Ответы на вопросы.
1. Хочу, чтобы молодые люди знали об УГГ и диссидентском движении то, что написано в книге:
Касьянов Георгий. Несогласные: украинская интеллигенция в движении сопротивления 1960–80-х годов. – К.: Лыбидь, 1995. – С. 158–176
и в моей статье «Правозащитное движение в Украине», которая публиковалась в изданиях:
Украинская Общественная Группа содействия выполнению Хельсинкских соглашений: В 4 т. Т. 1.: Личности / Харьковская правозащитная группа; Составитель Е. Ю. Захаров; – Харьков: Фолио, 2001. С. 5–42.
Василий Овсиенко. Свет людей: Мемуары и публицистика. В двух книгах. Кн. 2 / Составитель автор. Харьков: Харьковская правозащитная группа; К.: Смолоскип, 2005. – С. 107–146.
Украинская Хельсинкская Группа. К 30-летию создания: история, документы. Составители О. Зинкевич, В. Овсиенко. – К.: Смолоскип, 2006. – С. 9–57.
Тиражи этих изданий невелики, в общей сложности около пяти тысяч. Поэтому их следует размножать, в т. ч. через Интернет. В школьных учебниках об этом движении написано очень мало, там есть и ошибки (например, путают УГГ и УГС).
2. «Стоять на Майдане» – это не подвижничество и не героизм. Это нормальное поведение нормального гражданина. Даже «стоять на баррикадах» – тоже нормальное поведение нормального гражданина. В казацкие времена нормальным поведением юноши было идти на Сечь, чтобы защищать свою семью и свой край от захватчиков. В 40-х годах ХХ в. нормальным поступком юноши было идти в УПА, где, как подсчитал Анатолий Русначенко, продолжительность жизни составляла в среднем один-полтора года. В моё время «на Сечь» (в концлагеря) шёл один из миллиона (ну, пускай из ста тысяч). Это кажется героизмом только потому, что огромные массы населения забыли, что такое нормальное гражданское поведение. А это: видишь несправедливость – борись с ней.
А выбор всегда есть. И огромное большинство всегда выбирает обывательскую, то есть не гражданскую позицию выжидания в хате, которая с краю. Во время «Майдана» гражданскую позицию занял неожиданно очень большой процент людей, и это радует: мы, украинцы, несмотря на тотальное уничтожение наших моральных ценностей, не самые плохие в этом мире. Даже захотелось поверить в пророчество Шевченко: «Встанет Украина и развеет тьму неволи, свет правды засветит».
Ответы на расширенные вопросы.
1, 2. Термин «диссидентство» навязан нам Западом, советская пропаганда его утвердила, и с этим ничего не поделаешь. «Диссидент» означает «инакомыслящий». То есть критик или ревизионист господствующей идеологии. Например, диссидентом (искренним или неискренним) был Иван Дзюба, который критиковал «неправильную» практику коммунизма, исходя из его «правильной» теории. Или Николай Руденко, который в 60-х годах писал письма в ЦК КПСС с предостережениями от ошибок. Широко используемый советской пропагандой термин «отщепенец» (даже «жалкий отщепенец»!) – в принципе правильный по отношению к тому, кто отошёл от своих бывших единомышленников. Но ведь в СССР были люди, которые никогда не разделяли господствующей коммунистической идеологии. То есть они не были диссидентами. У них была своя идеология, например, национализм Ивана Геля, Зеновия Красивского, католицизм Иосифа Слепого, покаянничество Семёна Скалыча. Поскольку в Украине в 50–80-х годах против тоталитарного оккупационного режима действовали люди разного мировоззрения, то я бы всё это вместе называл «движение сопротивления». Этот термин предложил Валентин Мороз, назвав так одну из своих статей 1970 года. Непоследовательно, но избегает термина «диссидентство» Георгий Касьянов, называя свою книгу не «Диссиденты», а «Несогласные: украинская интеллигенция в движении сопротивления 1960–80-х годов» – видите, здесь тоже «движение сопротивления».
Я не слышал в 60–80-х годах, чтобы кто-то сам себя называл диссидентом, хотя в тогдашнем обществе с кем ни заговори – почти все были недовольны, почти все имели некоммунистическое мировоззрение. То есть были инакомыслящие, диссиденты. Наверное, «недиссидентами» были лишь члены КПСС, то есть меньшинство. Это заметил Гелий Снегирёв в своих открытых письмах 1977 года. Впрочем, вряд ли и сам Суслов был искренним коммунистом.
Лично я начинал как диссидент, потому что мне в детском и подростковом возрасте государство навязало коммунистическое мировоззрение. Я от него освободился в возрасте 17–24 лет, когда читал, распространял самиздат, был за это заключён в тюрьму. В лагере для политзаключённых всё в моём мировоззрении пришло в норму. С тех пор я демократ, национально сознательный человек.
3. Требование к власти исполнять свои законы схоже с требованием исполнять в полной мере все Заповеди Божьи. Это невозможно, но к этому нужно стремиться. И хорошо, что есть Закон Божий (или Конституция) как путеводная звезда на небе, за которой нужно идти.
Я не был в эпицентре УГГ, но, мне кажется, у правозащитников не было иллюзий, что власть пойдёт на диалог, что позволит открыто отстаивать права людей, ссылаясь на Хельсинкский акт. Они знали, что рискуют свободой и даже жизнями. Но они руководствовались соображениями высшего порядка. Чаще всего тогда речь шла об элементарных правах человека и обычном человеческом достоинстве конкретных людей, которые нужно было защитить. Но это был также дальновидный политический расчёт: обратить внимание мировой общественности на состояние с правами человека в Украине и с её помощью давить на власть с целью добиться либерализации этой власти, что расширило бы плацдарм для дальнейшего наступления на тоталитарную колониальную систему с целью когда-нибудь разрушить её. Вряд ли Николай Руденко и надеялся на диалог с властью. А вот Лукьяненко точно не надеялся. Для Лукьяненко это была тактика: открылся шанс легально поставить украинский национальный вопрос в контекст противоборства демократического Запада и тоталитарного Востока. Это была гениальная догадка. Что украинские правозащитники тогда сориентировались в международной политической ситуации правильно, свидетельствует то, что именно этот путь, соединённый с экономическим истощением Советского Союза, с военным и идеологическим давлением Запада, привёл в конечном счёте к краху российской коммунистической империи и провозглашению независимого государства, где есть шанс построить демократическое правовое общество. В колониальном положении о построении демократического правового общества не могло быть и речи.
4. На путь противостояния советскому режиму меня подтолкнуло повсеместное унижение человеческого и национального достоинства. А ещё – неперспективность моей профессии филолога-украиниста: украинский язык в близком будущем должен был стать мёртвым, как латынь. Вступить в коммунизм украинцем было невозможно в принципе. Надо было становиться «советским человеком», то есть отказаться от своей национальной идентичности, принимать «великую русскую культуру». Обычно это «величие» проявлялось в вульгарной уличной матерщине.
5. Честь, достоинство – это последний бастион, который нельзя сдавать ни в коем случае. Иначе ты не человек. Сошлюсь здесь на авторитет Василия Стуса: «Но головы гнуть я не собирался, чего бы это ни стоило. За мной стояла Украина, мой угнетённый народ, за честь которого я должен стоять до конца» («Из лагерной тетради». 1983). Добавлю, что честь народа состоит из достоинства каждого из нас. Если огромное большинство населения в своём человеческом и национальном достоинстве опустилось ниже нуля, то кто-то должен рисковать жизнью, ставить на кон свою голову. Или же все вместе пойдём на дно. Моя голова не ценнее других голов, чтобы обязательно спасать её. Тем более что я тогда был вольный казак: ни жены, ни детей не оставлял. Разве что мать. Но ведь она казацкая мать.
О поддержке западной общественности мы слышали, знали, хотя информация была очень скудной или искажённой. Но мы умели «читать между строк». Например, когда газета «Правда» писала о «вмешательстве во внутренние дела СССР», то мы знали, что речь идёт о нас. Это знание придавало уверенности в своей правоте. Это «вмешательство» часто спасало нас от произвола. В наше время известного человека уже нельзя было, как при Сталине, просто «превратить в лагерную пыль». Поэтому все мы старались подать о себе и о ближнем информацию на Запад.
6. Боятся все, а кто не боится – пускай не врёт. Страх – естественная реакция на опасность. Мужество заключается в том, как человек способен переступать через свой страх. Я хотел бы, чтобы молодые люди прочитали мои очерки об Олексе Тихом, Василии Стусе, Оксане Мешко. Я считаю себя свидетелем духовных подвигов лучших людей своего времени.
7. Готов простить, если они покаются. Например, генералу Пристайко Владимиру Ильичу, который вместе с профессором Юрием Шаповалом издал две книги: о деле СВУ и о деле Михаила Грушевского. Это форма извинения. Но я всё равно всегда буду помнить, что он при обыске выкрутил руку 75-летней Оксане Яковлевне Мешко. А нераскаявшемуся грешнику генералу Евгению Марчуку веры нет.
8. Тогда мне нужна была свобода занятий и свобода слова. Если бы не колониальный гнёт, я, может, был бы неплохим учителем, может, добросовестным учёным, преподавателем. Можно было как-то протиснуться в аспирантуру, но нужно было лукавить (например, вступать в КПСС), а потом обманывать детей и студентов. Это грех. Василий Лисовой сказал мне ещё в 1969 году, что пока не решён национальный вопрос – он будет оттягивать все национальные силы. Он у нас до сих пор не решён. Мы, украинцы, до сих пор в Украине находимся в роли национального меньшинства.
Я и сейчас считаю, что важнейшей свободой является свобода слова. О чём можно сказать – то можно изменить. Теперь у нас есть свобода слова. Давайте пользоваться ею сполна, чтобы как можно больше успеть сказать правды, потому что кто знает, как долго продлится эта свобода.
9. Советы? Не подавайте руки ни одному члену ни одной коммунистической организации ни в одной стране мира: каждый коммунист морально ответственен за уничтожение 96 миллионов людей. «А слёз? А крови? Что и счесть…» (Т. Шевченко). Напоминайте им это при каждом удобном случае, до тех пор пока они не выйдут из коммунистических организаций и не покаются.
Василий Овсиенко, член Украинской Хельсинкской Группы с 18.11.1978. Трижды заключённый, 13,5 лет неволи.
21.10.2006.