ГРИГОРЕНКО Андрій
автор: Гершович Владимир
Письмо Владимира Гершовича Андрею Григоренко 12.02.2005
Дорогой Андрей!
Ярко-оранжевая тема нынешних Григоренковских чтений вызвала у меня яркие воспоминания.
Речь пойдёт о «Великом подписанстве» в 1968 г. на Украине. Конечно, коллективные послания на Украине составлялись и раньше. Например, письмо турецкому султану из Запорожья. Но тут речь пойдёт о Великом подписанстве. Украина и здесь оказалась в числе авангарда. Я собираюсь раскрыть несколько неизвестных страниц незабываемого 1968 года. (Незабываемого, как известно, на всей планете.) Кроме того, без всяких натяжек, в этих воспоминаниях присутствует Петр Григорьевич Григоренко, в звёздные минуты его, а значит и нашей жизни.
Как мы все помним, в начале января 1968 г. завершился известный процесс над Гинзбургом, Галансковым, Дашковой и Добровольским. Без преувеличения, этот процесс называли «процессом цепной реакции». Примерно за день до приговора, 10 января 1968 года, у здания «Мосгорсуда» Павел Литвинов и Лариса Богораз совершают беспрецедентный акт – они раздают своё «Обращение к мировой общественности» всем собравшимся у здания суда. То есть – иностранным коррам, ГБне, ментам и «горсточке больных интеллигентов, пришедших вслух высказать, что думает здоровый миллион» (Ю. Ч. Ким.). К вечеру уже все станции Запада крутили это обращение.
В это время я был преподавателем «Завода ВТУЗа при ЗИЛе» и собирался в город Дрогобыч, где должна была состояться «зимняя школа по мат. программированию». Путь туда из Москвы лежал через Харьков, Киев, Львов (где недавно был осуждён Слава Черновил.) В ночь на двадцатое, или двадцать первое января (в Дрогобыче я должен был быть двадцать третьего января) по пути на вокзал зашел на Новолистную к Габаям, где во всю строчила печатная машинка. Составлялся очередной текст, который начинался словами «Мы, ознакомившись с письмом Ларисы Богораз и Павла Литвинова относительно судебного процесса над Ю. Галансковым и А. Гинзбургом, и т.д., и т.п....»
В дальнейшем это письмо подписало 224 человека, и оно было первым из гигантских посланий 1968 года. Однако в этот вечер его ещё никто не подписал. Взяв с собой в дорогу пару экземпляров текста и оставив в Москве свою подпись под этим «свежим» обращением, я, помнится, процитировал В. Жаботинского: «евреи опять закваска русской революции...», на что Галка Габай сказала: «Но ты же делаешь это для себя!» В поезде решил, что сойду в Киеве. Первый звонок оказался неудачным – Виктора Некрасова не было дома, а на него были основные надежды как на составителя будущего украинского письма. Однако звонок математику Мише Белецкому оказался весьма удачным, так как уже через короткое время мы с ним и Виктором Боднарчуком (тоже математик из института Глушкова) были в гостях у Ивана Светличного. Иван сразу показал в окне «волги», которые, по его словам, дежурят круглосуточно у его дома. Я передал им тексты Ларисы и Павла, о которых они уже слыхали, а также и новый текст, который в этот момент только начинал растекаться по просыпающейся Москве, а в Киеве уже шел конструктивный разговор об аналогичном украинском послании. Все соглашались (народу там было пять или шесть человек), что пора кончать вариться в собственном интеллигентском соку (об этом есть смешной рассказ М. Горького «Русские сказки»), пора выходить на рабочих. С этим тоже все согласились, но без большого оптимизма. Поняв, что киевляне отнеслись к замыслу серьёзно, решил, что светиться в Киеве больше не стоит, и, не делая отметки в билете, заболтал проводницу и поехал дальше.
Через две недели, на обратном пути вторично заехал в Киев. Работа над текстом, похоже, продвигалась, со ссылками на принцип Гласности и цитатами из Ленина. Дескать «народ должен знать всё». При этом была слабая надежда на привлечение «пролетариона» (так говорят на иврите) к подписанству. Это письмо появилось в «самиздате», а потом и на Западе, через пару месяцев. Его подписало 139 человек, список возглавлял Сергей Параджанов, кроме математиков и членов СП Украины было 25 рабочих (!!!). Какие это были профессии!!! Рябоконь – ассенизатор, Чижевский – бет монтажник. Я сам вскоре стал наладчиком, но до сих пор не знаю, что это за бет-монтаж.
В Киеве отоварился очень ценным самиздатом – например, привёз в Москву машинописную рукопись «Собачьего сердца» Булгакова. Габай её тут же конфисковал, а вскоре, в том же 1968 году, она вышла в Париже. В несчастной же России её опубликовали через лет двадцать, даже кино сделали с песнями Кима. Вообще, Булгакову тогда везло – за года два или три до этого я отнёс Е. Поповкину в журнал «Москва» мемуары Сурена Газаряна, а там, в редакции, уже возлежали Мастер с Маргаритой. Женя из двух зол выбрал наименьшее, чем и обогатил словарный запас сов. интеллигента. Ведь раньше, охмуряя проводницу или другую девушку, он никого, кроме Остапа Бендера, не цитировал, а теперь появился Воланд. В дальнейшем это было обыграно. («В краю непуганых идиотов»). В Киевском университете я отметил, впервые, командировку и остановку, очень гордясь своим профессиональным конспираторством. Ребята в университете раздобыли мне из архива досье за 1909 г. на двух студентов-математиков: Отто Шмидта и Б. Н. Делоне. Сын О. Ю. Шмидта, В. О. Шмидт, был проректором завода ВТУЗа, где я работал, он же подписывал мне командировку, а внучок декана мехмата Б. Н. Делоне был наш любимый Вадик Делоне. Эта история имела продолжение, спустя 37 лет, то бишь три недели назад, но об этом ниже.
В февральской, 1968 года, Москве, уже начались репрессии против подписантов. Габай составлял списки этой публики, потом эти тексты вошли в «Хронику №2». Напоминаю, что «Хроника №1» была датирована Горбанихой 30 апреля 1968 года. Это важно знать, так как «Мемориал» московский об этом не знает, а может и не хочет знать.
Далее, как ты помнишь, началась «Пражская весна», А. Марченко, «Лобное место» и суд над демонстрантами 9–11 октября 1968 г. Там же я, похоже, впервые увидел Петра Григорьевича и в то же мгновение стал на его защиту. П. Г. собирал подписи, чтобы народ пустили в зал суда. Вдруг вижу, как один тип агрессивно приближается к генералу. Я не успел на долю секунды, как он уже рвал бумаги с подписями. Но мне всё-таки удалось снять с его лица пенсне и немножко кожи... Для меня эта история сошла без последствий. Дело в том, что процесс обслуживали внутри и вне здания суда рабочие «ЗИЛа». Меня многие знали в лицо, а многие просто были мои студенты, которые на халяву учились в ВТУЗе. Конечно, по началу, увидев меня, они не сомневались, что мы по одну сторону баррикад, но после этой истории выяснилось, что, увы, по разные. В славный день 30 октября меня уже вышибали с работы. Устроили совет ВТУЗа, с представителями трёх заводов: «ЗИЛа», «Москвича» и «Шарикоподшипника», которых обслуживал наш ВТУЗ. Вышибли с желтым билетом: «уволен, как несоответствующий занимаемой должности». В то время это было кодовое название, вместо «Чехословакии». Руководил этой операцией парторг ЗИЛа, Аркадий Вольский. Его рожу иногда показывают по телевизору. Он стал крупным фарцовщиком, или, как сейчас говорят, олигархом. Весь этот разговор вот к чему: выступал там, конечно, и Владимир Оттович Шмидт, проректор. После приезда из Киева я подарил ему документы царской охранки по делу отца, о коих писал выше. Тогда он вдруг заплакал и сказал: «Смотрите, это же почерк моего отца в юности! Он точно такой, как мой почерк сейчас! В дальнейшем у отца был совсем другой почерк!» Конечно же, он знал всю семью Делоне, и вот, спустя семь месяцев, внучок Вадик Делоне произносит на суде последнее слово: «За пять минут свободы на Красной площади я готов поплатиться своей свободой». Похоже, что В. О. Шмидт не хотел по своей воле меня обличать, но его связь с семейством Делоне была очевидна, так что деваться было некуда. В своей речи он сказал, что «Владимир Гершович добросовестный и хороший преподаватель, но этого мало...», и ещё нёс какую-то чушь, без состава преступления. До отъезда, четыре года был хроническим безработным.
Примерно три недели назад я увидел его по телевизору. И, хотя с тех пор прошло 37 лет, он был узнаваем. Рассказывал о своём отце, руководителе экспедиции парохода «Челюскин», который открывал «Севморпуть». Но до сих пор гуляет слух, что за «Челюскиным» шел караван, в котором везли зеков, которых потопили (так что почерк со временем мог измениться). Я тут же звоню в Москву Ю. Киму, рассказываю всю байку, о которой он знал раньше, т.к. жили они в ЗИЛовском доме, а упомянутые выше «рабочие» опекали Петю Якира. Вскоре Ким перезвонил – оказывается, он дозвонился к В. О. Шмидту, сообщил, что он близкий друг В. Гершовича, который, вот, видел вас по телевизору. Владимир Оттович тут же сообщил, что он меня хорошо помнит, что я был хороший, добросовестный преподаватель, и очень рад, что у меня так удачно сложилась жизнь.
Через две недели после изгнания, 14.11.1968 г., имел счастье слушать потрясающую речь твоего отца на похоронах Костерина, в московском крематории. Я оказался сжатым в толпе у входа, рядом с четырьмя майорами и полковниками. Они были под камуфляжем, то есть наряжены в новые милицейские шинели, но их холёные хари пахли сёмгой и выдавали спецраспределители союзного значения, а не ментовскую зарплату. В некоторый момент Генерал, говоря о Костерине, сказал: «Его ненавидели те, кто считает, что надо аплодировать вождям с криками «УРА», слепо верить в них, молиться на них, терпеть все их издевательства над собой и похрюкивать от удовольствия, если в корыто нальют пойла побольше и получше, чем другим». Это звучало как приговор Страшного суда. Морды этих «ментов» скривились от злобы и страха. А я же смотрел в них в упор и ухмылялся, так как страх был у них, а не у меня. Спасибо тебе за это, Пётр Григорьевич! Когда, спустя год, Андрей Амальрик написал «доживёт ли Сов. Союз до 1984 года?» я вспоминал эту историю и думал: «Неужели они так долго протянут?»
Украинские дела вспыхнули с новой силой в 1972 году. Из подписавших то письмо посадили Ивана Светличного, Василя Стуса, Ивана Дзюбу, Евгения Сверстюка и других. Во время пребывания Никсона пришел озабоченный Юра Гастев и сказал, что общался с киевским математиком Виктором Боднарчуком. Виктор сказал, что у него на шмонах нашли навалом самиздата, и следователь продолжает мучить на допросах: «Откуда он это всё получал?» И вот он вышел из положения! Оказывается, по ВВС передали, что из Москвы выдворили корреспондента лондонского «Таймс» Давида Бонавиа, а вместе с ним и пятерых авторов письма в «Таймс»: Глазова, Титова, Есенина-Вольпина, Штейна и Гершовича. «Это было спасение!» – сказал математик. «Я всё скинул на Гершовича!». Тут я и припомнил свой «профессиональный конспиратизм», коим очень гордился. Гастев же ему сказал: «Всё верно, Витя. Но для Гершовича это не спасение, так как из упомянутой пятёрки уехало только четверо, а вот Гершович пока в Москве». Витя в порыве благородства, ни с кем не посоветовавшись, едет в Киев, к «глюпенькому» следователю, дескать, его показания за такое-то число считать недействительными, так как он был болен. Справки от врача у него были заготовлены на все допросы. Злобы я на него не держу, но замечу, что не зря говорят: «Для того, чтобы быть глупым человеком, не обязательно быть великим математиком». Мой «букет»: антисоветчик, крымский татарин, сионист, добавился оранжевый колер самостійника (для яркости). Забили SOS. Не подвели дружки в Америке, вышли на Ричарда Никсона (за что его и люблю), а вскоре имел за подписью госсекретаря Вильяма Роджерса приглашение в Штаты. С этим приглашением, на удивление сионистов, я и приехал жить в Иерусалим в день смерти Юры Галанскова.
Незадолго до отъезда, во время Мюнхенской олимпиады, у меня было пару бесед с неким Соколовым в большом кабинете на Лубянке. Этот Соколов когда-то канал тоже за полковника милиции. Во время нашей беседы он вдруг сказал, что «при всём желании за границу никогда не поедет, так как знает такие секреты, на которые нету срока давности». Лукавил. Оказалось, что он не полковник, а по меньшей мере генерал-полковник, и звали его не Соколов, а Бобков, и он большой ГБшный бонза. После перестройки он был телохранителем какого-то еврейского олигарха, то есть значит всё-таки выездной. Написал мемуары «КГБ и власть». Простил Сахарова за наивность, а вот Григоренко не простил. Я поэтому думаю, что он был тогда в крематории.
Последний раз я видел Петра Григорьевича опять же в январе 1986 года в Нью-Йорке, в Квинсе. Говорил он очень медленно, но не терял нить. В конце сказал: «Запомните! Термин «правозащитное» ввёл я».
А мы и не забыли.
Иерусалим.
Владимир Гершович
Р.S.: Дорогой Андрей. Посылаю тебе в виде сувенира копию с подлинника известной листовки. Что ты думаешь о тексте? Можешь ли ты его зачитать частично или полностью? Напиши. Если публиковать, то его надо отредактировать и, в принципе, можно многое добавить...
Отзовись быстрее (сейчас).
Я приеду позже, но раньше приедешь к нам ты.
Договорились?
Твой В. Г.
12 февраля 2005 г.
Вас може зацікавити
Дослідження
Реакція Івана Світличного на покаяння Івана Дзюби: лист 1974 року з Пермського табору. Євген Захаров
Дослідження
Реакція Віктора Некрасова на покаяння Івана Дзюби. Євген Захаров
Дослідження
«Генеральний погром»: як це було. Борис Захаров, Євген Захаров
Інтерв’ю
До 90-річчя Михайлини Коцюбинської
Події
Праці дисидентів
Зиновій Антонюк. Між двох кінців “Етичної драбинки”: і на гору, і в долинку. Сповідальні спогади.
Події
Огляд історії дисидентського руху. Лекція Євгена Захарова
Спогади
Помер Володимир Буковський. ХПГ-інформ
Спогади
ХЛОПЦІ, ЩО ВІДКРИЛИ НАГОТУ КОРОЛЯ. Олекса Різників
Події
60 років з дня арешту Олекси Різниківа
Дослідження
Каральна психіатрія та її жертви. Любов Крупник
Dissidents / Democratic Movement
ORLOV Yuri Fyodorovych. Dmitriy Zubarev, Gennadiy Kuzovkin
Спогади
Події
Події
Звернення до Президента України. Василь Овсієнко
Події
Праці дисидентів
БАБИЧ СЕРГІЙ ОЛЕКСІЙОВИЧ. Дорогою безглуздя. - Житомир: Рута. 2016. БАБИЧ Сергій Олексійович
Спогади
ЛІСОВИЙ ВАСИЛЬ СЕМЕНОВИЧ. АВТОБІОГРАФІЯ. Лісовий В.С.
Спогади
Всесвіт за колючим дротом (про нову книгу Мирослава МАРИНОВИЧА). Інна Сухорукова