Глубокоуважаемый господин Евгений!
Ваше письмо получил, за которое благодарю!
Хочу сразу отметить, что я не был членом Украинской Хельсинкской Группы (УГГ). Несмотря на это, был хорошо проинформирован о её деятельности, постоянно слушая радио «Свобода», которое беспрестанно глушили. Это было уже после моего освобождения 3 февраля 1973 года. Тогда я жил в Тернополе, где мне удалось как-то удержаться в запуганной среде, в окружении многочисленных доносчиков. Там меня сразу взяли на милицейский учёт.
Что касается моего заключения, то 3 февраля 1969 года я был арестован органами КГБ и обвинён по статье 62 УК УССР в антисоветской агитации и пропаганде. Вместе по одному делу со мной арестовали Михаила Саманчука. Лично мне вменяли в вину написание антисоветских стихов, устную антисоветскую агитацию и распространение документа И. Дзюбы «Интернационализм или русификация?».
Кстати, Верховным Судом УССР от 19 октября 1990 года (я уже был народным депутатом Украины) меня реабилитировали. Но из справки о реабилитации, которую мне прислали по почте, я узнал (через 21 год!), что обвинение в распространении документа «Интернационализм или русификация?» с меня было снято ещё 2 октября 1969 года. Разве это не вопиющий пример нарушения прав человека в СССР?
В своих стихах я затрагивал национальную и социальную (колхозную) проблематику. Ещё в школе, которую я окончил с отличием, я учителям верил больше, чем кому-либо другому. Будучи впечатлительным от природы, восхищался их изложением преимуществ марксизма-ленинизма, величия октябрьской революции, безальтернативности атеизма, освободительной миссии России в её истории, которая по сей день не избавилась от фальсификации. Лишь с годами я постепенно освобождался от этого заблуждения.
Первым, кому я признался в своих взглядах, был мой отец. Он страшно возмутился и назвал меня «коммунистом», когда мне было 14 лет. Но тут же возразил мне, рассказав о том, как большевистское НКВД с 1939 по 1941 годы арестовывало и бросало в Бережанскую тюрьму (Тернопольская обл.) украинскую молодёжь (учителей, интеллигенцию). А перед приходом немцев в 1941 году всех заключённых замучили (отрезали носы и уши, выкалывали глаза, вспарывали беременным женщинам животы, запихивали бутылки между ног) и бросали в реку Золотая Липа. В нашем селе Саранчуки священник с прихожанами вылавливали из реки трупы и хоронили возле церкви. По словам отца, трупов было около сорока.
Тогда я отцу не поверил. Поскольку беда наша была в том, что все старшие люди, и мои родители тоже, боялись говорить правду о зверствах НКВД, потому что таких сразу вывозили в Сибирь. А то, что отец рассказал мне правду, было вызвано моим увлечением большевистской революцией. Это его шокировало — задело за живое. Но когда мне об этом же рассказал учитель из нашего села (свидетель тех событий), я глубоко задумался. Ещё более сильное влияние оказали на меня книги по истории Украины и освободительной борьбе других народов, которыми снабжал меня тот же учитель Владимир Антонович Пилипив. Тогда я для себя решил: Украина должна стать «самостоятельным государством», но должна строить «светлое будущее» — коммунизм.
Ещё более глубокий след оставила во мне тяжёлая и почти рабская жизнь крестьян в колхозе. Ведь я сам в 50-х годах ходил в колхоз, чтобы помочь матери. Она сама не справлялась с большими наделами сахарной свёклы (наделяли по 2 га свёклы, которую надо было выкопать и почистить), а летом скосить большие участки ячменя и ржи. И хотя я помогал (отец зарабатывал столярным делом), нечеловеческий труд подорвал здоровье матери, и она умерла, когда мне было 16 лет.
Крепостная доля крестьян и русификация вызвали внутренний протест, который я пытался утолять в стихах, возможно, декларативных.
Приведу одно из стихотворений, за которое меня посадили:
Какие песни, какая природа,
Какое богатство — а жизнь?
Несправедливая награда
Проклята и выброшена в мусор
Та Украина — наша воля,
Наша надежда и любовь.
Наверно, такова уж её доля,
Чтобы всех тащить на себе вновь.
Уж не удивляет нас ничего:
Событий течение, никакого движения
И то, что брат наш «старший» строго
Свой излагает смысл наук.
Но не стерпеть эти порядки,
Что прорезают вглубь следы.
Почему бы не идти им, где уже предки,
Давно привыкли к беде?
А то все лезут сюда…
Как будто меньше их страна,
Покинутая в глухих лесах?!
А то, чтоб наша Украина
Была в рабстве и в слезах?!
Словно колония большая,
Где не торгуются, а дерут,
Потому что требует верность дикая
И в будущее планы зовут.
1968 г.
Отбывал я срок заключения в Мордовской АССР (учреждение ЖХ 385-19; 3;17). Там познакомился с живыми участниками Украинской повстанческой армии (УПА), с некоторыми диссидентами (Владимир Леонюк, Михаил Масютко, Николай Горбаль, Иван Сокульский, Николай Коц, Николай Береславский и др.). Это обогатило меня духовно и новыми знаниями об украинской действительности. Наконец, я полностью избавился от вредного багажа, которым программировали подсознание на так называемой советской воле. Можно разве что «поблагодарить» судьбу, что так круто изменила мою жизнь — я будто закончил академию правдивой жизни.
Но среди репрессированных в лагерях были бывшие полицаи, были сумасшедшие и те, кто притворялся сумасшедшими, были ещё и штатные и нештатные информаторы. Большинство политзаключённых считали черту доносчика самым постыдным проявлением в нашей жизни.
А сегодня людей, которые сотрудничали с КГБ, как минимум, не надо допускать к власти. Но вся беда в том, что общество по сей день не знает их фамилий. Хотя некоторые считают, что это даже лучше, поскольку, по их мнению, такое обнародование могло бы спровоцировать непредсказуемое развитие событий.
В лагере также меня не покидало вдохновение, и я писал стихи, одно из них привожу:
В ШИЗО
(В штрафном изоляторе)
А до конца осталось ещё тринадцать дней
Проходит время в каком-то жестоком потоке,
Словно проглотило жизнь неведомое измерение
Своевольным взмахом диких, диких слов.
И я опьянел… Без боли, без терзаний,
Обречённый за решётку на наказание.
Минутный гнев безумным перегаром
Ещё бился бессильно в нутре шизо.
Холодная ночь и бесконечный миг,
И сон урывками цепляется за тени
Неукрытое тело в ритме сумасшедшем
На голых нарах корчится, дрожит.
На грани отчаяния — рассветы на дворе
На стенах запирают отдых.
Заканчивая недоспанные часы,
Я днём искал причудливых вечеров.
А издали, в квадратиках окна
Я волю смаковал из щербатой чаши.
В бетонных стенах, испарениях параши
Всегда мне являлась она.
На хлебе и воде мир хмурился, темнел
Мысли голодные путались в рифмах
И упрямое спокойствие еле-еле мерцало,
В отчаянности мордовских дней.
1972 г.
Об информировании Запада о преступлениях и репрессиях в СССР я узнал ещё в заключении, поскольку сам готовил такую информацию. Кроме этого, в Мордовии написал протест в прокуратуру СССР, а копию уже на воле передал на Запад. Но она оказалась в КГБ. Только в 1992 году, когда я был заместителем председателя УРП и народным депутатом, ко мне обратился генерал СБУ В. Пристайко (он посетил УРП) и спросил: «Что я мог бы для Вас сделать?». Я, правда, был немного озадачен, но, оправившись, сказал: «Найдите мой протест, написанный в заключении». «Это будет очень трудно», — ответил В. Пристайко. Но через некоторое время он передал в УРП ксерокопии моего протеста.
А в Мордовии Иван Сокульский рассказывал мне о тысячах украинских школ в Украине, которые под давлением обкомов и райкомов КПСС переводились на русские, да и сам Сокульский за сбор статистических данных о русификации украинских школ в Днепропетровске был репрессирован органами КГБ.
Впрочем, и я владел некоторыми данными о русификации украинских школ в Запорожье, Первомайске Николаевской области, в Донецке конца 60-х и начала 70-х годов XX века от своих родных и знакомых. Конечно, бесцеремонно выполнялся идеологический заказ Кремля по слиянию всех наций в одну советскую (фактически, в русскую).
После освобождения я посетил Ивана Сокульского в Днепропетровске и под впечатлением от пребывания там написал стихотворение:
Из Днепропетровска
И снова странствия, впечатления и усталость,
Слова красивые и тупое восприятие,
Что от инстинктов разложения…
Хотя считается, что вполне дома,
Горишь неосознанным стыдом.
Рвёшь иллюзорную ниточку надежды —
Надежду на внутренние неурядицы.
Ищешь и не находишь совета…
Жизнь же рождает какие-то события
И настоятельно требует что-то затеять.
В бессильном движении рождается беспокойство
И снова поиски, и снова неудачи.
Лишь в противоречии, что всё не потеряно
Звучат отголоском давние шаги
И выплаканные судьбы грезятся стоокими.
Моя история, моя жизнь сознательная,
Забытая мать, как немая молитва,
На произвол судьбы брошенные в битвах.
В битвах проигранных… зато
Современность с восприятием переломанным.
09.1975 г.
Я посылал свои стихи В. Чорноволу в «Украинский вестник», но их по каким-то причинам не напечатали. А ныне Николай Горбаль, известный правозащитник и диссидент, член УГГ, настойчиво советует мне, наконец, собрать и издать свои стихи.
В 1988 году я вступил в Украинский Хельсинкский Союз (УГС). Вячеслав Чорновол и Михаил Горынь (с которым я был знаком) предложили мне создать филиал УГС в Тернопольской области.
А что касается Украинской Хельсинкской Группы, то её участники хорошо понимали (это моё личное мнение), что в этом тоталитарном режиме они, горстка смельчаков, не изменят самостоятельно эту систему. У них была другая цель. Своим самопожертвованием они хотели поднять завесу таинственности и привлечь внимание мира к проблемам нарушения прав человека и нации, к истинному лицу репрессивной коммунистической системы. И это им удалось.
Что касается моего диссидентства, то во времена, когда меня арестовали, слово «диссидент» ещё не укоренилось. В конце концов, если заглянуть в «Словарь иностранных слов», то этот термин толкуется как «тот, кто не согласен с господствующей идеологией, существующим режимом и подвергается за это преследованиям, репрессиям». Думаю, что это относится и ко мне.
Впрочем, сегодня имеет место какое-то парадоксальное развитие событий. С одной стороны, будто бы существует свобода слова и свобода совести, а с другой — они используются для антиукраинских проявлений, для фальсификации исторических фактов, для пропаганды насилия и порнографии, что ведёт к деградации граждан, особенно молодёжи. И создаётся впечатление, что делается это сознательно определёнными силами.
Из этого можно сделать вывод, что гражданское общество ещё не совсем зрелое, а политическая культура граждан ещё невысока, раз на выборах поддерживают безответственные космополитические силы. Поэтому на молодёжь, на ответственную молодёжь, как на будущую элиту, возлагаются большие надежды. Но в то же время сегодняшняя действительность требует от них государственнической позиции, объективной ориентации в проблемах общества и наличия большого желания исправить нынешние недостатки.
В конце концов, пробуждение гражданского общества, которое бы не позволило разваливать Украину, проявилось на Майдане. Это был единственный эффективный способ для свержения кучмовского режима — выбора уже не было! И это все понимали: и те, кто стоял на Майдане, и те, кто его поддерживал.
Своей величественно-цивилизованной и мощной демонстрацией протеста Майдан удивил и завоевал сердца людей всего мира, кроме «пятой колонны» в Украине.
Сегодня, как никогда, правдивая историческая память просто необходима для воспитания самосознания, для целенаправленной деятельности (а также для мотивации этой деятельности), для самоидентификации и эмоциональных проявлений (любви, гордости, патриотизма). Человеком без памяти легче манипулировать и превращать в этаких зомби или даже в манкуртов. Да и интеллектуальный потенциал (сочетание мудрости и знания) не выдерживал заранее заданных рамок для творчества. Ещё и к этому воспитание на запугивании, лжи и цинизме порождало всегда конформизм, депрессию и обезьянничанье.
Теперь, во времена независимости, граждане Украины частично или полностью лишены телепередач об исторической правде и достояниях украинской культуры (возможно, даже сознательно). Поэтому та часть молодёжи (я бы назвал их «будущей элитой»), которая даже в таких условиях ищет правдивых знаний и в порывах к истине начинает непредвзято ориентироваться в нынешних и вчерашних политических событиях, станет залогом лучшего будущего Украины.
Украинский народ никогда не проявлял агрессии, даже после голодоморов и всех репрессий. Настало время, когда люди захотели перемен к лучшему, но их нет, поскольку самым большим недостатком властной системы в Украине была и есть слабая (или вовсе отсутствующая) реализация основных положений Конституции. Руководствуются лозунгом: лучше поменять, чем реализовать.
На фоне такого положения наибольшим правонарушением, с моей точки зрения, является тотальное игнорирование украинского языка (скорее сознательное, чем наоборот). Народ, который испокон веков населял эту землю, имеет право на собственный язык, как равноправный со всеми языками мира, как язык наших прадедов, как язык древний (об этом говорит история).
По словам К. Ушинского: «Пока жив язык в устах народа, до тех пор жив и народ. И нет насилия нестерпимее, чем то, что хочет отнять у народа наследие, созданное многими поколениями его ушедших предков».
И такую ситуацию можно объяснить лишь тем, что тот механизм русификации, запущенный ещё при царской России и усиленный при большевистской власти, существует по сей день. Механизм этот состоит из нескольких факторов.
Во-первых, тенденциозная космополитическая информационная политика (радио, телевидение, газеты и др.).
Во-вторых, система образования, которая в созданных украинских садиках, школах, высших учебных заведениях позволяет воспитание в основном на русском языке.
В-третьих, книгоиздание, которое не поддерживается государством и не стимулируется распространение по всей Украине даже тех мизерных тиражей (из десяти книг, лишь одна украинская).
В-четвёртых, как ни парадоксально, русификацией прихожан занимается Московская православная церковь, особенно в сёлах восточной и южной Украины.
Очень распространена украинофобия. В русифицированном Киеве, правда, уже не встречается такая агрессия, как в советские времена. Когда только заговоришь по-украински, сразу тебе вешали ярлыки бандеровца, селюка, или слышались другие унизительные высказывания. Теперь разве что иногда встречаешь в русской прессе выражения, что украинский — это диалект русского. То есть, кроме внутреннего механизма русификации, ведётся пропаганда и извне.
Поэтому, на мой взгляд, шагом для частичного решения этой проблемы стал «Универсал национального единства», подписанный 3 августа 2006 года. Жаль, что он остался лишь декларацией. Всё же я поддерживаю концепцию президента В. Ющенко и даже в том, что проводить насильственную украинизацию будет таким же правонарушением, как и насильственная русификация. Но сказать правду обо всех антиукраинских выпадах и процессах, о насильственной русификации, о проявлениях ненависти (шовинизма) — обязанность украинского независимого государства.
С уважением,
Левко Гороховский
Киев, 21.10.2006 г.