Международная Амнистия рассматривает всех украинских диссидентов 1960-х и 1970-х годов как «узников совести», то есть как диссидентов. Попытки рассматривать их в одной плоскости с нонконформизмом или нонконформистами искажают и упрощают их непоколебимую позицию в вопросе защиты прав человека. Каждый, кто читал воспоминания покойной Михайлины Коцюбинской, помнит, что в киевском кинотеатре «Украина» она сидела рядом с Василём Стусом в тот памятный день, когда этот молодой аспирант на пороге научной и литературной карьеры не колеблясь смело встал и со всей решимостью заявил: «Сейчас каждый должен протестовать. Сегодня они арестовывают украинцев. Завтра они будут арестовывать еврейских активистов. А потом арестуют и русских...». Каждый, кто слышал об этом сегодня хорошо известном драматическом событии, – а вместе с Василём Стусом свой публичный протест заявили в кинотеатре Вячеслав Черновол и Иван Дзюба, – сразу почувствует разницу между диссидентством и нонконформизмом[6].
Наряду с Заливахой, американская секция Международной Амнистии взяла под свою опеку известного российского диссидента Владимира Буковского. Кроме уже упомянутого вашингтонского центра, в 1960-х годах в Соединённых Штатах действовала только одна региональная правозащитная секция, а именно – Риверсайд Груп в Нью-Йорке. Эта группа защитников прав человека, хотя официально и не была связана с Колумбийским университетом, имела однако к нему определённое отношение: большинство активистов были либо профессорами, либо студентами этого университета. Во главе группы стоял руководитель кафедры востоковедения Иван Моррис – британский подданный, который стал членом Амнистии Интернэшнл ещё в Англии, где эта организация была создана в 1962 г. Другим выдающимся членом группы был проф. Эйнсли Эмбри, известный специалист в области индуистской культуры. Тогдашний профессор Колумбийского университета Збигнев Бжезинский, хотя официально не был членом Риверсайд Груп и никогда не присутствовал на ежемесячных собраниях, более того – не имел, кажется, личных контактов с руководством группы, был тем не менее всегда готов оказывать поддержку в деле защиты прав человека, когда к нему обращались студенты. Именно благодаря его помощи первый документ из книги Вячеслава Черновола «Горе от ума», – а речь идёт об обращении Святослава Караванского к советским властям в защиту культурных прав украинцев и евреев – увидел свет на страницах американского журнала «Нью Лидер».
Как единственный член Риверсайд Груп из Русского Института Колумбийского университета (сейчас это Институт Гарримана) со знанием славянских языков, я, естественно, была причастна к мерам по защите Афанасия Заливахи и Владимира Буковского. Эйнсли Эмбри также с радостью присоединился к деятельности с целью оказывать поддержку этим двум политзаключённым. Для лучшего ведения работы мы договорились, что письма в защиту Буковского будут написаны от моего имени, а письма в защиту Заливахи – от имени проф. Эмбри. Через несколько лет, особенно после моей поездки в Советский Союз в 1971 г. (это была поездка по частным делам, во время которой меня выдворили из Киева за участие в Международной Амнистии[7]), я начала либо использовать псевдонимы, либо просто активно помогать лицам, занимавшимся защитой диссидентов в Украине[8].
Для меня и моих коллег, молодых людей в возрасте двадцати-тридцати лет, участие в стараниях по защите выдающихся правозащитников давало большое душевное вдохновение. Талант и непоколебимое мужество украинского художника производили на нас глубокое впечатление. Нас поражало и мужественное поведение Владимира Буковского. Прошло уже сорок лет, а я до сих пор прекрасно помню наши эмоции, когда телевидение в Америке показывало нелегально организованное интервью с этим советским диссидентом. Невозможно забыть решительное лицо молодого человека из привилегированной семьи, трудно забыть слова, за которые его арестовали, но которые ещё долгое время сверкали в помыслах и поступках защитников прав человека во всей Восточной Европе: «Нам суждено разбить оковы страха, парализующие наше общество»[9]. Эти слова невозможно было стереть из памяти, ведь они эхом разносились по столицам и крупным городам Восточной Европы. Помню мои впечатления во Львове в 1971 году, когда мы вместе с Вячеславом Черноволом шли по улицам города и вдруг увидели вокруг себя не двух-трёх шпиков, как обычно, а по меньшей мере десяток. И я спросила внешне невозмутимого, харизматичного украинского диссидента: «Вы не боитесь? Ведь я через день-два буду в Нью-Йорке, а вам с друзьями здесь жить...». На это Черновол, подняв руки, чтобы подчеркнуть свои слова, спокойным голосом, с присущей ему беззаботной улыбкой ответил: «Никогда не забывайте, что мы выше любого страха. Потому что наша цель – вдребезги разбить оковы страха, парализующие наше общество. Всё, что мы делаем, полностью соответствует действующим законам, но в наших усилиях привлечь внимание всего мира к нарушению прав человека мы опираемся на вашу помощь...». Сказав это, Вячеслав Черновол на одном дыхании, привычным ему речитативом перечислил последние самые вопиющие нарушения прав человека в Украине. При этом он то и дело начинал кашлять – кашлем, которым его «одарили» в результате принудительного кормления во время протестных голодовок в заключении. Поражённая таким непоколебимым мужеством, я сконцентрировала всё своё внимание, чтобы любой ценой сохранить в памяти и донести до Нью-Йорка каждое из названных собеседником правонарушений.
Вечером того же дня Вячеславу Черноволу удалось привезти из Ивано-Франковска Раису Мороз, жену известного диссидента Валентина Мороза, заключённого в зловещей Владимирской тюрьме. Для меня было очень важно встретиться с Раисой, учитывая, что Валентин Мороз был вторым украинским узником совести, которого взяла под опеку Риверсайд Груп. Следует отметить, что в рамках этой организации мы придерживались правила каждый раз брать под опеку нового заключённого, если в течение года по делам предыдущего опекаемого нами узника не наблюдалось никакого прогресса. Внимание Риверсайд Груп в то время было направлено на Грецию, в частности на нарушения прав человека режимом «чёрных полковников», но, по моей просьбе, Группа согласилась не прекращать усилий по делу украинского политзаключённого.
Вскоре после этого решения я обратилась к украинской общине в Нью-Йорке с просьбой о помощи. Я получила быстрый положительный ответ от представителей украинских газет – «Свобода» и «Ukrainian Weekly», а также от Украинского Конгрессового Комитета Америки, и с их помощью перед зданиями Объединённых Наций и Представительством СССР весной 1971 года были проведены большие демонстрации. Валентин Мороз стал символом защиты прав человека в Украине. Фото украинского политзаключённого ежедневно появлялось в «Свободе» в дни, когда Валентин Мороз держал сорокадневную протестную голодовку во Владимирской тюрьме. Все были поражены его великим личным мужеством. Вскоре комитеты в защиту Мороза были созданы в США и в Канаде. Статьи Мороза, особенно цикл очерков «Репортаж из заповедника имени Берия» и «Среди снегов», получили высокую оценку благодаря мощному интеллектуальному уровню и образному, реалистичному изображению многих ужасных сторон советской карательной системы. «Репортаж из заповедника имени Берия» был отмечен западными советологами как одна из самых блестящих, аналитически наиболее проницательных работ, написанных советскими диссидентами о сути методов КГБ. «Обличительная сила обвинений, глубокое раскрытие самой сущности этой преступной организации поистине поражает человеческую психику», – замечает один из западных советологов[10]. Мороз физически выжил после длительного заключения в ужасных застенках, хотя оно и не прошло для него совсем бесследно, как это впоследствии, к сожалению, проявилось в его поздних статьях. В 1979 году Валентин Мороз оказался в США в результате известного обмена политическими заключёнными. Добиться этого удалось благодаря мерам уже упомянутого здесь профессора Колумбийского университета Збигнева Бжезинского, до сведения которого мы начали подавать информации об украинских политических заключённых ещё одиннадцать лет назад.
В середине 1970-х годов региональные группы Международной Амнистии распространились по всей Америке. В то время я присоединилась к деятельности Мэдисон Авеню Груп – в частности и потому, что эта группа отличалась своим решением бороться за судьбу каждого узника вплоть до его выхода из тюрьмы на свободу[11]. Таким решением группа была обязана своему руководителю Яде Зельтман, которая как раз в момент моего первого появления на собраниях группы объявила о взятии под опеку судьбы украинского националиста Зиновия Красивского. Она добавила, что в документах, полученных по этому делу из Лондонского представительства Международной Амнистии, указано на личное требование этого заключённого и его товарищей на такой эпитет.
Имя этого украинского поэта впервые попало в поле зрения в Лондоне благодаря двум бывшим советским политическим заключённым Виктору Файнбергу и Анатолию Радыгину, которым в 1974 году посчастливилось получить разрешение на выезд в Израиль. Файнберг сблизился с Красивским в 1972 году в институте им. Сербского, печально известной психушке для инакомыслящих. Рассказывая в своем интервью о политзаключённых в этом заведении, подавляющее большинство которых были либеральные интеллектуалы и философы, Файнберг ярко рисовал словесный портрет украинского диссидента:
«Я хотел бы рассказать вам о моей первой встрече с Красивским, потому что это не была обычная встреча. Она состоялась в Институте им. Сербского зимой 1972 года. В четвёртом блоке, которым руководил зловещий доктор Луць, содержались несколько узников совести разных взглядов. Среди них был и мой близкий друг, замечательный человек Вацлав Севрюк. Он считал себя либеральным марксистом. Был также и молодой московский инженер, заключённый из-за своего письма Леониду Брежневу, – типичный столичный либерал. Далее вспоминаю философа Девлетова, татарина из Казани. Он считал себя левым коммунистом. Чрезвычайно интересный и мужественный человек. Мы вели между собой диспуты, дискуссии. Однажды распространился слух, что в нашу тюрьму привезут украинского националиста. Один из заключённых спросил: „А что мне обсуждать с украинским националистом?“. Но как только Зиновий Красивский прибыл к нам, вся его внешность, манера обращения к людям, даже сам тембр голоса сразу завоевали всеобщие симпатии, он пленил всех с первой минуты своего появления. И каждый, у кого были хоть какие-то сомнения, о чём, мол, говорить с украинским националистом, долго не мог с ним наговориться. Зиновий Михайлович Красивский стал для нас высшим моральным и этическим авторитетом»[12]. Красивского арестовали в 1967 году за его участие в организации, известной под названием «Украинский Национальный Фронт». Эта группа принадлежала к одному из более радикальных разветвлений украинского инакомыслия, она стояла на позициях государственной независимости Украины, её отделения от Советского Союза согласно декларированному в советской конституции праву. Термин «националист» Красивский и его группа употребляли в первичном, исконном значении, а именно – личность, убеждённая в том, что каждая нация имеет право на отдельную независимую жизнь.
Усилия Мэдисон Груп в защиту Красивского продолжались более десяти лет, и проявленные при этом твёрдость, неуступчивость, так же, как и достигнутый успех, стали уникальным явлением в деятельности правозащитных организаций. Главным образом благодаря неутомимости Мэдисон Груп удалось не допустить физического уничтожения Красивского в психушке, а также и в условиях концлагерей или сибирской ссылки, пока в конце 1980-х годов советская система не потерпела полного краха. Важной вехой в деятельности Мэдисон Груп стал день, когда из психушки, после более чем года вынужденного молчания, от нашего политзаключённого пришло ответное письмо на имя Айрис Акагоши, лица, ответственного за Красивского в Мэдисон Авеню группе. Письмо начиналось так: «Дорогая Айрис! Передо мной 31 твоё письмо, и мне в голову не укладывается, как я должен на них ответить...». И ответы приходили, один за другим. Я очень хорошо их помню, потому что они были написаны на украинском языке, а я была единственным членом группы, кто знал украинский. То, что Красивский был талантливым писателем и человеком на редкость тонкой души, отчётливо чувствовалось даже в моих первых, из-за нехватки времени, порой наспех сделанных переводах. Его благодарность группе, в частности самому верному своему корреспонденту, Айрис, выражена в трогательном письме к мужу Айрис, написанном после её смерти в 1987 году: «Айрис пришла ко мне в тот момент, когда я был унижен и обижен, когда казалось, что из моего положения нет ни окон, ни дверей... Я не сомневаюсь, что она была послана мне Высшей Силой, как луч надежды, как спасательный круг для утопающего... Я воскрес, а Айрис засияла для меня ясной звездой и не переставала светить в течение долгих лет. Я не знал другого такого человека, который в такой степени олицетворял для меня гуманистические идеи, как Айрис. Ты мог быть всяким, но сознание чего-то надёжного, устойчивого и прочного не покидало тебя никогда. Она была как твоя святая идея в тебе, и да будет благословенно её имя»[13].
В гнетущие дни Брежневской эры большой поддержкой для поддержания оптимизма в среде правозащитных организаций Запада было появление бывших политических заключённых из Советского Союза, которые попадали разными путями на Запад. Воспоминания о Зиновии Красивском, записанные Иосифом Менделевичем, полностью соответствовали образу того политического узника, который возникал в нашем воображении сквозь строки знакомых уже нам писем. «Зиновий рассказывал о жизни в „дурдоме“, и слушатели порой холодели от ужаса. Надо быть человеком со стальными нервами, крепкой психикой и чистой душой, чтобы выйти из „дурдома“ с совершенно невредимой психикой. Действительно, Зиновий поражает чрезвычайной цельностью души. Он – словно украшение, вырезанное из цельного куска золота... То, что Зиновию свойственны тончайшие порывы души, я понял очень быстро. Хороший поэт, стихи которого вывез из Владимирской тюрьмы мой друг Юрий Вудка[14], он умел быть одновременно и поэтом, и суровым реалистом-политиком – довольно редкое сочетание качеств[15].
Чтобы подтвердить политический реализм Красивского, его способность предвидеть ход будущих политических событий – его мысли совпадают с тогдашними взглядами чешского диссидента Вацлава Гавела – достаточно привести цитаты из письма Красивского, полученного накануне провозглашения украинской независимости, достижение которой было завершено при сотрудничестве бывших руководителей Коммунистической Партии Украины: «Все мы знаем, что советское государство представляло собой не что иное, как банду узурпаторов, но мы делаем вид, что можно иметь здесь демократические отношения и даже парламентскую борьбу. Сторонники умеренной линии не желают замечать, что они скатываются к угодничеству и дают себя вести по порочному кругу»[16].
Когда во времена правления Андропова и Черненко начали исчезать последние лучи надежды, деятельность Амнистии получила новый толчок в результате появления на Западе бывших советских узников совести. Особого внимания заслуживают Надежда Свитличная и Пётр Григоренко. Оба с охотой приняли приглашение посещать собрания Амнистии. Их появление в нашей среде было чрезвычайно важным. Потому что, хотя большая часть группы продолжала самоотверженную и энтузиастичную работу, отдельные её члены начали сомневаться в целесообразности борьбы за права человека в условиях коммунистического блока, особенно после неудач широко известного дела Щаранского. Это, правда, не касалось таких личностей, как Айрис Акагоши, которая с её нелюбовью к политике и очень слабым представлением о советской системе, а возможно, именно благодаря этому, никогда не прекращала писать регулярные письма и прилагать другие усилия для ознакомления мирового сообщества с отчаянным положением политических заключённых.
Надя Свитличная знала советскую систему значительно лучше, чем кто-либо из западных советологов, и всё же она также никогда не ослабляла усилий по привлечению внимания общественности к случаям преследования диссидентов, даже тогда, когда, казалось, сделать ничего невозможно, как вот в случае Василя Стуса. Это чувство солидарности, эта твёрдая убеждённость мужественной женщины были отмечены её близкой коллегой, учёным-литературоведом Михайлиной Коцюбинской в трогательном некрологе на смерть Свитличной в 2007 году: «Стоя рядом с ней, каждый всегда чувствовал надёжное плечо поддержки, которое никогда не предаст в самые тяжёлые минуты жизни»[17]. Именно наличием этой твёрдой опоры, этой сплочённостью инакомыслящих независимо от их предыдущего жизненного опыта или национальной принадлежности объясняется их способность духовно не сломиться в самых безотрадных обстоятельствах. Учитывая суровый контроль, распространённый по всей территории тоталитарного государства, советская столица Москва как место сосредоточения иностранных посольств и корреспондентов крупнейших международных медиа была главным местом, откуда информация о политических заключённых могла свободно распространяться на Запад. Важная роль в этом столичных защитников прав человека, особенно Андрея Сахарова и Людмилы Алексеевой, которые распространяли среди иностранных журналистов важнейшую информацию о голодовках и других мужественных действиях правозащитников, в целом хорошо описана в мемуарной литературе. Совсем недавно усилия этих правозащитников нашли подтверждение в воспоминаниях Раисы Мороз[18].
Что касается вопроса, поднимаемого сейчас, оставило ли диссидентское движение прочный след, или это было скорее лишь преходящим явлением, то события последних двух десятилетий в Украине отчётливо свидетельствуют: длительная борьба защитников прав человека, без малейшего сомнения, оставила неистребимый след для грядущих поколений. Такие события, как недавняя Оранжевая революция, были бы немыслимы, если бы в обществе не жила память о мужественной ненасильственной борьбе за права человека, которую диссиденты вели в казалось бы безнадёжной ситуации. Моисей Фишбейн, один из самых выдающихся современных украинских поэтов, лауреат престижной литературной награды им. Василя Стуса и Ордена «За интеллектуальную отвагу», в своём творчестве отражает величественные мысли и благородные идеи правдолюбцев, чья непоколебимая позиция без оглядки на репрессии и преследования побудила к возникновению Международной Амнистии полвека назад. В речи во время торжественного вручения Ордена «За интеллектуальную отвагу» он заявил:
Сказано: «За интеллектуальную отвагу». Я не знаю, что это такое. Разве это отвага – не продавать и не продаваться? Разве это отвага – говорить то, что думаешь, и поступать так, как говоришь? Разве это отвага – поступать согласно Господним заповедям и собственной совести? Разве это отвага – творить так, как тебе дал Всевышний?
Разве это отвага – не оттолкнуть протянутую к тебе Господню длань, на которой лежит Его дар: божественный, богом данный, богоизбранный Украинский Язык?
Разве это отвага – слышать в Языке Господню симфонию и нести эту симфонию другим?
Всевышний дал мне душу – частичку Себя. Разве это отвага – не осквернять душу свою – частичку Господа?[19]
Моисей Фишбейн и другие отважные люди, деятельность которых отмечена Международной Амнистией, принадлежат к светлым личностям, которые олицетворяют нечто гораздо более высокое, чем обычный нонконформизм. Они были и остаются благородными защитниками прав человека, наделёнными отвагой и силой не отступать с пути, избранного их совестью. Они напоминают августинского монаха, который в начале шестнадцатого века провозгласил свои 95 тезисов и отважно произнёс: «На этом стою! Не могу поступать иначе».
[1] Горе от ума (портреты двадцати «преступников»). Сборник материалов составил Вячеслав Черновол. Париж: Первая украинская типография во Франции, 1968.
[2] The Chornovil Papers, compiled by Vyacheslav Chornovil. (New York: McGraw-Hill, 1968).
[3] Ferment in the Ukraine: Documents by V. Chornovil, K. Kandyba, L. Lukyanenko, V. Moroz and others. Michael Browne, ed. (Woodhaven, N.Y.: Crisis Press, 1973) p. xi.
[4] The Chornovil Papers, p. xi.
[5] Стус, Василь. Окна в запредельное. Киев: Веселка, 1992. – С. 52.
[6] По моему и мнению моих коллег, трудно было найти что-то общее между нашими подопечными диссидентами в Международной Амнистии и давно не стриженными и не мытыми нонконформистами, которых я видела по соседству, когда в 1960-е годы жила в Ист-Виллидж в Нью-Йорке.
[7] В пространной статье журналиста Шпиталя под названием «Отравленное жало вояжеров», напечатанной в начале июня 1971 г. в газете «Вечерний Киев», меня обвинили в том, что я работала на украинских националистов и еврейских сионистов.
[8] Моё участие было так хорошо законспирировано, что когда в 1995 году в Украине была издана переписка одного украинского диссидента с Международной Амнистией, редактор книги, Мирослав Маринович, был буквально сбит с толку неизвестным ему именем – Лаура Паркер. А упомянутый украинский диссидент, Зиновий Красивский, был очень удивлён, когда в конце 1980-х годов наконец узнал о нашем «давнем знакомстве».
[9] Эти слова цитируются по памяти. Программа шла в эфире на 13-м канале в Нью-Йорке в 1968 или 1969 году.
[10] Мороз, Раїса. Проти вітру: спогади дружини українського політв’язня. Львов: Свичадо, 2005. – С. 138; Peter Reddaway, Uncensored Russia (New York: American Heritae Press, 1972), pp. 286-287.
[11] Мэдисон Авеню Груп и далее ведёт свою деятельность как Группа 11.
[12] Zinovij Krasivskyj file, Archive of Group 11, Amnesty International, New York.
[13] Перекличка двух над бездной: переписка украинского политзаключённого Зиновия Красивского с членом Международной Амнистии американкой Айрис Акагоши. Составили Люба и Мирослав Мариновичи. Харьков: Игарт, 1995. – С. 151–152.
[14] Ядя Зельтман, лидер Группы, сумела установить контакт с Вудкой уже после его эмиграции в Израиль. Он переписывался с Амнистией и сообщал ценную информацию об украинском узнике.
[15] Менделевич, Иосиф. Воспоминание об украинских политзаключённых // В сб.: Жажда и терпение: Зиновий Красивский в судьбе украинского народа. Киев: Диокор, 2005, с. 32-33.
[16] Письмо Зиновия Красивского Анне Процик от 20 января 1991 г. Фонд Зиновия Красивского, Архив Группы 11, Международная Амнистия, Нью-Йорк.
[17] Критика, 2007 or 2008?
[18] Мороз, Раиса. Против ветра: воспоминания жены украинского политзаключённого. Львов: Свичадо, 2005
[19] http://www.khpg.org/1292923550